Для истого словопыта каждый житель глубинки -- рудник. Каждый уважающий себя словодобытчик-горняк ничем не брезгается в поисках словоносной жилы. Ему в забое, как лешему в лесу. Его хлебом не корми, только дай ему колупать да ковырять, авось доковыряется до словечка-жемчужины. "Ты кем работаешь?" -- "Золотарем." -- "Куда залезаешь?...Ну, да я не прочь туда же с тобой, коли за выгребанием со мною перелукнешься несколькими словечками...Куча дерьма -- чем не источник метких словес?" Даль дорожил каждой беседой со степняком, как рыбак дорожит каждой поставленной вершей -- ведь никогда не скажешь, что за рыбка попадется и чем взор твой обласкает -- радужной чешуей иль колким плавником, рывковостью ли на волю иль бранелюбивой зубастостью...
Семипядник* на Урале
Врасень*. 1833 год. В Оренбургский край наведывается Пушкин в целях сбора сведений о Пугачеве и крестьянских волнениях. В течение его пятидневного пребывания в крае его неразлучным спутником и проводником был Владимир Иванович. Стихотворцу повезло -- таких осведомленных и предупредительных провожатых -- раз, два и обчелся. За этот кратчайший срок величайший оправщик отечественного слова и рьянейший ревнитель-добытчик его стали на более короткую ногу. В недалеком будущем Далю доведется еще раз сопутствовать поэту...
Каждой твари по паре
В Оренбургском крае проживало огромное множество кержаков, речь и словоупотребление которых отражали языковые особенности девственных медвежьих углов немереной Руси. Старообрядцы являли собою ходячие областнические словарики и своеобразным своим произношением, словоковерканьем, самобытным языкотворчеством, неистощимой прибауточностью и поговорочностью поднялись во всем своем словесном скоморошестве на палубу-ярмарку Далева ковчега. Какой славный, бесподобный, пестропарусный корабль -- от носа до кормы кишмя кишащий притчами во языцех! По сей день лет этак полтораста спустя, как берешь в руки сей четырехпалубный ковчежец -- тебя всего как обдаст духом березовицы, запахом сохою взодранной целины, перегаром из наскрозь прогнившего, запсованного кабака; перед тобою как вырастут из-под земли разнохарие, расхристанные обыватели испарившейся поры, жители-носители кондового языка, полюбившие Даля, нарекшие его "Справедливым" и легшие речью своею в костяк его досточудного судна.
В Оренбуржье Даль-ученый нашел полный простор своим недюжинным силам. На малоизученный край он бросил свой пристальный, цепкий взгляд, и земля сия, учуяв в нем заботливого хозяина, ему отдалась. Владимир Иванович занялся растениеведением и животноведением, составил по этим предметам учебники, которые были весьма положительно оценены знатоками и неоднократно переиздавались. Последовательность мышления, наблюдательность, беспромашность -- основные черты-киты, на коих зиждилась всякая умственная деятельность жизнепыта. Во всем -- прочность да простота.
Смерть поэта
На росстанях грустновато. Место полусвятое, полузаколдованное. Расставание душ. А на тех росстанях, где душа с телом безмолвно, безрябно прощается, носится хмурокрылая торжественность, подтушевывающая всех и вся под вдовье перо.
Даля сразу пропустили к Пушкину, лежащему на диване между дыхом и бездыхом, словно тонкая щепка меж двух пляшущих огней. Поэту легче было с Владимиром Ивановичем, нежели с лощеными эскулапами с громкими именами. Как-то честней, чувство локтя, доверие к нему непоколебимое. Пушкин и в полузабытье ощущал в Дале и друга и многоопытного врача и собрата по перу. Диван писателя утопает в средикнижье -- с трех сторон высокие книжные полки. Сознание стихотворца размывает и он уплывает ввысь...Раз, придя в себя, Александр Сергеевич говорит словарнику: -- "Мне было пригрезилось, что я с тобою лезу по этим книгам и полкам высоко, и голова закружилась..." Пушкину повезло в Оренбургском крае -- повсюду его сопровождал "Справедливый". И тут на смертном одре ему повторно везет -- бредом возносит его горе, и рядом ему соплывает спутник-проводник, путеводный маяк по выспренним брегам священной реки знания...
Пушкин снимает с близосреднего пальца перстень с изумрудом и протягивает его Далю: -- "Даль, возьми на память."...На следующий день на зыбком лоне средикнижного моря бессмертного пиита постигает участь юса большого и юса малого. Трепетно, тонкоперстно веки ему навеки смежает Русыч. Через неделю собиратель жемчужин народной мудрости пытается вернуть источник пушкинского вдохновения его убитой горем вдове. Наталья Николаевна перстень не принимает, настаивая, чтобы Даль оставил его себе на память. Тут же она ему дарит пробитый пулей сюртук. О, если бы эта пуля из всех когда-либо пущенных в человеческую плоть свинцовых смертоносок, подчинилась суворовскому изречению: -- "Пуля дура, штык молодец."...
Отовсюдный голк
В 1841 году Владимир Иванович возвращается в Петербург, где его назначают начальником особой канцелярии министерства внутренних дел. В данной должности трудяга благопоспешествовал улучшению больниц и развитию учебных заведений. К тому же, он мало-помалу приспособил часть своего отделения в словосборный и словообрабатывающий цех. Этот цех-осьминог оседлал пегашку-Русь и всюду запускал свои слогочуткие щупальца. Местные чиновники и просвещенцы охотно откликались на любопытные просьбы отправлять в сие диковинное присутственное место слова и словосочетания областного свойства.
В это учреждение наведывались люди всякого звания с единственным приносом, которым не гнушался неумытный* его глава -- приносом словарного назначения. Некоторые подчиненные Даля целодневно разбирали эти поступления, переписывали их, упорядочивали и укладывали в коробки по губерниям. Контора Даля была пропитана разнобьющими запахами, которые источали крупицы, щепотки, горсточки, жмени, пригоршни, охапки и вязанки слов, с любовью доставляемые отзывчивыми россиянами. Обработка поставок стала поточной. Родись Даль на полвека позже, мы бы посмотрели, кто бы Форд был...
Обмозговальня
Прием приему рознь. Где ощеульничают*, косточки кому перемывают, зубоскалят, лясы-балясы точат, яд подпускают, делишки всякие улаживают. Где в картишки жарят, бесстыже запуская глазенапы, где на бильярде резью тончайшей сопернику горлосечение творят, где кого губят, волчью яму копая, иль кого в гору вгоняют в виду отменной духоперегибательности его... А у Даля по четвергам собиралась совесть да умь -- честные хранители науки и покровители просвещения, всё мужи дела, желающие дело продвинуть. Русское географическое общество ведет свою родословную от одного такого далевского четверга. Среди главных повивальных бабок при родах его числился и хозяин вечера. Владимир Иванович этому обществу служил и словом и делом с присущими ему бессребренностью и духовной целостностью. Иначе Даль за любое дело не брался.
Сложившийся Даль
Даль -- маячного происхождения. Светодарного искусства знаток. Ноги из корабельного лесу, туловище из целика*. Становой хребет -- Урал. Руки -- могучие, забирающие вглубь весла. Персты -- орудия сверхчуткие на самое трепетное жизнебиение. Плечи -- безотказное, негнуткое коромысло. Шея -- пенек незыблемый. Голова -- светоносица Святоруси. Волосы -- русая прилохмать. Борода -- двулапый мохнач. Нос -- Шаман-камень*. Уши -- мережки-одноперстки. Лоб -- высоченный частокол от чужесловщины. Надбровья -- саган-хушунского* пошиба. Брови -- кедрачи. Глаза -- капельные байкалята. Кожа -- береста. Кровь -- березовица. Потроха -- медвежьи. Ум -- кажинной извилиной отчизнолюб. Душа -- бескрайнего великорусского размета. Кость от кости, плоть от плоти немшёный сын немшёной кровомозольной Руси. Русыч. Один-единственный.
Неповторимый. Неподражаемый. Несокрушимый.
Под ноготь да взашей
Впрочем, несокрушимость обманчива. Государев жом уж больно давит -- до хруста костей иль железной воли... За снятие в своих произведениях покрывала Изиды с житья-бытья русского обывателя, за непозволительный показ неказового конца деятельности или преступной бездеятельности властей, было принято решение сделать Далю выговор. Министр внутренних дел вызывает провинившегося правдоподобием писателя на ковер: -- "И охота тебе писать что-нибудь, кроме бумаг по службе? Не понимаю, ничего не понимаю. Давай выбирай: писать, так не служить, служить -- так не писать." Умный поймет с полуслова.
Даль сжигает все свои бумаги и дневники и просит перевода в глубинку. Его назначают управляющим удельной конторой в Нижнем Новгороде. До его отъезда с ним связывается издательство "Москвитянин" с предложением продолжить сотрудничество. Размочалившийся дотла прелукавый сочинитель-нетерпеливец *, изнывая в растрепанных чувствах и вспененных мыслях, отвечает: -- "У меня лежит до сотни повестушек, но пусть гниют. Спокойно спать: и не соблазняйте. Времена шатки, береги шапки; тяжело будет вам теперь издавать журнал, боюсь даже, что бросите. О моих похождениях вам теперь, конечно, давно известно по выговору цензору; разумеется, что я теперь уже больше печатать ничего не стану, покуда не изменятся обстоятельства".