А вечером, когда Базаров уходит в свою комнату, Аркадием овладевает “радостное чувство” от ощущения “дома”, той атмосферы теплоты и любви, которая соединяет его с детством. Аркадий вспомнил нянюшку Егоровну, “и вздохнул, и пожелал ей царствия небесного... О себе он не молился”. Глубокая эмоциональная связь с миром детства и напускной нигилизм ещё уживаются в Аркадии: он как будто по привычке молится за нянюшку, в отношении себя оставаясь атеистом.
Однако авторитет Базарова для Аркадия – скорее влияние сильной личности, чем общность взглядов.
То, что для Базарова естественно, для Аркадия часто только поза, стремление быть похожим на товарища, способ самоутверждения.
И в этом смысле путь молодого Кирсанова в романе – путь к самому себе.
Средства психологической характеристики героев в романе «Отцы и дети», конечно, отдельная тема, но обратить внимание на портреты и жесты персонажей необходимо уже в начале произведения. Так, портреты Базарова и Павла Петровича явно контрастны, как, впрочем, и отзывы их друг о друге: “Этот волосатый?” – спрашивает Павел Петрович брата, услышав, что Базаров собирается гостить у них; “А чудаковат у тебя дядя!.. Щегольство какое в деревне, подумаешь! Ногти-то, ногти, хоть на выставку посылай!” – говорит Базаров Аркадию.
Портреты Павла Петровича и Базарова – не единственная пара спорящих портретов, таковы же портреты Одинцовой и Кукшиной, Ситникова и Базарова. И эта противопоставленность – отражение разных жизненных позиций.
Уже в следующих эпизодах взаимное недовольство внешним видом сменится у Павла Петровича и Базарова открытым столкновением противоположных взглядов по всем важнейшим вопросам бытия, поведения, общественной жизни, и этот непримиримый конфликт сохранится до конца романа.
Интересно, что первым своё отношение к Базарову в доме Кирсановых выражает старый слуга: “Прокофьич, как бы с недоумением, взял обеими руками базаровскую одёженку и, высоко подняв её над головой, удалился на цыпочках”. Так же безмолвно, но явно оценивает Прокофьич “излишнюю развязность” Аркадия за ужином: “Прокофьич не спускал с него глаз и только губами пожёвывал”. Старый слуга – такой же приверженец старого, как и Павел Петрович. Он, в противоположность Петру, “подошёл к ручке к Аркадию” и всем своим существом возненавидел Базарова, нарушившего заведённый порядок одним своим присутствием. Не случайно после дуэли “один Прокофьич не смутился и толковал, что и в его время господа дирывались, «только благородные господа между собою, а этаких прощелыг они бы за грубость на конюшне отодрать велели»”.
Однако сказать, что слуга в этом романе – отражение барина, подобно Прокофьичу или базаровской Анфисушке, было бы неправильно (довольно вспомнить одного только Петра), ситуация гораздо сложнее. Живя жизнью господ, они тем не менее приобретают некую жизненную позицию, до конца следуя соответствующей манере поведения. Слуга – особый образ в русской литературе, существенно отличающийся от мужика. Достаточно вспомнить, например, Лизу из комедии Грибоедова, или печоринского слугу, или лакея из поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо».
Уже в первом эпизоде романа Тургенева «Отцы и дети» намечаются важнейшие темы, идеи, художественные приёмы Тургенева; попытка проанализировать их – первый шаг к осмыслению художественного мира произведения в его системной целостности.
По сути дела, работа с эпизодами при всём их многообразии имеет некие общие методические приёмы. Таковыми являются, например, определение смысловой и композиционной роли эпизода (как влияет его содержание на “читательское знание” о герое, случайно ли его расположение); общие идеи, мотивы, быть может, даже ключевые слова, объединяющие данный эпизод с последующими и предыдущими; своеобразие языковых средств, художественных приёмов, служащих воплощению авторской идеи. Важно обратить внимание на расстановку персонажей в эпизоде, на то, от чьего имени ведётся рассказ. Если учащимся ещё не под силу подобная работа, можно создать систему опорных тезисов или вопросов, обращая внимание детей на важнейшие элементы разбираемого эпизода.
Примером подобной работы, наверное, может послужить обсуждение своеобразного эпизода-аллегории из «Капитанской дочки» А.С. Пушкина (глава «Вожатый»), где совмещаются реальный и фантастический миры, порождая антитезу покоя (состояние сна) и тревоги, апофеоз которой – стихийный разгул природы. Воплощением этого совмещения становится пророческий сон Петруши. К этому эпизоду мы обращаемся при работе над образом Пугачева.
Предварительные вопросы
Можно ли назвать всё, что видит главный герой, пророческим видением, или это действительно сон? Какие признаки сна можно назвать?
Можно ли разделить эпизод на несколько частей? Есть ли логика в последовательности происходящих во сне событий?
Попробуйте найти в тексте эпизода слова, которые являлись бы позиционными антонимами. Можно ли выделить особые лексико-семантические группы?
“Мне приснился сон, которого никогда не мог я позабыть и в котором до сих пор вижу нечто пророческое, когда соображаю с ним странные обстоятельства своей жизни”. Прав ли герой?
Что происходит, когда герой спит? Имеют ли эти события символическое значение?
Чем обусловлено расположение эпизода?
Обсуждая первый вопрос, мы обращаем внимание на свойственное состоянию сна перемещение героя в “другую” реальность, “когда существенность, уступая мечтаниям, сливается с ними в неясных видениях”, причём эта реальность – полуфантастическая и абсурдная с точки зрения здравого смысла, видится герою гораздо более явной по сравнению с тем, что происходит в действительности: “мне казалось, буран ещё свирепствовал, и мы долго блуждали по снежной пустыне...” – это о том, что происходит на самом деле; “вдруг увидел я ворота и въехал на барский двор нашей усадьбы” – это о том, что происходит во сне.
По мнению ребят, мир сна тоже двояк: первая часть его – то, что могло бы произойти на самом деле (Петруша мог вернуться, отец мог заболеть), вторая часть – фантастическая, нереальная для самого спящего героя (вместо отца на постели мужик, которого матушка называет посажённым отцом, тогда как Пётр ещё не женат; герой отказывается от благословения, мужик хватает топор и машет им во все стороны).
Основной лексико-семантической группе эпизода (“опасение – прогневался – ослушание – беспокойство – глубокое огорчение – страх – печальные лица – болезнь – недоумение – мёртвые тела – кровавые лужи – ужас”) противостоят “весёлый” взгляд чернобородого мужика, его “ласковое” обращение с Петрушей и много раз повторяемое слово “благословение”.
По В.И. Далю, “благословлять – желать блага, добра, счастия, призывать на кого-либо благоденствие”. Снова контраст – пожелание счастья и добра с окровавленным топором в руке. Смешиваются не только реальный и нереальный миры, но и понятия добра и зла. Пусть по-иному, но всё-таки произойдёт это смешение и в той реальной жизни, которая ожидает главного героя: “страшный мужик” Пугачёв будет “ласков” к нему, ему будет обязан Гринёв своим соединением с Машей, раньше Андрея Петровича Гринёва “благословит” этот брак мужицкий царь. Мир действительно переворачивается самым фантастическим образом: вчерашний мужик объявляет себя законным российским государем, добрый капитан Миронов жестоко пытает пленного и сам становится жертвой жестокости Пугачёва, любящая Гринёва Маша оказывается в руках Швабрина и проявляет мужество и стойкость, которые трудно ожидать от той тихой и робкой бесприданницы – дочери капитана Миронова, какой является она читателю в первых главах повести.
Во сне герой испытывает явно возрастающее чувство страха перед мужиком, в реальной действительности – снисходительность и интерес к “бродяге”, “мужичку” и обусловленную социальным статусом и законами дворянской чести ненависть к “вору” и “разбойнику”, посягнувшему на императорский престол. Но эти чувства сменяются благодарностью Пугачёву, невольным уважением и жалостью.
Среди реальных “кровавых луж”, “мёртвых тел”, смерти, страха, ужаса Гринёву поможет выжить благородство Пугачёва, его милосердие.
Множество мелких деталей связывает сон с реальным будущим: это, например, “чёрная борода” вожатого, о которой впервые будет упомянуто сразу после описания сна, и слова бродяги, обращённые к хозяину постоялого двора (“а теперь заткни топор за спину: лесничий ходит”), и требование “поцеловать ручку” государя-мужика в качестве присяги. И точно так же, как во сне, – множество мёртвых тел близких герою людей.
Важно отметить, что сам герой рассказывает о своём сне и происшедших с ним событиях. Из многообразия фактов выбрано то, что кажется важным ему – отдельно взятому человеку; именно с его точки зрения показан пугачёвский бунт и лишь в том отношении, в каком касался он лично его, Гринёва, и его семьи.
И наверное, символично то, что события во сне разворачиваются именно у него дома, в его семье.
Ребята считают неслучайным, что, заснув во время бурана, главный герой просыпается уже вне опасности – на постоялом дворе (хотя буран ещё продолжается). Мужик, приснившийся главному герою, вывел его из бурана, он же спас ему жизнь во время непримиримой войны между крестьянами и дворянами. Да и сам буран похож на бунт своей непредсказуемостью, масштабом и невозможностью бушевать вечно. И то, и другое – стихия, своенравная и бессознательная. Пожалуй, и сон – стихия, и недаром в нём героем “овладевает недоумение”.
По сути дела, сон Гринёва – аллегория будущих событий, но аллегория своеобразная, как будто тоже перевёрнутая: вместо конкретного предмета, заменяющего абстрактное понятие, высшая степень абстракции – сон – становится пророческой схемой конкретных событий.
Обобщение сказанного – план сочинения по данной теме (его учащиеся вполне могут сделать самостоятельно).