портреты в масле, в гравюре, в литографии, в рисунке, фото русских, главным образом московских, театров. Но покупался материал и по иностранному театру. Он собирал портреты деятелей театра, материал по оформлению спектаклей, эскизы русских художников театра.
Балет, русский балет, был предметом постоянных поисков. Покупались туфли, слепки ступни выдающихся балерин, парики трагиков, щит Орлеанской девы — несравненной Ермоловой, письма — от XVIII века до наших дней, вплоть до писем Горького и Станиславского, старые театральные афиши и билеты. В музей был целиком перенесен кабинет Комиссаржевской.
Бахрушин отдал себя, свою энергию, труд и большую долю состояния служению театру. Он собрал богатую библиотеку по истории театра.
...Гости разгуливали по залам музея, рассматривая театральную старину. Бахрушин, если бывал при сем, вынимал из витрины туфли знаменитой балерины 50-х годов прошлого века Асенковой, причмокивал и говорил: «Вот, нашел, долго искал», — затем шла родословная редкости, показ постепенно переходил в беседу о том или ином артисте, театре или целой театральной эпохе. Нового посетителя Бахрушин усаживал и открывал перед ним переплетенный в парчу альбом и просил оставить о себе память.
В 1913 году Алексей Александрович передал свое собрание музея Академии наук. Он говорил: «Когда во мне утвердилось убеждение, что собрание мое достигло тех пределов, при которых распоряжаться его материалами я уже не счел себя вправе, я задумался над вопросом, не обязан ли я, сын великого русского народа, предоставить это собрание на пользу народа». Эти слова Бахрушина подытожили его многолетнюю собирательскую деятельность. Бахрушин был назначен почетным попечителем музея и до конца дней своих оставался его директором.
( И. Бонда-ренко. Меценаты и коллекционеры.) (455 слов.)
№63
Величава и красива Красная площадь в Москве. Каждый, кто приезжает в столицу, спешит пройти по ее каменной мостовой. Здесь прошлое и настоящее, неразрывно связанное, переплелось в ее архитектурном облике. Перед многоглавым каменным собором Василия Блаженного стоит скульптурный монумент в память победы русского оружия в 1612 году в борьбе с польскими интервентами. На его гранитном постаменте бронзовыми буквами начертано:
«Гражданину Минину и князю Пожарскому благодарная Россия».
Смутное то было время. Горела земля. Рушились под натиском иноземцев стены древних городов. Многие русские земли с помощью изменников-бояр, напуганных вспыхнувшим в то время восстанием под руководством Ивана Болотникова, были без боя отданы чужеземным захватчикам. Отряды самозванца Лжедимитрия II, жаждущего царского престола, хозяйничали в Москве. И в этот критический момент с особой силой проявился патриотизм русского народа, его святая любовь к отчизне. Во имя спасения родины был брошен клич «не пожалети животов своих» для освобождения Москвы и всей земли Русской. Этот пламенный призыв был подан с берегов Волги нижегородским старостой Кузьмой Мини-ным-Сухоруком (15??—1616).
Возглавляемое им и Дмитрием Пожарским (1578—1641) войско народного ополчения двинулось с боями на Москву. 27 октября 1612 года столица была освобождена, и началось окончательное изгнание интервентов с русской земли, завершившееся полной победой.
К 200-летию этого события выдающийся русский скульптор И. П. Мартос создал памятник Минину и Пожарскому. Открыли его на Красной площади в 1818 году. Это было знаменательным событием не только для Москвы, но и для всей России. Памятник стал первым скульптурным монументом города и первым произведением русского монументального искусства, где прообразом послужил не царь или император и даже не великий полководец, а простой гражданин, человек из народа.
В рубашке с русским узором стоит перед князем нижегородский староста Кузьма Минин. Властный жест его вытянутой руки устремлен на площадь, к народу. Он призывает воеводу Д. Пожарского главить русское войско и спасти отечество. Опираясь на щит и слегка приподнявшись, Пожарск принимает из рук Минина меч.
Постамент под фигурами пламенных патриота русской земли выполнен из красного финляндского гранита, с двух сторон украшен бронзовыми рельефами. На одном из них изображены нижегородцы, приносящие на алтарь отечества свои пожертвовавания. На другом — один из эпизодов доблестного похода народного ополчения.
В первом из рельефов примечательна одна деталь. Мужчина (крайняя фигура слева) отдает в народно ополчение двоих сыновей. Здесь Мартос изобразил самого себя. Эта вольность автора не случайна. Один из сыновей Мартоса — Алексей был участником войны 1812 года, другой — архитектор Никита Мартов погиб во Франции, где он, находясь в качестве пенсионера Академии художеств, был задержан наполеоновскими войсками.
Первоначально памятник был установлен в центре Красной площади, перед Торговыми рядами (ныне здание ГУМа). В 1930 году в связи с реконструкцией площади памятник был перенесен к храму Василия Блаженного, где и стоит теперь.
(Р. Ф. К жевников. Памятники Москвы.) (423 слова.)
№ 64
Некоторые народныепраздники отмечаются №65 Восточная легенда
Кто в Багдаде не знает великого Джиаффара, солнца вселенной?
Однажды, много лет тому назад, — он был еще юношей, — прогуливался Джиаффар в окрестностях Багдада.
Вдруг до слуха его долетел хриплый крик: кто-то отчаянно взывал о помощи.
Джиаффар отличался между своими сверстниками благоразумием и обдуманностью; но сердце у него было жалостливое — и он надеялся на свою силу.
Он побежал на крик и увидел дряхлого старика, притиснутого к городской стене двумя разбойниками, которые его грабили.
Джиаффар выхватил свою саблю и напал на злодеев: одного убил, другого прогнал.
Освобожденный старец пал к ногам своего избавителя и, облобызав край его одежды, воскликнул:
— Храбрый юноша, твое великодушие не останется без награды. На вид я — убогий нищий; но только на вид. Я человек не простой. Приходи завтра ранним утром на главный базар; я буду ждать тебя у фонтана — и ты убедишься в справедливости моих слов.
Джиаффар подумал: «На вид человек этот нищий, точно; однако — всяко бывает. Отчего не попытаться?» — и отвечал: — Хорошо, отец мой; приду.
Старик взглянул ему в глаза — и удалился.
На другое утро, чуть забрезжил свет, Джиаффар отправился на базар. Старик уже ожидал его, обло-котясь на мраморную чашу фонтана.
Молча взял он Джиаффара за руку и привел его в небольшой сад, со всех сторон окруженный высокими стенами.
По самой середине этого сада, на зеленой лужайке, росло дерево необычайного вида.
Оно походило на кипарис; только листва на нем была лазоревого цвета.
Три плода — три яблока — висело на тонких, кверху загнутых ветках; одно средней величины, продолговатое, молочно-белое; другое большое, круглое, ярко-красное; третье маленькое, сморщенное, желтоватое.
Все дерево слабо шумело, хоть и не было ветра. Оно звенело тонко и жалобно, словно стеклянное; казалось, оно чувствовало приближение Джиаффара.
— Юноша! — промолвил старец. — Сорви любой из этих плодов и знай: сорвешь и съешь белый — будешь умнее всех людей; сорвешь и съешь красный —• будешь богат, как еврей Ротшильд; сорвешь и съешь желтый — будешь нравиться старым женщинам. Решайся!.. и не мешкай. Через час и плоды завянут, и само дерево уйдет в немую глубь земли!
Джиаффар понурил голову — и задумался.
— Как тут поступить? — произнес он вполголоса, |как бы рассуждая сам с собою. — Сделаешься слишком умным — пожалуй, жить не захочется; сделаешься богаче всех людей — будут все тебе завидовать; лучше же я сорву и съем третье, сморщенное яблоко!
Он так и поступил; а старец засмеялся беззубым смехом и промолвил:
— О мудрейший юноша! Ты избрал благую часть! На что тебе белое яблоко? Ты и так умнее Соломона. Красное яблоко также тебе не нужно... И без него ты будешь богат. Только богатству твоему никто завидовать не станет.
— Поведай мне, старец, — промолвил, встрепенувшись, Джиаффар, — где живет почтенная мать нашего богоспасаемого халифа?
Старик поклонился до земли — и указал юноше дорогу.
Кто в Багдаде не знает солнца вселенной, великого, знаменитого Джиаффара?
(Я. С. Тургенев. Стихотворения в прозе.) (440 слов.) №66
Бим долго бежал. И наконец, еле переводя дух, пал между рельсами, вытянув все четыре лапы, задыхаясь и тихонько скуля. Надежды не оставалось никакой. Не хотелось никуда идти, да он и не смог бы, ничего не хотелось, даже жить не хотелось.
Когда собаки теряют надежду, они умирают естественно — тихо, без ропота, в страданиях, неизвестных миру. Не дело Бима и не в его способностях понять, что если бы не было надежды совсем, ни одной капли на земле, то все люди тоже умерли бы от отчаяния. Для Бима все было проще: очень больно внутри, а друга нет, и все тут.
Нет на земле ни единого человека, который слышал бы, как умирает собака. Собаки умирают молча.
Ах, если бы Биму сейчас несколько глотков воды! А так, наверно, он не встал бы никогда, если бы...
Подошла женщина. Сильная, большая женщина. Видимо, она сперва подумала, что Бим уже мертв, — наклонилась над ним, став на колени, и прислушалась: Бим еще дышал. Он настолько ослабел со времени прощания с другом, что ему, конечно, нельзя было устраивать такой прогон, какой он совершил за поездом, — это безрассудно. Но разве имеет значение в таких случаях разум, даже у человека!
Женщина взяла в ладони голову Бима и приподняла: — Что с тобой, собачка? Ты что. Черное ухо? За кем же ты так бежал, горемыка?
У этой грубоватой на вид женщины был теплый и спокойный голос. Она спустилась под откос, принесла в брезентовой рукавице воды, снова приподняла голову Бима и поднесла рукавицу, смочив ему нос. Бим лизнул воду. Потом, в бессилии закачав головой, вытянул шею, лизнул еще раз. И стал лакать. Женщина гладила его по спине. Она поняла все: кто-то любимый уехал навсегда, а это страшно, тяжко до жути — провожать навсегда, это все равно что хоронить живого.