Росписью посуды занимались крестьяне, жившие в деревнях, расположенных вокруг Хохломы.
Хохломские изделия расходились по всей России, вывозились в Азию и Европу. Они привлекали своей оригинальной раскраской, прекрасной лакировкой, радовали глаз праздничностью расцветки, красотой;
Орнамента. Изделия были дешевы и прочны.
Но для украшения посуды, которой пользовались ежедневно, серебро было слишком дорого, и хохломские художники стали применять олово. Тонко растертым порошком олова они протирали поверхность предмета так, что деревянная посуда приобретала. вид металлической и блестела, как серебряная.
Прекрасным произведением искусства хохломских мастеров является братина. Название ее рассказывает о древнем обычае, когда наши далекие предки, связанные родственными узами, готовясь к какому-нибудь важному делу, собирались на общий пир — братчину, а в братине подносили к столу праздничный напиток.
Удивителен наряд братины: на черном фоне написан сказочно красивый цветок, который горит ярким пламенем, и от этого ярче блестит золото на ободке и шейке сосуда. Художник здесь воспроизвел, по-видимому, тот волшебный красный цветок, который, по народным преданиям, приносил счастье, но увидеть его можно было только один раз в году — в ночь на Иванов день.
На хохломских изделиях изображен только растительный орнамент: скромная и изящная травка, гибкие, волнистые стебли с листьями, ягодки и цветы. На одних вещах стебли цветков вытягиваются вверх, на других — завиваются и бегут по кругу. В этих поэтических рисунках отразилась любовь русского человека к природе.
Мягко светящиеся золотом, украшенные черно-красной травкой миски, блюда, ложки, солонки стали любимой посудой деревенского люда и своим нарядом вносили радость даже в самое бедное жилище.
(По С. К. Жегаловой. Русская народная живопись.) (394 слова.) №15
У каждого из нас была в детстве пора, когда мы зачитывались былинами, русскими сказками и дух захватывало от описаний побед над двенадцатиглавыми змеями и радостных пиров в честь богатырских подвигов в теремах, изукрашенных так, что скатный жемчуг и красное золото меркли в сравнении с их красотой.
В сотнях сказок появляется лесная избушка на курьих ножках. Крикнет ей добрый молодец: «Стань к лесу задом, ко мне передом!» — и затопчутся курьи ножки, повернется изба в другую сторону.
Читаешь сказки и былины и задумываешься:
правда ли были на Руси такие избушки и многоцветные терема или их создала фантазия сказителя заодно с «живой» водой, скатертью-самобранкой и Змеем Горынычем? Оказывается, были. В Костромской области до наших дней дожила двухсотлетняя избушка «на курицах».
Вместо фундамента подпирают ее по четырем углам огромные еловые пни, вросшие корнями в землю. Пни эти с глянцевитыми гибкими корнями напоминают куриные ножки. Еще одна «куриная нога» с торчащими «пальцами» придавливает крышу избушки. Это охлупень — бревно с обрубленными корнями, особенно фантастически вырисовывающимися на северном после закатном небе. Правда, редко теперь встретишь такую избу, а скоро их, быть может, совсем не останется. Разве что в музее подивишься, черному от дождя и солнца могучему охлупню, спиленному с крыши.
Не выдумки сказителя и терема, стены которых горят жаркими цветами, оплетены узорами из небывалых растений. До сих пор поражает звонкая красота избяных росписей — настоящих оживших былин и сказок — в Архангельской области. Это великая художественная культура, покоящаяся на древнейших традициях.
Конечно, и следа не осталось и не могло остаться от деревянных сооружений страны, покрытой дремучими чащами. Пожары, набеги половцев, печенегов, войны стерли с лица земли почти все памятники деревянного зодчества языческой Руси. Даже на Севере лучше всего защищенном от войн и разорении, архитекторы и искусствоведы не находили изб старше двухсот-полутораста лет: их просто нет.
О поэтическом, философском восприятии жизни русскими строителями говорят деревянные постройки Севера: красивые мельницы у холодных прозрачных рек, часовни, прижавшиеся к берегам озер, и резные столбики на погостах, словно вросшие в камни.
Книг обо всех этих чудесах русского деревянного зодчества написано мало, а собственными глазами все это видели очень немногие.
Заповедные деревни издавна привлекают туристов.
Кстати, перенос избы с места на место никогда не был диковиной для русских крестьян. Они подсовывали под избы, рубленные из вековых деревьев, такие же могучие бревна, и изба буквально переезжала на новое место.
И стояли эти избы с нависающими, как шапка, тяжелыми крышами, с крыльцами, тоже рубленными из бревен, крепких, как железо, стояли еще долгие годы, из-за тяжести своей даже врастали в землю на два-три венца, но не разрушались.
Патриотизм начинается с любви и уважения к тому, что завещано отцами, дедами, предками. Не только завоеваниями науки и покорением природы можно гордиться нам, но и великой культурой.
(По С. В. Михалкову. Все начинается с детства.) (433 слова.)
№ 16
Дом рассохся от старости. А может быть, и оттого, что он стоял на поляне в сосновом лесу, и от сосен все лето тянуло жаром. Иногда дул ветер, но он не проникал даже в открытые окна мезонина. Он только шумел в вершинах сосен и проносил над ними вереницы кучевых облаков.
Чайковскому нравился этот деревянный дом. В комнатах слабо пахло скипидаром и белыми гвоздиками. Они в изобилии цвели на поляне перед крыльцом. Растрепанные, высохшие, они даже не были похожи на цветы, а напоминали клочья пуха, прилипшего к стебелькам.
Единственное, что раздражало композитора, — это скрипучие половицы. Чтобы пройти от двери к роялю, надо, было, переступить через пять шатких половиц. Со стороны это выглядело, должно быть, забавно, когда пожилой композитор пробирался к роялю, приглядываясь к половицам прищуренными глазами.
Если удавалось пройти так, чтобы ни одна из них не скрипнула, Чайковский садился за рояль и усмехался. Неприятное осталось позади, а сейчас начнется удивительное и веселое: рассохшийся дом запоет от первых же звуков рояля. На любую клавишу отзовутся тончайшим резонансом сухие стропила, двери и старушка люстра, потерявшая половину своих хрусталей, похожих на дубовые листья. Самая простая музыкальная тема разыгрывалась этим домом как симфония. «Прекрасная оркестровка!» — думал Чайковский, восхищаясь певучестью дерева. С некоторых пор Чайковскому начало казаться, что дом уже с утра ждет, когда композитор сядет за рояль. Дом скучал без звуков.
Иногда ночью, просыпаясь, Чайковский слышал, как, потрескивая, пропоет то одна, то другая половица, как бы вспомнив его дневную музыку и выхватив из нее любимую ноту. Еще это напоминало оркестр перед увертюрой, когда оркестранты настраивают инструменты. То тут, то там — то на чердаке, то в маленьком зале, то в застекленной прихожей — кто-то трогал струну. Чайковский сквозь сон улавливал мелодию, но, проснувшись утром, забывал ее. Он напрягал память и вздыхал: как жаль, что ночное треньканье деревянного дома нельзя сейчас проиграть!
Прислушиваясь к ночным звукам, он часто думал, что вот проходит жизнь, а все написанное — только небогатая дань своему народу, друзьям, любимому поэту Александру Сергеевичу Пушкину. Но еще ни разу ему не удалось передать тот легкий восторг, что возникает от зрелища радуги, от ауканья крестьянских девушек в чаще, от самых простых явлений окружающей жизни. Нет, очевидно, это ему не дано. Он никогда не ждал вдохновения. Он работал, работал, как поденщик, как вол, и вдохновение рождалось в работе.
Пожалуй, больше всего ему помогали леса, лесной дом, где он гостил этим летом, просеки, заросли, заброшенные дороги — в их колеях, налитых дождем, отражался в сумерках серп месяца, — этот удивительный воздух и всегда немного печальные русские закаты. Он не променяет эти туманные зори, ни на какие великолепные позлащенные закаты Италии. Он без остатка отдал свое сердце России — ее лесам и деревушкам, околицам, тропинкам и песням. Но с каждым днем его все больше мучает невозможность выразить всю поэзию своей страны. Он должен добиться этого. Нужно только не щадить себя.
(К. Г. Паустовский. Скрипучие половицы.) (457 слов.) №17
Кузница стояла у обочины полевого проселка, стороной обегавшего Малые Серпилки.
Она была выстроена у проселка еще в стародавние времена каким-то серпилковским мужиком, надумавшим, как паучок, поохотиться за всяким проезжим людом. Сказывают, будто, сколотив деньгу на придорожном ковальном дельце, мужик тот впоследствии поставил рядом с кузницей еще и заезжий двор. И еще сказывают, будто брал он за постой не только живую денежку, но не брезговал ни овсом, ни нательным крестом.
В революцию серпилковцы самолично сожгли этот заезжий двор начисто. Распалясь, подожгли заодно и кузницу. Однако вскорости смекнули, что кузницу палили зря. Тем же временем расчистили пожарище, прикатили новый ракитовый пень под наковальню, сшили мехи, покрыли кирпичную коробку тесом, и с той поры кузница бессменно и справно служила сначала серпилковской коммуне, а потом уже и колхозу.
Правда, был случай, имеющий самое непосредственное отношение к этому повествованию, когда кузница в Малых Серпилках вдруг умолкла. Нежданно-негаданно помер кузнец Захар Панков. А надо сказать, что Захар Панков был не просто кузнец, а такой тонкий мастер, что к нему ездили со всякими хитроумными заказами даже из соседних районов. Бывало, лопнет в горячей работе, какая деталь в тракторе — механики туда-сюда: нет ни в районе, ни в области такой детали. Всякие прочие запчасти предлагают, а такой точно нету. Они к Панкову: так, мол, и так, Захар, сам понимаешь, надо бы сделать... Повертит молча, Захар пострадавшую деталь (виду он был сурового, волосы подвязывал тесьмой по лбу, борода смоляная на полфартука, точь-в-точь как старинный оружейник, но в современной технике толк вот как знал!), даже иной раз зачем-то в увеличительное стеклышко поглядит на излом. Ни слова, ни полслова не скажет, а только бережно завернет деталь в тряпочку и опустит в карман. Тут уж и без слов понятно: раз взял, стало быть, выручит. Да и не только поглядеть на Захарову работу, а даже издали послушать было любо. Как начнут с молотобойцем Ванюшкой отбивать, — что соборная звонница: колоколят молотки на всевозможные голоса. И баском, и заливистым подголоском. Праздник, да и только в Серпилках! Особенно по весне, перед посевной: небо синее, чистое, с крыш капает, теплынь, а они вызванивают на весь белый свет...