"Решка" и "Эпилог" совпадают по времени с настоящим, как и три посвящения к поэме, написанные в разное время.
"Возмездие", "Двенадцать" , " Снежная маска" А. Блока и "Поэма без героя".
Темой трагической судьбы "поколения" и суда над ним с точка зрения истории объединены незаконченная поэма Блока "Возмездие" (1910-1924) и первая часть "Поэмы" - "Девятьсот тринадцатый год. Петербургская повесть" (1940-1962).
В поэме Блока " возмездие" постигает героя за грехи предков, переходящие из поколения в поколение, и за то, что он сам в своей психологии и своем социальном существовании унаследовал эти грехи.
В поэме Ахматовой перед внутренним взором поэтессы, погруженной в сон, застигший ее за новогодним гаданьем, проходят образы прошлого, тени ее друзей, которых уже нет в живых (Сплю- Мне снится молодость наша"). они спешат в маскарадных костюмах на новогодний бал. В сущности, это своего рода пляска смерти:
Только как же могло случиться,
Что одна я из них жива?
Мы вспоминаем "Пляски смерти" Блока, в особенности стихотворение "Как тяжко мертвецу среди людей Живым и страстным притворяться!", с его зловещей концовкой:
В ее ушах- нездешний, странный звон:
То кости лязгают о кости.
Ср. у Ахматовой:
Вижу танец придворных костей...
Тем самым звучит тема, проходящая через все восприятие исторического прошлого в поэме: изображая "серебренный век" во всем его художественном блеске и великолепии (Шаляпин и Анна Павлова, "Петрушка" Стравинского, "Саломея" Уайльда и Штрауса, "Дориан Грей" и Кнут Гамсун), Ахматова в то же время производит суд и произносит приговор над собою и своими современниками. Ее не покидает сознание роковой обреченности ее мира, ощущение близости социальной катастрофы, трагической "расплаты"- в смысле блоковского "возмездия":
И всегда в духоте морозной,
Предвоенной, блудной, грозной,
Жил какой-то будущий гул,
Но тогда он был слышен глуше,
Он почти не потревожил души
И в сугробах невских тонул.
" Над городами стоит гул, в котором не разобраться и опытному слуху,- писал Блок еще в 1918г. в своем известном докладе " Народ и интеллигенция такой гул, какой стоял над татарским станом в ночь перед Куликовской битвой, как говорит сказание". После Октябрьской революции (9 января 1918г.) поэт снова говорит о "грозном и оглушительном гуле, который издает поток... Всем телом, всем сердцем, всем сознанием- слушайте Революцию". К этому гулу он прислушивался, когда писал "Двенадцать": "во время и после окончания "Двенадцати" я несколько дней ощущал физически, слухом, большой шум вокруг- шум слитный (вероятно шум от крушения старого мира)" (1 апреля 1920г.).
Ахматова жила под впечатлением того же акустического образа, подсказанного словами Блока о подземном гуле революции. С образами "Возмездия" связаны непосредственно и стихи, завершающие приведенный отрывок торжественным и грозным видением новой исторической эпохи:
А по набережной легендарной
Приближался не календарный-
Настоящий Двадцатый Век.
Ср. у Блока в начале его поэмы проникнутую глубокой безнадежностью, характерной для него в годы безвременья, философскую и социально-историческую картину смены тех же двух веков:
Век девятнадцатый, железный,
Воистину жестокий век!
И дальше:
Двадцатый век... Еще бездомней,
Еще страшнее бури мгла.
(Еще чернее и огромней
Тень Люциферова Крыла).
Пейзажным фоном поэмы Ахматовой, образный смысл которого вполне очевиден, являются зимний заснеженный Петербург, снежная вьюга за тяжелыми портьерами шереметьевского дворца (Фонтанного дома), где происходит новогодний маскарад. В первой главе эта тема едва намечена:
За окошком Нева дымится,
Ночь бездонна- и длится, длится
Петербургская чертовня...
В черном небе звезды не видно,
Гибель где-то здесь, очевидно,
Но беспечна, пряна, бесстыдна
Маскарадная болтовня...
В прозаическом введении к главе второй, изображающей "спальню Героини": "За мансардным окном арапчата играют в снежки. Метель. Новогодняя полночь". И дальше стихи:
Видишь, там, за вьюгой крупчатой
Мейерхольдовы арапчата
Затевают опять возню?
В главе третьей занавес наконец раздвигается и открывается картина морозной зимней ночи с характерными для дореволюционного Петербурга кострами, разведенными на площадях:
Были святки кострами согреты,
И валились с мостов кареты,
И весь траурный город плыл
По неведомому теченью
По Неве иль против теченья...
В главе четвертой влюбленный корнет, полный отчаяния, выбегает на улицу. "Угол Марсова поля... Горит высокий костер. Слышны удары колокольного звона от Спаса на Крови. На поле за метелью призрак дворцового бала" (в более ранней редакции: "Зимнедворцового бала"):
Ветер, полный балтийской соли,
Бал метелей на Марсовом поле
И невидимых звон копыт...
Следует сцена самоубийства.
Образ снежной вьюги был хорошо известен современникам Ахматовой из лирики Блока, начиная со стихотворений второго тома, объединенных в разное время в сборники "Снежная маска" (отдельное издание- 1907), "земля в снегу (1908), "Снежная ночь" (1912). Как символ стихийной страсти, Вихря любви, морозного и обжигающего, он развертывается в любовной лирике Блока в этот период в длинные ряды метафорических иносказаний, характерных для его романтической поэтики. В дальнейшем те же символы, более сжатые и сконцентрированные, переносятся потом на восприятие России- Родины как возлюбленной, ее мятежной, буйной красоты и ее исторической судьбы:
Ты стоишь под метелицей дикой
Роковая, родная страна.
Отсюда они перекидываются в "Двенадцать", поэму о революции как о мятежной народной стихии, превращаясь из "ландшафта души" в художественный фон всего действия, реалистический и в то же время символически знаменательный.
В списке утраченных произведений,сохранившихся в библиографических записях Ахматовой, под №1 упоминается "либретто балета "Снежная маска". По Блоку,1921". Либретто было написано для балета А.С.Лурье, приятеля А.Ахматовой, молодого тогда композитора-модерниста, позже эмигрировавшего за границу.
Отношение Ахматовой к этой лирической поэме Блока было, по-видимому двойственным. По сообщению Д.Е.Максимова, она усматривала в ней немало "звездной арматуры", т.е. безвкусия, характерного по ее мнению для модернистского искусства начала ХХ в.
С другой стороны, произведение Блока два раза упоминается Ахматовой в оставшихся неиспользованными прозаических материалах к поэме (отрывки задуманного в 1959-19660 гг. "балетного сценария"). В одном случае - это набросок сцены, характеризующий художественные вкусы эпохи: "Ольга в ложе смотрит кусочек моего балета "Снежная маска"... ". Там же другой набросок, лишь частично соответствующий печатному началу третьей главы: "Арапчата раздвигают занавес и... вокруг старый город Питер. новогодняя, почти андерсеновская метель. Сквозь нее- виденье (можно из "Снежной маски"). Вереница экипажей, сани... ". Еще один отброшенный вариант, заслуживающий внимания: "Вьюга, призраки в вьюге (может быть даже-двенадцать Блока, на вдалеке и неясно)".
С Блоком связан и основной любовный сюжет поэмы Ахматовой, воплощенный традиционном маскарадном треугольнике: Коломбина- Пьеро- Арлекин. Библиографическими прототипами, как известно были: Коломбины- приятельница Ахматовой, актриса и танцовщица О.А.Глебова-Судейкина (жена художника С.Ю.Судейкина); Пьеро- молодой поэт, корнет Всеволод Князев, покончивший с собой в начале 1913 г., не сумев пережить измену своей "Травиаты" (как Глебова названа в первой редакции поэмы); прототипом Арлекина послужил Блок. Этот любовный треугольник в качестве структурной основы маскарадной импровизации получил особенно большую популярность благодаря лирической драме Блока "Балаганчик" (1906), поставленной В.Э.Мейерхольдом в театре В.Ф.Комиссаржевской (1906-1907) и вторично через несколько лет, в зале Тенишевского училища накануне мировой войны (апрель 1914г.).
Выступая в роли Арлекина в любовном треугольнике, Блок вводится в "Девятьсот тринадцатый год" как символический образ эпохи, "серебряного века во всем его величии и слабости" ( говоря словами Ахматовой),- как "человек-эпоха", т.е. как выразитель своей эпохи. Развертывание этого образа произошло в поэме не сразу. В первой редакции даны лишь ключевые строки к образу романтического демона, объединяющего крайности добра и зла, идеальных взлетов и страшного падения:
На стене его тонкий профиль
Гавриил или Мефистофель
Твой, красавица, паладин?
В первоначальной версии не ясно даже, является ли он счастливым соперником драгуна- Пьеро, Сцена их встречи до 1959г. читалась так:
...с улыбкой жертвы вечерней
И бледней, чем святой Себастьян,
Весь смутившись, глядит он сквозь слезы,
Как тебе протянули розы,
Как соперник его румян.
В.М. Жирмунский (№11 стр. 76) замечает поэтому поводу:" Румяный" соперник - эпитет вряд ли подходящий для Блока, тем более в его роли демонического любовника. Но этот эпитет является цитатой из самоописаний Блока и ряда характеристик его внешности в молодые годы, данных другими. Эта "румяность" одно время угнетала его (слово "румяный" еще раз появляется в стихотворении Ахматовой на смерь Блока: И приходят румяные вдовушки), ср. стих Блока:
И льнут к нему... в его лице румянец (" Как тяжко мертвецу среди людей..." 1912) в первой публикации -"Современник" 1912, №11, позднее соответствующая строфа была опущена). - Розоватость Блока - постоянный мотив в мемуарах Андрея Белого, ср.: "Стройный, с лицом розовеющим,...он щурясь оглядывал отблески стекол" ( "Начало века", стр. 458), " Но ..Александр ли Блок ,- юноша этот , с лицом, на котором без вспышек румянца горит розоватый обветр"...(там же, стр. 287).