За душу странника в свете безродного;
Но я вручить хочу деву невинную
Теплой заступнице мира холодного [1,II,25].
И эта молитва не о себе (лирический герой отвергает традиционные формы обращения к Богу с молитвой о себе).
В ней есть тот "необыкновенный лиризм", который, по мнению Гоголя, "исходит от наших церковных песен и канонов" [43]. И действительно: в акафистах Богородице "Нечаянныя Радости" и "Державныя" говорится о "Теплой Заступнице и Помощнице роду христианскому"; в акафисте Троеручице поётся, что Она согревает "хладные сердца наша" [43,3].
В этой своей молитве Лермонтов - глубоко народен. Замечено, что русская молитва есть по преимуществу молитва к Богоматери и только через Неё ко Христу. Мы не знаем многих образов Христа, но образы и иконы Богоматери многообразны: точно вся многообразная народная скорбь и печаль многообразно прибегала к Многообразной Заступнице. Молитва к Богоматери - простейшая, детская, женская молитва, ею-то впервые помолился Лермонтов, уже не боясь креститься при "шпионе ничтожном".
В этой "Молитве" поэт соединил свою религиозную судьбу с религиозной судьбой русского народа.
"Молитва" - шедевр любовной лирики Лермонтова. В стихах дышит такая благоговейная любовь, что они по праву могут быть названы гимном чистоте, нежности, душевной красоте.
Окружи счастием душу достойную;
Дай ей сопутников, полных внимания,
Молодость светлую, старость покойную,
Сердцу незлобному мир упования.
Срок ли приблизится часу прощальному
В утро ли шумное, в ночь ли безгласную -
Ты восприять пошли к ложу печальному
Лучшего ангела душу прекрасную [1,II,25].
Как трогательно, по-детски, вырвалась эта последняя мольба?! Как будто есть ангелы лучше или хуже? Но именно лучшего, самого лучшего просит Лермонтов, а то, пожалуй, и ангел окажется недостойным его любимой...
В "Молитве" - если на время отрешиться от её пронзительного очарования - сложный, очень запутанный синтаксис. Первые 2 строфы составляют одно предложение. Подлежащее, отделённое от сказуемого шестью строками текста с вводными словами и предложениями, отгороженное точкой с запятой - как, казалось бы, тяжело и искусственно это должно выглядеть. Но человек (читатель) начинает повторять стихи вслух, и ему уже хочется без конца слушать этот жаркий шёпот, эту горькую мольбу. Сбивчивая, с нагнетанием все новых обращений и пояснений, почти исступлённая речь, когда она доходит до последних двух строк, неузнаваемо преображена, как будто человек набрал полные лёгкие воздуха и страшится, что ему не успеть сказать все главное до выдоха. Как будто это последний воздух, как будто это последнее усилие легких, как будто это последняя фраза, произносящаяся им. Но Лермонтов иначе не может - ему кажется, что это действительно так, - его последние слова - последний вздох, и лишь выплеснув свою главную мольбу, он может перевести дыхание и вспомнить, что у него есть ещё время досказать до ее конца. Вторая часть стихотворения звучит уже на другом , умиротворённом дыхании. Это стихотворение - пример полного подчинения синтаксиса авторской интонации. Знаки препинания похожи здесь на путевые знаки, поставленные уже после того, как дорожка проложена.
"Молитва" ("Я, Матерь Божия,...") - совершенные стихи с начала до конца, но есть в них строка, являющаяся кульминационной, - это очень простая антитеза: "Тёплой заступнице мира холодного". Казалось бы, она не могла сама по себе оставить такой глубокий след в памяти множества людей. Но суть в том, что эта антитеза обладает огромной убеждающей силой. Она вобрала в себя эмоциональную мощь долгих переживаний и раздумий поэта, слова эти не случайные, а итоговые, за ними встает всё творчество Лермонтова, вся его трагическая философия, и поэтому воздействие её на читателей огромно. Слова "теплой заступнице мира холодного" в стихах посредственного поэта были бы, бесспорно, замечены и резко выделены среди других строк, но такого впечатления, как в "Молитве", ни за что бы не вызвали. Опыт Лермонтова в этом стихотворении говорит о том, что сильная сама по себе строка прозвучит с удесятерённой силой, если в ней поэту удастся сконцентрировать одну из главных идей своего творчества, к восприятию которой читатель подготовлен чтением предшествующих стихов. "Холодный мир" для Лермонтова не абстракция, а совершено определённое понятие, знакомое и по другим стихам поэта. В соединении с "теплой заступницей" - другим впечатляющим образом - они создают поразительную антитезу.
Стихотворение высоко оценили современники Лермонтова: С.П. Шевырёв, А.А.Григорьев и другие. В.Г. Белинский сказал о нём - "чудная "Молитва" [10]. Позднейшая критика (С. Шувалов, Л. Пумпянский, М. Пейсахович) особое внимание уделила анализу метрической системы стиха (четырёхстопный дактиль, которому многочисленные сверхсхемные ударения в сочетании с пропусками ударений в ряде сильных мест и сплошь дактилической рифмовкой придали чрезвычайно своеобразный рисунок).
Ещё через два года, в1839 г., Лермонтов опять, в третий раз, называет стихотворение "Молитвой" ("В минуту жизни трудную...").
Несравненную красоту и преображающую силу молитвенного слова прекрасно чувствовали многие русские поэты (Жуковский, Хомяков, Ф. Глинка...), но все-таки чаще прочих вспоминаются в минуты разочарований и невзгод строки именно этого стихотворения:
В минуту жизни трудную
Теснится ль в сердце грусть:
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть.
Есть сила благодатная
В созвучье слов живых,
И дышит непонятная
Святая прелесть в них [1,II,49]
По словам А.О. Смирновой (Россет) написана была эта "Молитва" для М.А.Щербатовой: "Машенька велела ему молиться, когда у него тоска. Он ей обещал и написал эти стихи" [47,283]. (О детской вере Щербатовой Лермонтов писал в стихотворении "М.А. Щербатовой").
В "Молитве" с психологической и поэтической проникновенностью передано состояние душевной просветлённости. Это состояние контрастно противопоставлено "трудной минуте жизни", обычному для лирического героя Лермонтова настроению тяжелой рефлексии и скептицизма:
С души как бремя скатится,
Сомненье далеко -
И верится, и плачется,
И так легко, легко... [1,II,49].
Вместе с тем "святая прелесть" слов "чудной молитвы" предстает и как вообще власть слова над человеком - "сила благодатная" "слов живых", - что сближает "Молитву" (1839 г.) со стихотворением "Есть речи - значенье", где можно прочитать следующие строки:
Не встретит ответа
Средь шума мирского
Из пламя и света
Рождённое слово [1,II,65].
Не трудно заметит, что воспевая могущество "слова" Лермонтов использует библейскую лексику. В "Молитве" как бы самопроизвольность светлого душевного порыва, которому отдается поэт (его простота и прозрачность "заставляют" Лермонтова обратиться к лексике и интонации, близким к стихии народной поэзии), находит выражение в особой мелодичности стиха, в использовании певучих дактилических рифм.
В дореволюционных работах (например, в работах С.Шувалова) стихотворение это рассматривалось как свидетельство отхода Лермонтова от мятежности к религиозному смирению [94]. И в то же время, в 1841г., В.Г. Белинский подчеркнул, что "... из того же самого духа поэта, из которого вышли такие безотрадные, леденящие сердце человеческие звуки, из того же самого духа вышла и эта молитвенная, елейная мелодия надежды, примирения и блаженства в жизни жизнию..." [10]. Советское литературоведение и критика предпочитали не рассматривать это стихотворение с точки зрения религиозной направленности. В последнее время вновь стали появляться статьи, авторы которых рассматривают молитвенную лирику Лермонтова в связи с верой (религиозностью) поэта. Например, Котельников В.А. в своей статье "О христианских мотивах у русских поэтов" [43] или Белова Л. в статье " Космические дали поэта" [11].
Верующие видят в Лермонтове духовного поэта и выделяют в его многогранном творчестве такие религиозно-духовные вершины, как “По небу полуночи Ангел летел...”; и две "Молитвы" (1837 и 1839 годов), другие поэтические шедевры, свидетельствующие о высокой и светлой вере Лермонтова, о сердечной связи его с космосом, частью которого он ощущал планету Земля, запечатлев её "в сиянье голубом".
Интересен и ещё один факт, касающийся истории, или, точнее, судьбы стихотворения - молитвы "В минуту жизни трудную..."
Как известно, между императором Николаем I, правившим в то время, и его супругой уже давно вёлся спор о литературном значении Лермонтова. Особенно он обострился после выхода в свет романа "Герой нашего времени". Оба они следили за творчеством Лермонтова, но каждый в силу своих интересов и взглядов.
Царицу чрезвычайно взволновала дуэль Лермонтова с Барантом. Из отдельных беглых строк и фраз, дошедших до нас, не видно, на чьей стороне было сочувствие императрицы - семейства Барантов или Лермонтова. Но в эти же дни она заносит в маленькую записную книжку строки из стихотворения Лермонтова. Они служат как бы эпиграфом к страничке , начатой 12-21 марта (1840г.) и посвященной каким-то интимным переживаниям Александры Федоровны. Вот текст этой странички:
В минуту жизни трудную
Теснится в сердце грусть.
Ум за разум
я и он < по франц.>
Пятница 21 марта
Доводы сердца не всегда разумны < по франц.>
Я в постоянном размышлении о том,
что вы значите для меня < по франц.>
28 апреля (1840г.)
Не случайно выписаны императрицей строки из "Молитвы". Она опять возвращается к этому стихотворению летом 1840 года, когда лечится в Элесе. Строки Лермонтова подходят к её настроению, подавленному из-за болезни, разлуки с семьей и свежей утраты - смерти отца, прусского короля Фридриха-Вильгельма III.
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть, -
записывает она 23 июля [21,253].