Смекни!
smekni.com

Метаметафора в творчестве Франца Кафки (стр. 2 из 2)

На протяжении всего романа «Замок» неустанно, всеми средствами обрисовывается и всеми красками расцвечивается гротескная несоизмеримость человеческого и трансцендентного, безмерность божественного, чуждость, зловещность, нездешняя алогичность, нежелание высказать себя, жестокость, безнравственность высшей власти.

Кафку считают религиозным юмористом, потому и благодаря тому, что безмерность надмирного , его непонятность и недоступность человеческому разумению он изображает не патетически-помпезно , не посредством грандиозного восхождения в царство возвышенного , как это обычно пытаются делать поэты , а видит и описывает как какой-то австрийский госархив с его велеречиво-мелочной , вязкой , недоступной и непредсказуемой бюрократией , с необозримым нагромождением папок и инстанций, с неясной иерерхией чиновников, ответственность которых неустановима,- то есть описывает сатирически, но при этом - с самой искренней, доверчивой, неустанно стремящейся проникнуть в непонятное царство Милости покорностью, которая всего лишь выступает в обличье сатиры, а не пафоса.

Особенность Кафки заключается в том, что он, сохранив всю традиционную структуру языкового сообщения, его грамматико-синтаксическую связность и логичность, связность языковой формы, воплотил в это структуре кричащую, вопиющую нелогичность, бессвязность, абсурдность содержания. Специфически кафкианский эффект – все ясно, но ничего не понятно. Но при вдумчивом чтении, осознав и приняв правило его игры, мы можем убедиться, что Кафка немало чего важного рассказал о своем времени. Начать с того, что он абсурд назвал абсурдом и не побоялся воплотить его.

Новелла «Превращение» (1916) ошеломляет читателя с первой же фразы: «Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое». Сам факт превращения человека в насекомое, так попросту, в классической повествовательной манере сообщенный в начале рассказа, конечно, способен вызвать у читателя чувство эстетического шока; и дело здесь не столько в неправдоподобии ситуации (нас не шокирует, например, тот факт, что майор Ковалев у Гоголя не обнаружил утром у себя на лице носа), сколько, разумеется, в том чувстве почти физиологического отвращения, которое вызывает у нас представление о насекомом человеческих размеров. Будучи как литературный прием вполне законным, фантастический образ Кафки тем не менее кажется вызывающим именно в силу своей демонстративной «неэстетичности».

Однако представим себе на минуту, что такое превращение все-таки случайность; попробуем примириться на время чтения с этой мыслью, забыть реальный образ гипернасекомого, и тогда изображенное Кафкой дальше предстанет странным образом вполне правдоподобным, даже обыденным. Дело в том, что в рассказе Кафки не оказывается ничего исключительного, кроме самого начального факта. Суховатым лаконичным языком повествует Кафка о вполне понятных житейских неудобствах, начавшихся для героя и для его семейства с момента превращения Грегора. Все это связано с некоторыми биогрфическими обстоятельствами жизни самого Кафки.

Он постоянно ощущал свою вину перед семьей – перед отцом прежде всего; ему казалось, что он не соответствует тем надеждам, которые отец, владелец небольшой торговой фирмы, возлагал на него, желая видеть сына преуспевающим юристом и достойным продолжателем семейного торгового дела. Комплекс вины перед отцом и семьей – один из самых сильных у этой в самом точном смысле слова закомплексованой натуры, и с этой точки зрения новелла «Превращение» - грандиозная метафора этого комплекса. Грегор – жалкое, бесполезное разросшееся насекомое, позор и мука для семьи, которая не знает, что с ним делать.

Однако если творчество Кафки было б только самобичеванием, только изживанием сугубо личных комплексов, едва ли оно бы получило такой мировой резонанс. Последующее поколение читателей снова и снова приходили в ошеломление от того, сколь многие черты общественного бытия 20-го века пророчески предсказал Кафка в своих произведениях. Рассказ «В исправительной колонии», например, сейчас прочитывается как страшная метафора изощренно-бездушного, мехонической бесчеловечности фашизма и всякого тоталитаризма вообще. Атмосфера его романов «Процесс» и «Замок» восринимается как грандиозная метафора – метаметафора - столь же бездушного и механического бюрократизма.

То, как Кафка показал абсурдность и бесчеловечность тотальной бюрократизации жизни в 20-ом веке, поразительно. И ведь наверняка такой степени обесчеловечения общественного механизма европейское общество времен Кафки не знало, если и знало, то, видимо, только в нацистской Германии. Так что здесь какой-то поистине необыкновенный дар смотреть в корень, предвидеть будущее развитие определенных тенденций. И вот тут-то Кафка, между прочим, на какой-то момент соприкасается с устремлениями экспрессионистов: это они мечтали в своем искусстве понимать не единичные явления, а законы; мечтали, но не осуществили этой мечты, а вот Кафка именно ее и осуществил – его сухая, жесткая, без метафор, без тропов, как бы лишенная плоти проза и есть воплощение формулы современного бытия, его самого общего закона; конкретные числа и конкретные варианты могут быть разными, но суть – одна, и она выражается формулой. С чисто художественной, технической стороны Кафка достигает такого эффекта прежде всего с помощью вполне определенного приема. Это прием материализации метафор, причем метафор так называемых языковых, уже стершихся, тех, чей переносный смысл уже не воспринимается. Когда мы говорим, например, о том или ином человеке – «он потерял человеческий облик»,либо о том или ином явлении – «это чистый абсурд», или «это уму непостижимо», или «это как кошмарный сон», мы, по сути, пользуемся такими языковыми метафорами, прибегаем к смыслу не буквальному, а переносному, образному. Мы понимаем, что облик-то все-таки человеческий, а не лошадиный, не собачий и т. д.; и выражение «уму непостижимо» всего лишь есть сгущение нашего впечатления от какого-либо события; потому что,попроси кто-нибудь нас в следующую минуту рассказать о причинах этого события, мы все-таки объяснение-то дадим; пусть свою версию, но все-таки мы предполагаем всегда, что нашему уму это все же доступно. Кафка последовательно материализует именно эту умунепостижимость, абсурдность, фантасмогоричность. Что больше всего озадачивает в его прозе – это снова и снова всплывающая алогичность, неправдоподобность причинно-следственных сцеплений; особенно это заметно, когда неизвестно откуда вдруг по ходу дела появляются предметя и люди, которых здесь просто не должно быть. Многие исследователи отмечали эту особенность повествования у Кафки. Суть в том, что Кафка весь сюжет своего повествования методически строит по принципу, по какому оформляется «сюжетика» сна. И это уже сложно назвать метафорой. Если вы припомните свои сны, то вы обнаружите, что в сон сразу же вливается то, о чем или ком вы подумали. Все новое сцепляется с другими предметами и явлениями так, как в реальности не может быть.

В обычном, нормальном мире человек, бодрствуя, живет в мире логических причинно-следственных связей, во всяком случае так считает. Ему все привычно и объяснимо, а вот засыпая, человек уже погружен в сферу алогизма. Художественный трюк Кафки в том, что у него все наоборот. У него алогизм и абсурд начинается, когда человек просыпается.

Главный мотив творчества Ф.Кафки – отчуждение человека, его одиночество – полностью раскрываются в его произведениях. В трех романах Кафки – «Америка», «Замок», «Процесс» - речь идет о все более тяжелых формах смертельного одиночества. Чем более одинок герой, тем тяжелее его судьба. Карл Россман – герой романа «Америка» - еще только затеривается в перепетиях судьбы; судьба героя «Замка» зашла в тупик, он становится отверженным; Йозеф К. – уже преследуемое животное, доведенное до гибели. В первом романе одиночество - еще пока общественное явление, конкретное; во втором – символическое, «метафизическое», но еще достаточно хорошо ощутимы его конкретные общественные взаимосвязи; в третьем – полностью «метафизическое», абстрактное, символическое, в реальной жизни совершенно невозможное и абсурдное.

В заключение можно отметить, что метаметафора в творчестве Франца Кафки является не отдельно взятым тропом, а приемом, с помощью которого происходит организация того или иного текста. Метаметафора заключена в самой идее произведения, то есть в превращении Грегора Замзы в насекомое или беспричинный арест Йозефа К. и т.д. С помощью метаметафоры художник добивается необыкновенного эффекта: какой-то абсурдностью, нелепостью он заставляет задумываться над главными законами бытия, над трагичностью человеческой судьбы, над существованием каких-то высших сил, управляющих жизнью людей.

Список литературы

1.Анализ стилей зарубежной художественной и научной литературы. М.,1986. Вып.5.

2.Аристов В. Заметки о «мета».//Арион: Журнал поэзии. М.,1997. Вып.4(16).

3.Батай Ж. Литература и Зло. М.,1994.

4.Бланшо М. От Кафки к Кафке. М.,1998.

5.Давид К. Франц Кафка. Харьков,1998.

6.Карельский А. Лекция о творчестве Франца Кафки.// Иностранная литература. 1995. №8.

7.Литературные манифесты от символизма до наших дней./ Сост. С.Джимбинов. М.,2000.

8.Манн Т. В честь поэта.// Нева. 1993. №7.

9.Матран Л. Актуален ли Кафка?// Вопросы философии. 1975. №9.

10.Набоков В.В. Лекции по зарубежной литературе. М.,1998.

11.Филологические исследования. М.,1990.