Но образ Интеграла не только продуцирует сюжетную динамику, не только способствует возникновению в произведении сложного психологического плана, но и вводит в роман дискуссию о возможности создания «нового мира» и «нового человека» - дискуссию, которая завязалась в России ещё в 60-е годы ХIХ века, приобрела особенно острый характер на рубеже веков и, получив дополнительный импульс в условиях революционной ситуации, не стихала на протяжении 20-х годов ХХ века и длится, можно сказать, по сей день.
Человек и власть. Что это: вечные противники или союзники на века? И вообще, способен ли человек жить сам по себе, без «руководящей и направляющей» руки. Вопрос не только из области философии, достаточно вспомнить, сколько крови пролилось из-за этого вопроса. С древних веков рвался человек из пут власти: восставал, сжигал, убивал и, успокоенный железом и кровью, терпел гнёт ещё более тяжкий и горький. Недаром К. Маркс сделал вывод, что вся история человечества - беспрерывная цепь борьбы тех, кто у власти, и тех, кто на эту власть работает. Люди власти были разными: глупыми и умными, жестокими и слабоумными, хитрыми и принципиальными. И всегда, особенно в ХХ веке, находились люди, провозглашавшие свою власть абсолютной и непогрешимой, создавая миф о «божественности» своего предназначения. Именно такой миф лёг в основу образа Благодетеля в романе Е.И. Замятина «Мы».
Образа, во многом провидческого. Ведь благодетель - это уже не человек - это символ, символ власти. Недаром у него нет имени. Нет имени - нет индивидуальности. Он - один из ряда благодетелей. Почти номер, который носят его подданные. И неважно: толстый он или худой, одноногий или с пятью пальцами. Такая деперсонофикация власти не случайна: Благодетель уподобляется духу святому - вездесущему и всезнающему.
Так создаётся миф. Но ведь внутри этого мифа живёт настоящий, живой человек, не всегда соответствующий своему двойнику с портретов. И, как ни странно, именно он и является самым главным врагом самому себе, вернее мифическому «себе». Ведь покажи настоящего Благодетеля людям, поверили бы они, что это и есть их «божественная судьба»? Поэтому Благодетель всегда одинок, у него нет друзей, нет любимых, только свой двойник. Бог - всегда один - вот девиз подобных людей. А ведь человек не Бог, он может и должен ошибаться. Только человеку-богу некому об этом сказать. Только человек-бог никогда не признаётся в этом самому себе. А толпа, уверенная в мудрости вождя, слепо последует за ним.
Этот порочный круг трудно разорвать. Но можно. Только те, кто способен мыслить, не соглашаться, искать ответы, а не брать их готовыми из книг и речей Благодетеля, способны порвать этот мифический ореол божественности. Таких людей немного, но они будут всегда. Для таких мифы - только мифы. Ложь - только ложь. Бог - только человек. Таких людей всегда боялись земные «боги», потому что именно они свергали их троны. Ведь нет ничего страшнее для томов мифов, чем одно слово правды. И один способен за это слово выразить фантазию миллионов, а другие - отдать свои жизни. Миф всегда опирается на страх и насилие, правда - всегда добро. Вот, что хотел сказать Замятин своим Благодетелем.
Постигая чудовищную логику, а точнее – идеологию Единого Государства, необходимо вслушаться в его официальный язык. С первых же страниц романа бросается в глаза обилие оксюморонов: «благодетельное иго разума», «дикое состояние свободы», «наш долг заставить их быть счастливыми», «самая трудная и высокая любовь – это жестокость», «я снова свободен, то есть, вернее, снова заключен в стройные, бесконечные, ассирийские ряды», «Благодетель, мудро связавший нас по рукам и ногам благодетельными тенетами счастья». Этот прообраз оруэлловского новояза не просто особый язык. Это особый тип сознания, который, пожалуй, и является главным достижением и главным преступлением Единого Государства, ибо в этом сознании произошла подмена всех выношенных мировой культурой человеческих ценностей. Здесь несвобода – счастье, жестокость – проявление любви, а человеческая индивидуальность – преступление.
Однако человеческая природа не выносит такого пусть благополучного, но безличного существования. Вопреки безупречно организованному устройству жизни пробиваются, дают себя знать живые человеческие эмоции и страсти.
3) Рассказчик, нумер Д - 503, и его духовная болезнь.
В самом начале романа мы видим, какой восторг вызывает у героя-повествователя ежедневная маршировка под звуки Музыкального Завода: он переживает абсолютное единение с остальными, чувствует солидарность с себе подобными.
Рассказчик в романе Замятина, нумер Д - 503, - «только один из математиков Единого Государства», но именно математик, боготворящий «квадратную гармонию», «математически безошибочное счастье», «математически совершенную жизнь Единого Государства», апофеоз «логического мышления». Его заветная мечта - «проинтегрировать грандиозное вселенское уравнение», «разогнуть дикую кривую, выпрямить её по касательной - асимптоте - по прямой. Потому что линия Единого Государства - это прямая, мудрейшая из линий». Идеал жизненного поведения - «разумная механичность», всё выходящее за её пределы - «дикая фантазия», а «припадки вдохновения» - неизвестная форма эпилепсии. Именно фантазии более всего пугают замятинского героя, тяготят его: это «преступные инстинкты», особенно живучие в «человеческой породе», нарушающие, взрывающие изнутри «алгебраический мир» нумера Д - 503. Все фантазии, любые проявления жалкой свободы «я» выражающейся в малейшем отступлении от бесчисленных запретов, узаконений, распорядка дня, воспринимаются строителем Интеграла как помещение себя в положение: - 1 , как превращение в иррациональное, мнимое число.
Чаще всего Замятин вкладывает в уста главного героя доказательства истинности счастья всех нумеров, который постоянно ищет все новые и новые подтверждения правоты Единого Государства. Он находит эстетическое оправдание несвободе: «Почему танец красив? Ответ: потому что это несвободное движение, потому что весь глубокий смысл танца именно в абсолютной, эстетической подчиненности, идеальной несвободе». Инженер, он смотрит на танец с этой точки зрения, вдохновение в танце позволяет ему сделать вывод лишь о том, что «инстинкт несвободы издревле органически присущ человеку».
Но чаще в основе этих доказательств лежит привычный для него язык точных наук: «Свобода и преступление так же неразрывно связаны между собой, как… ну, как движение аэро и его скорость: скорость аэро=0, и он не движется; свобода человека=0, и он не совершает преступлений. Это ясно. Единственное средство избавить человека от преступлений – это избавить его от свободы». Уподобляя законы человеческой жизни законам физики, обосновывает герой и бесправие отдельной личности, и счастье быть как все: «…допускать, что у «я» могут быть какие-то «права» по отношению к Государству, и допускать, что грамм может уравновесить тонну, - это совершенно одно и то же. Отсюда – распределение: тонне – права, грамму – обязанности; и естественный путь от ничтожества к величию: забыть, что ты – грамм, и почувствовать себя миллионной долей тонны…».
Замятин изображает духовную эволюцию героя, прослеживает, как от осознания себя микробом в этом мире Д - 503 приходит к ощущению целой вселенной внутри себя. Герою не дают покоя носы, которые при всей одинаковости нумеров сохраняют разные формы; личные часы, которые каждый проводит по-своему и многое другое. И хотя герой стремится отогнать от себя эти неуместные мысли, в глубине сознания он догадывается, что есть в мире что-то, не поддающееся логике, рассудку. Более того, в самой внешности Д - 503 есть нечто, мешающее ему чувствовать себя идеальным нумером, - волосатые руки, «капля лесной крови». Таким образом, в Д - 503 остались крошечные рудименты человеческой природы, не подвластные Единому Государству. Однако бурные перемены начинают происходить с ним с того момента, когда в его жизнь входит I- 330.
Первое ощущение душевной болезни приходит к герою, когда он слушает в её исполнении Музыку Скрябина. Возможно, эта музыка была для Замятина не только символом духовности, но и символом иррациональности, непознаваемости человеческой натуры, воплощением гармонии, не проверяемой алгеброй, той силы, которая заставляет звучать самые тайные струны души.
Главной деталью портрета I- 330 в восприятии героя становится икс, образованный складками возле рта и бровями. Икс для математики - символ неизвестного. Так на смену ясности приходит неизвестность, на смену ясной цельности - мучительная раздвоенность. Раздваивается и восприятие героем мира. Ясное безоблачное небо постепенно превращается в сознании героя в тяжёлое, чугунное. Меняется и речь героя. Обычно логически выстроенная, она становится сбивчивой, полной повторов и недоговорённостей. И дело не только в смятении, в эмоциональном предельном напряжении, переживаемом героем, но и в том, что слова любви, ревности незнакомы ему. Д - 503 привык к отношениям с женщинами как к «приятно-полезной функции организма», как к выполнению долга перед Единым Государством. Любовь к I- 330 - это нечто совсем другое.