Чтобы склонить боявшегося бесчестья Игоря к побегу, сын тысяцкого и конюший его убеждали князя: "Беги, князь, в землю Русскую, если будет на то Божья воля – спасешься”. Перед самым побегом, согласно Ипатьевской летописи, встал “Игорь в страхе и смятении, поклонился образу Божьему и кресту частному, говоря: “Господи, в сердцах читающий! О, если бы ты спас меня, владыка, недостойного!”. Летописец Ипатьевского списка заключает: "Принес ему господь избавление это в пятницу вечером”.
Этот подбор цитат преследовал цель показать базовый и всеобщий характер христианского мировосприятия в XII в. как обычной, устоявшейся системы в древнерусской литературе, ставшей традицией. При этом следует заметить, что с точки зрения исторической достоверности повествование в Ипатьевской летописи вызывает особое доверие. Автор, видимо, собирал материалы от непосредственных очевидцев описываемых событий. Поэтому приведенные летописцем речи действующих лиц, вероятно, не только плод его фантазии. Хотя, как уже отмечалось, в историко-культурологической реконструкции, не столь важна историческая правда текстов, сколько выраженная в них ценностно-тематическая ментальность.
Обращаясь к “Слову о полку Игореве”, мы попадаем в другой мир, в котором отсутствует христианская мистика и доминирует мистика языческая, натуралистическая мистика природы. Если христианская душа дружинника или монаха были в большой степени равнодушны к природе, пытаясь за ней усмотреть божественное деяние, то "Слово полку Игореве" – это произведение поэтического натурализма. В “Слове” исходной и конечной реальностью выступает природа. За природой высшая трансцендентная реальность не просматривается. "Игорь взглянул на светлое солнце и увидел, что от него тенью все его войско покрыто” – так пишет автор “Слова” о солнечном затмении. "…Вступил Игорь – князь в золотое стремя и поехал по чистому полю. Солнце ему тьмой путь преграждало, ночь стенаниями грозными птиц пробудила, свист звериный поднялся, встрепенулся Див, кличет на вершине дерева и велит прислушаться чужой земле: Волге, и Поморию, и Посулию, и Сурожу, и Корсуню, и тебе, Тмутороканский идол". Не христианский Бог промыслил печальную судьбу похода князя Игоря Святославича, потому что отсутствует осуждение в греховности как нравственной, главной причине в поражении. Сама природа, натуралистический ход событий, предопределил трагическую развязку: “Игорь к Дону войско ведет. Уже гибели его ожидают птицы по дубравам, волки грозу навывают по яругам, орлы клекотом зверей на кости зовут, лисицы брешут на червленые щиты". Князья, бояре, дружинники погружены в этот натуралистический мир, являются его действующими субъектами.
Примечательно, узнав о поражении князя Игоря и нашествии половцев на Русскую землю, князь Святослав, согласно "Слову", также не обращается к богу, а ищет причину в деяниях Игоря и Всеволода: "О племянники мои, Игорь и Всеволод! Рано вы начали Половецкую землю мечами терзать, а себе искать славу. Но не по чести одолели, не по чести кровь поганых пролили". В отличие от христианской интерпретации, ищущей в божественном, трансцендентном мире объяснение всего происходящего, в натуралистическом мире "Слова" субъекты событий несут полную ответственность за свои деяния, без ссылки на бога.
В “Слове” читаем: "Всеслав – князь людям суд правил, князьям города рядил, а сам ночью волком рыскал: из Киева до рассвета дорыскивал до Тмуторокани, великому Хорсу волком путь перебегал".
Полоцкий князь Всеслав Вячеславович, о котором в Ипатьевской летописи под 1044 г. сообщается: "Когда мать родила его, на голове его оказалась сорочка, и сказали волхвы матери его: “Эту сорочку навяжи на него, пусть носит ее до смерти”. И носит ее на себе Всеслав и до сего дня; оттого и не милостив на кровопролитие". В 1067 г. князья Изяслав, Святослав и Всеволод, поцеловав крест чесной Всеславу, сказали ему: “Прейди к нам, не сотворим тебе зла”. Когда он приехал к ним в ладье через Днепр, они, преступив крестоцелованье, схватили его и посадили в темницу с двумя его сыновьями в Киеве. В сентябре 1068 г. восставшие против Изяслава киевляне освободили Всеслава и посадили в Киеве. Летописец пишет: "...Всеслава же явно избавил крест чесной! Ибо в день Воздвижения Всеслав, вздохнув, сказал:" О крест честной! Так как верил я в тебя, ты и избавил меня от темницы”. Бог же показал силу креста в поученье земле Русской". Таким образом, в “Слове” последовательно убирается христианская сторона событий, характеров и, напротив, существенно преувеличивается, умело поэтизируется сторона языческая.
Ярославна в своем плаче призывает не Бога, богородицу, святых-заступников о спасении своего мужа как главных божественных сил-ценностей. Она обращается к ветру, ветриле, Днепру Славутичу, светлому и пресветлому солнцу. Следует заметить, что Дунай выступает не просто собирательным образом реки. "На Дунае Ярославнин голос слышится, чайкою неведомой она рано кличет". В украинском песенном фольклоре Дунай представляет собой часто употребляемый, чрезвычайно сложный мифологический, еще нераскрытый образ. Иногда он означает границу с иным миром, нередко загробным, или сам этот мир. Во время побега из половецкого плена князь Игорь сказал реке Донцу (опять же не Богу): “О Донец! Разве не мало тебе величия, что лелеял ты князя на волнах, расстилал ему зеленую траву на своих серебряных берегах, укрывал его теплыми туманами под сенью зеленого дерева...".
В “Слове о полку Игореве” христианские образы практически отсутствуют, лишь трижды служат в качестве фона: "...Святополк бережно повез отца своего между венгерскими иноходцами к святой Софии, к Киеву”. В другой раз, когда автор “Слова” повествует о князе Всеславе-оборотне, пишет: “Ему в Полоцке позвонили к заутрене рано у Святой Софии в колокола, а он в Киеве звон тот слышал”. И в третий, когда князь Игорь уже в Русской земле "едет по Боричеву к святой Богородице Пирогощей”. Лишь в заключении “Слова”, в здравице, проявляется христианский мотив: "3дравы будьте, князья и дружина, выступая за христиан против полков поганых! Князьям слава и дружине! Аминь". Примечательно, призыв “за христиан” является очень редким в древнерусской литературе. Обычно, в трудную годину, например перед битвой, говорили "за веру христианскую и церкви". В древнерусских былинах призыв “за христиан” никогда не употребляется. Богатыри сражались "За веру христианскую, церкви и князя Владимира". Лишь в былине “Илья Муромец и Батый Батыевич” князь Владимир обращается к богатырю:
“Постарайся за веру христианскую
Не для меня, князя Володимира,
Не для-ради княгини Апраксии,
Не для церквей и монастырей,
А для бедных вдов и малых детей!”
В литературно-историческом анализе “Слово” часто сопоставляют с литературным памятником конца XIV в. "Задонщиной". Действительно, бросается в глаза образное и другое подобие между ними. Вместе с тем, в отличие от “Слова” “Задонщина” не выпадает из общего ряда русской литературы конца XIV – начала ХV вв. В "Задонщине", как и в других памятниках русской литературы, победа и поражение в битве определяется божественным промыслом. Автор "Задонщины" старается раскрыть связь событийного ряда подготовки к самой Куликовской битве с предопределением и божественным волеизъявлением. Духовное напряжение сосредоточено в обнаружении промысла Бога. Природные знамения получают существенно иное описание и истолкование: “Тогда князь великий Дмитрий Иванович вступил в золотое свое стремя, сел на своего борзого коня, и взял свой меч в правую руку, и помолился богу и пречистой его матери. Солнце ему ясно на востоке сияет и путь указует, а Борис и Глеб молитву возносят за сродников своих". Молитва князя Дмитрия Ивановича выражает искренний христианский порыв: "Господи, боже мой, на тебя уповаю, да не будет на мне позора никогда, да не посмеются надо мною враги мои!” И помолился он богу, и пречистой его матери, и всем святым, и прослезился горько, и утер слезы" . В молитвах, призывах, в обращениях перечисляются традиционно высшие ценности. "Положили вы головы свои, – говорит князь Дмитрий Иванович, – за святые церкви, за землю за Русскую и за веру христианскую". Вместе с тем, следует заметить, что тема "божественного промысла" в “Задонщине” выражена в значительно меньшей степени, чем в “Летописной повести о Куликовской битве", "Сказании о Мамаевом побоище", “Слове о житии великого князя Дмитрия Игоревича” и др., что также свидетельствует о влиянии "Слова о полку Игореве".
Таким образом, возникает проблема культурологической оценки "Слова", которое выступает как произведение другой эпохи. Она может быть двоякой. С одной стороны, можно исходить из гениальности автора и его творения, который, будучи, безусловно, христиански образованным человеком (монахом или дружинником), смог в поэтическом творчестве преодолеть традиционность средневекового мировосприятия и столь талантливо реконструировать ушедшее в прошлое языческое. Поэтому “Слово”, выпадая из общего ряда произведений литературы Киевской Руси, не нашло должного отклика у современников, не было широко включено в систему культуры, не получило распространения в читающей среде. Списков "Слова" было немного.