в которых, "так или иначе "окопная правда" пересиливает человеческую
правду" (это был странный, перевернутый мир, где белое называлось
черным и наоборот), главным источником всех идеологических пороков
"лейтенантской литературы" объявлял К. Симонова, его "Живые и мерт-
вые", хотя это был не "окопный", а панорамный роман с широкой картиной
трагического сорок первого года.
"...Пока война, - говорит один из героев симоновского романа, -
историю будем вести от побед! От первых наступательных операций... А
воспоминания обо всем подряд, с самого начала, потом напишем. Тем
более что многого вспоминать не хочется". В "Живых и мертвых" нарисо-
вана такая картина сорок первого года, какой до этого наша литература
не знала. Автор решился рассказать "обо всем подряд, с самого начала",
не страшась той прады, которую не зря называют горькой, и не обходя
того, что и в самом деле "вспоминать не хочется". О панике, о рассте-
рянности, о несостоятельности высшего политического и военного руко-
водства, об оставляемой врагу огромных территориях, миллионах мирных
жителей, сотнях тысяч пленных солдат и офицеров. И самое главное,
Симонов показал, что наши постыдные поражения не были случайными, они
коренились не в вероломстве Гитлера и внезапности нападения Германии,
а в обезглавившем и обескровившем армию, деморазовавшим общество
"тридцать седьмом годе" (название это условное, год этот, ставший
символом массовых репрессий, начался много раньше и кончился много
позже), губительных военно-политичеких посчетах Сталина, которые при
тоталитарном режиме не могли никем корректироваться.
Четверть века с лишним продолжалась эта воинственная идеологическая
кампания по искоренению "окопной правды", она дорого стоила литературе,
за нее было плачено изуродованными цензурой и невышедшими книгами,
драматическими писательскими судьбами, а закончилась она - таков
закономерный финал всех подобного рода мракобесных походов - полным
поражением прислуживающих властям литераторов. Книги, состряпанные по
указаниям и установкам этих властей и превозносимые до небес, оказа-
лись мерворожденными и давно канули в лету.
В такой душной атмосфере, под таким прессом литература, однако,
продолжала нелегкое дело осмысления трагических событий войны. Особую
роль в семидесятые годы здесь ыграл В. Быков - белорусский писатель,
чье творчество стало неотъемлемой чатью и русской литературы (случай,
кажется, не имеющий претендентов в истории литературы).
В. Быков - художник трагический. Он сосредоточен на исседовании
социально-нравственных коллизий, раскаленных добела нашим тоталитарным
режимом и тотальной, истребительной войной гитлеровской Германии, он
стремится выяснить, что в нечеловеческих обстоятельствах происходит с
человеком. Локальность места действия, краткая временная протяженность
изображаемых событий, немногочисленность персонажей - таковы структур-
ные особенности быковских персонажей - таковы структурные особенности
быковских повестей. Сюжеты в его повестях раскручиваются стремительно
и непредсказуемо, как в реальной партизанской жизни, где человек не
ведал, в какой крутой переплет, в какой капкан может попасть на бли-
жайшей опушке леса или за поворотом ведущей к глухому хутору дороги.
Столкновеие взглядов, позиций, принципов поведения персонажей отли-
чается крайней остротой и драматизмом, потому что его героям приходит-
ся действовать на свой страх и риск, без команды и приказа, когда
над ними нет начальства, когда никто не может разделить с ними ответ-
ственность за их действия. В. Быков стремится докопаться до первопри-
чин, корней, нравственной подоплеки тех или иных поступков - верности
и предательства, злодейства и человечности, мужества и слабодушия, -
проникнуть в скрытую при обычном течении жизни и обнаженную жестокими
испытаниями глубинную суть характеров. Не зря о повестях В. Быкова
проницательные критики писали, что они не только о войне...
Следует отметиь еще одно явление литературы о войне той же поры.
Я говорю не о буме мемуарной и документальной литературы, оказавшем
серьезное влияние на литературу художественную, а о дукоментальных
книгах, с полным правом причисляемых к литературе художественной,
написанных талантливыми писателями. Но дело не просто в слоге. В
отличие от мемуаров, авторы которых берутся за перо, чтобы воссоздать
достоверную картину исторических событий, в которых они принимали учас-
тие, в этих - назову их художественно-документальными - книгах
берется иной разрез действительности - человеческий. Авторов их
интересует общественная психология, нравственный мир людей, сила их
сопротивления беспредельно жестоким обстоятельствам, вершины и бездны
человеческого духа. Назову несколько таких книг, появление которых
было подлинным литературным событием: "Разные дни войны" К. Симонова,
"Я из огненной деревни" А. Адамовича, Я. Брыля, В. Колесника,"Блокад-
ная книга" А. Адамовича и Д. Гранина, "У войны не женское лицо"
С. Алексиевич.
Как бы ни отличались друг от друга лучшие книги о войне, одно
объединяло без исключения: тведое убеждение, что эту кровавую, ужасную
войну выиграл не Сталин, как бы его ни превозносили в свое время, да
и нынче, на митингах "крано-коричневых"; не группа талантливых полко-
водцев, как бы велики ни были их заслуги, а народ, он вынес на своих
плечах неимоверную ее тяжесть, заплатив и по тем страшным счетам,
которые возникли из-из банкротства сталинского руководства, подста-
вившего разваленную им перед войной армию под сокрушительный удар хо-
рошо отлаженной гитлероской машины. Именно эта мысль составляет пафос
одного из вершинных произведений нашей литературы, романа В. Гроссмана
"Жизнь и судьба". "Фашизм и человек, - пишет Гроссман,- не могут
сосуществовать. Когда пождает фашизм, перестает существовать человек,
остаются лишь внутренне преобразованные, человекообразные существа".
Гроссман не только показывает злодеяния фашизма, он изобличает фило-
софию, на которой покоятся преступления против человечности, идеоло-
гию, которая все это оправдывает, психологию, которая снимает мораль-
ные преграды. Писатель выступает против фашизма с общечелоческих
позиций и поэтому не делит зло на свое и чужое. Он непримирим и к
своему злу. "Феномен" личности Сталина не занимает Гроссмана, вни-
мание его сосредоточено на сталинщине, на сковавшем страну тотали-
тарном, антинародном и антидемократическом режиме. Устоять, одолеть
захватчиков нельзя было, не освободив скованные сталинщиной силы на-
рода, не стряхнув духовное оцепенение, не преодолев вбитое в обще-
ственное сознание "Сталин знает, Сталин укажет, Сталин решит". В
романе Гроссмана раскрывается этот процесс - пусть неосознанный,
пусть непрямой - "десталинизации", начавшийся в войну, захватывая
довольно широкий круг людей. Решать пришлось каждому, ответствен-
ность легла на всех. Защитить родину и свободу могли только свободные
люди. Гроссман пишети о главной исторической трагедии войны, о том,
что великая победа в Сталинграде, рожденная неудержимым порывом
народа отобрана, использована для его подавления,использована для
его подавления, для укрепления тоталитарного, лагерного режима в
стране, для торжества сталинщины. "Сталинградское торжество, -
пишет Гроссман, - определило исход войны, но молчаливый спор между
победившим народом и победившим государством продолжался. От этого
спора зависела судьба человека, его свобода".
В одном из выступлений А. Твардовский заметил, что действитель-
ность - даже героическая действительность - нуждается в подтверждении
и закреплении искусством, без этого "она как бы еще не совсем полна
и не может с полной силой воздействовать на сознание людей". В ка-
честве примера Твардовский привел сначала "Войну и мир": "Разве
война и победа русского оружия в 1812 году означала бы столько для
национального патриотического самосознания русских людей, если бы они
знали о ней только по учебникам истории и даже многотомным ученым
трудам, если бы, допустим на минуту, не было бы гениального творения
Толстого "Война и мир", отразившего этот исторический момент в жизни
страны, показавшего в незабываемых по своей силе образах величие
народного подвига тех лет!" Вторым примером Твардовскому послужила
наша литература о войне: "То же самое можно сказать о литературе,
которую вызвал к жизни беспримерный подвиг советских народов в
Отечественной войне 1941-1945 годов. Он подтвержден в нашем сознании,
в том числе и в сознании самых непосредственных носителей этого
подвига, средствами правдивого слова".
Пожалуй, это самая высокая из всех возможных оценка того, что
сделала за полвека наша литература о войне...