АФОРИЗМЫ В РОМАНЕ “ОТЦЫ И ДЕТИ”
Половина стихов “Горя от ума” вошла в пословицы, как и предсказывал А. С. Пушкин. О баснях Крылова нечего и говорить. Но в русской литературе существует еще один источник афоризмов — роман И. С. Тургенева “Отцы и дети”. Может быть, это не такой богатый источник, как стихи Грибоедова и Крылова, может быть, афористичность высказываний Базарова и других героев романа не так широко вошла в наш речевой обиход, но и жанр философского романа Тургенева — это не жанр комедии или басни. И все же...
“Природа не храм, а мастерская”. Весь строй романа отрицает эту базаровскую философию. Сам Базаров к концу романа приходит к осознанию своей ошибки. Но фраза осталась, а вторая половина ее (“человек в ней работник”) не раз выдавалась за синоним горьковского “Человек — это звучит гордо”.
Хорошо, конечно, что другое высказывание Базарова, всем известные слова о порядочном химике, не стало руководством к действию для современных деятелей прогресса. Впрочем... Забытая ныне дискуссия о физиках и лириках в пору научно-технической революции лет двадцать — тридцать назад проходила под этим знаком.
Удивительно точно и емко сформулировал Тургенев устами своего героя credo физиологов (Павлова и др.). “Мы с тобой те же лягушки”, — объяснял Базаров дворовым мальчишкам физиологию человека. Зловещий смысл этой фразы, вложенный в нее Тургеневым, раскрылся в начале XX века, когда “Роковые яйца” и “Собачье сердце” Булгакова показали весь ужас такого подхода к природе и человеку.
Афоризмы Базарова о воспитании человека, о психологии и сложной душевной жизни, которую он в начале своего поприща склонен был отрицать, тоже несут в себе пугающе-пророческий смысл, неясный, конечно, для героя, но предчувствуемый автором. “Люди что деревья в лесу”... Отсюда один шаг до знаменитого:“Лес рубят — щепки летят”. “Ни один ботаник, — как говорил Базаров, — не станет заниматься каждою отдельной березой”. Конечно, если между древесиной и человеком не усматривается принципиальной разницы (а древесина — это ведь даже не лягушка!), всегда найдется “ботаник”, который пустит на щепки “русский лес”. И пустили.
Так вот, если первобытный человек видел в дереве дриаду, в ручье — наяду, то есть душу, то от физиолога Базарова, не желающего видеть душу в самом человеке, один шаг до какого-нибудь киборга. И вполне в духе этой логики отношение Базарова к любви. У лягушек разве есть любовь? А мы с тобой те же лягушки. Значит, нет таинственных отношений между мужчиной и женщиной. “Mы, физиологи, знаем, какие это отношения”. А женщины... “Свободно мыслят между женщин только уроды”, — считает Базаров. В тоталитарном государстве замечательный герой Тургенева сделал бы карьеру Благодетеля из романа Замятина. Личность отменяется, поэтому все — “Мы”. Любовь отменяется, всем выдаются билеты на “физиологические отношения”. Свобода мысли тоже ни к чему. Свободно не мыслят уже ни женщины, ни мужчины. Впрочем, для себя Базаров оставляет некоторую недосягаемую для других высоту. Известно его высказывание: “Когда я встречу человека, который не спасовал бы передо мной, тогда я изменю свое мнение о самом себе”. Значит, “мы с тобой” лягушки, “твари дрожащие”, а Базаров-то, оказывается, “право имеет”, говоря словами другого “сверхчеловека”, который уже не лягушек “распластал”, а человека убил. И для Раскольникова человек тоже был лягушкой, “вошью”. Впрочем, некоторые интересные в анатомическом отношении экземпляры таким сверхчеловекам даже очень нравятся.
“Этакое богатое тело! Хоть сейчас в анатомический театр” — так оценивает Базаров прекрасный экземпляр “той же лягушки”. Когда-то мы писали сочинение на тему: “Почему Одинцова не ответила на любовь Базарова?” А вы бы ответили на “любовь” индивидуума, сладострастно прикидывающего, как лучше пустить вас под скальпель? Как и следовало ожидать, природа сумела отомстить за себя, “лягушка” оказалась не “тварью дрожащей”, а “царевной-лягушкой”, тайну которой Базаров не постиг, “спасовав” перед непостижимой природой и величием Вселенной. Сообразил герой Тургенева довольно-таки поздно, что он “атом”, “математическая точка”. Раньше он готов был отказаться даже от неба (“Я гляжу в небо только тогда, когда хочу чихнуть”), а теперь увидел, что “может быть, точно, всякий человек — загадка”. Последний афоризм в жизни Базарова — его слова, обращенные к Одинцовой:
“Дуньте на умирающую лампаду, и пусть она погаснет”. Поэтично. И слова эти сказал уже не тот Базаров, который гордо провозглашал: “Рафаэль гроша медного не стоит”. И не тот Базаров, который рекомендовал “не говорить красиво”. Страшное, гибельное ослепление, за которое Базаров поплатился жизнью, которое он осознал (недаром последние его слова — перифраз из “Гамлета” — “теперь темнота”) — удел тех, кто посягает на загадку жизни, предсказанный автором великого романа.
Но у меня есть любимый герой в этом романе, и есть любимый афоризм. Это, по-моему, ключевые слова произведения, сказанные ключевым героем, Павлом Петровичем.
“Материализм, который вы проповедуете, был уже не раз в ходу и всегда оказывался несостоятельным”. Об этом и написан роман Тургенева. В романе показано, как потерпела крах передовая теория, выраженная в афоризмах, потому что никакие умники и сверхчеловеки, никакие Чацкие и Базаровы, самые передовые и умные, не смогут понять “живую жизнь”, а тем паче сформулировать ее сущность в двух броских словах.
Как видим, средства выражения авторской позиции в тургеневском романе многообразны. Это и композиция произведения, и авторские характеристики, и комментарии, и деталь (зачастую символическая), и пейзаж. Мотивы и образы предшествующей литературы (реминисценции из пушкинской поэзии, “Героя нашего времени” Лермонтова, баллад Жуковского, даже греческой мифологии) создают своеобразный интертекст (литературный и мифологический контекст) романа, помогающий выявить авторскую позицию. По-разному можно интерпретировать такое, казалось бы, точное, ясное, напоминающее формулу название (“Ни отцы, ни дети”, — остроумно заметила Тургеневу одна читательница).
И все-таки этот роман всегда останется одним из самых загадочных произведений мировой литературы наряду с “Горем от ума” Грибоедова; в этих книгах отражены извечные противоречия человеческой жизни — максимализм юности и житейская умудренность, бескомпромиссность и умение прощать, дерзание и философская созерцательность... Что лучше? Ответ на это в вечности, в спокойствии “равнодушной природы”, в последних, примиряющих строках романа.