Она является примером того типа героев, которые ломаются не сразу, борются за свою жизнь и счастье: “А Катерина Ивановна была сверх того и не из забитых, ее можно было совсем убить обстоятельствами, но забить ее нравственно, то есть запугать и подчинить себе ее волю, нельзя было”[18]. Она с гордостью, и, по всей видимости, не по одному разу рассказывает детям про княгиню Безземельную, о том, как она с шалью при выпуске танцевала, про князя Щегольского, а также про ее покойного папеньку, статского полковника и уже почти губернатора. Эту историю услышим не раз и мы — на поминках, на улице и перед смертью в Сониной комнате. Она начинает сдаваться на поминках Мармеладова. И действительно: Семен Захарович умирает, в комнату со всех сторон вваливаются посторонние люди в шляпах и с папиросами, заставляя мучаться чахоточную. Этого она не выносит: “Хоть бы умереть-то дали спокойно! — закричала она на всю толпу, — что за спектакль нашли! С папиросами! Кхе-кхе-кхе! В шляпах войдите еще! И то в шляпе один... Вон! К мертвому телу уважение имейте!”[19]. В сцене поминок наиболее проявилась “гордость бедных”, о которой я говорила ранее. Катерина Ивановна хотела все сделать “на высшем уровне”, “чтобы быть не хуже других” и чтобы ”не осудили их как-нибудь эти другие”[20]. Но если сначала все приготовления выглядели как естественное желание достойно помянуть покойника, то позже Катерина Ивановна сходит с ума. Этому немало способствовал скандал, который так характерен для массовых сцен в произведения Достоевского. Этот скандал выбил почву из-под ее ног. Последней каплей стало обвинение Сонечки, которую она в последнее время так сильно полюбила, в воровстве. Причем, важную роль сыграло то, что обвинение поступило со стороны того человека, на которого Катерина Ивановна возлагала большие надежды. По ее замыслу, Лужин должен был поправить ее репутацию. То, что он не пришел, Соня скрасила его “извинениями”, но когда он пришел и она бросилась с радостью к нему, он разбил тот хрупкий полувыдуманный мир, который она себе создала: “Катерина Ивановна как стояла на месте, так и осталась, точно громом пораженная. Она понять не могла, как мог Петр Петрович отречься от хлеба-соли ее папеньки. Выдумав эту хлеб-соль, она уже ей свято сама верила”[21]. Мне кажется, что именно этот момент и стал переломным. После этого она уже бегала к начальнику Семена Захаровича, наряжала детей в шутовские наряды, заставляла их петь и танцевать. В итоге даже дети убегают от нее и она остается совсем одна. Ей просто больше ничего не остается, как умереть, и она умирает: “Довольно!.. Пора!.. Прощай, горемыка!.. Уездили клячу”[22].
Совсем по-другому ведет себя в подобной ситуации Сонечка. Несмотря на все невзгоды, которые обрушила на нее жизнь, она выстояла, не сломалась, и, в итоге, спасает от влияния Петербурга не только себя, но и Раскольникова. Она пожертвовала собою ради Катерины Ивановны и ее детей.
Впервые мы узнаем о Сонечке из рассказа Мармеладова, а непосредственно появляется она в сцене с раздавленным отцом. В ее появлении важно то, что она “остановилась в сенях, у самого порога, но не переходила за порог”[23]. Я уже говорила об “идеологичности” пространства Петербурга. Это один из примеров. Не случайно, сознаваясь Соне в своем преступлении, Раскольников говорит, что хотел проверить, сможет ли он переступить или нет. Выстраивается ряд: переступить порог — переступить черту дозволенного. Соня тоже переступила, это говорит сам Раскольников. Возможно, это их и единит. В образе Сони важно то, что в ней есть что-то детское (внешний вид: “несмотря на свои восемнадцать лет, она казалась почти еще девочкой”, ее жест, когда Раскольников признается в содеянном). Вообще, дети в творчестве Достоевского, как и юродивые, являются единственным светлым лучом в темном царстве Петербурга. Детское в героях Достоевского говорит о “положительности”, праведности этого героя. Поэтому Сонечка и князь Мышкин являются нравственными идеалами Достоевского. Не случайно ведь после объятий Полечки Мармеладовый и ее молитвы, Раскольников решает, что не умерла его жизнь вместе со старою старухой, а Сонечка вообще “излечивает” его. В “Идиоте” тоже есть герой, подобный Сонечке Мармеладовой — князь Лев Мышкин. Во-первых, он, как и Сонечка, выглядит моложе своих лет: “Да, говорят, у меня лицо моложавое”[24]. Вообще, в “Идиоте” тема детей развита, по-моему, в большей степени, нежели в “Преступлении и наказании”. Важен рассказ князя о Мари из швейцарской деревушки, о ее несчастной судьбе и о том, что, будучи тяжело больной и всеми гшонимой, в обществе детей она умерла почти счастливой. Мышкин говорит, что “через детей душа лечится”. По всей видимости, этой фразой он выразил достоевское отношение к детям. Также детскими чертами в “Идиоте” обладают Лизавета Прокофьевна, Ганя Иволгин, Вера Лебедева, Ипполит и Аглая.
Мышкина, как и Сонечку, называют юродивыми: “Ну, коли так, — воскликнул Рогожин, — совсем ты, князь, выходишь, юродивый, и таких, как ты, бог любит!”[25]. Задача, которую поставил перед собой автор заключалась в том, чтобы создать образ идеального человека: кроткого и доброго, и проследить, что с ним будет в жестоком человеческом мире. Оказавшись в доме генерала Епанчина, он сразу с головой окунается в интриги и сплетни. Он встречает Настасью Филипповну, бывшую любовницу Тоцкого, поражается ее страданиям и предлагает ей выйди за него замуж. Она же, понимая чистоту князя не хочет вредить ему, считая себя “погибшей” женщиной, и уезжает с Рогожиным. Мышкин же любит ее “не любовью, а жалостью”: “В этом лице... страдания много”[26].
Вообще, тема страдания для Достоевского очень важна. Только через страдания приходит счастье, страдания искупляют грехи. Свидригайлов говорит, что “человек вообще очень очень даже любит быть оскорбленным”[27]; Миколка, признавшись в убийстве, принимает на себя страдание; Соня говорит, что никогда не оставит Раскольникова, потому что он несчастен, так же поступает и князь Мышкин в отношении Настасьи Филипповны.
Крайне важна для Достоевского тема веры. Сонечка Мармеладова окончательно не погибла под давлением города только потому, что она не пропустила в свою душу разврат, которым пропитан Петербург. Когда Сонечка читает Раскольникову Библию, ее голос, до того тихий, “прорывается”, становится звонким как струна. Символичен также обмен крестами. Крестами меняются Сонечка и Лизавета и Рогожин и Мышкин. Рогожин и Соня — переступившие, Лизавета и Мышкин — праведники. В черновиках Достоевский называет Льва Мышкина “князем Христом”. Его вселюбовь и доброту трудно не заметить: его благословляет мать Рогожина, выжившая из ума старуха, ничего уже не понимающая. Это значит, что она увидела в нем что-то, чего нет в остальных людях. Он стремится всем помочь, и все обращают внимание на его “божественные” качества, даже те, кто незадолго до этого называл его идиотом (Ганя Иволгин). Все ждут от него любви и сострадания, но люди современного общества настолько эгоистичны, что хотят, чтоб сострадали и любили только их. Поэтому Мышкин теряет Аглаю.
Князь не смог спасти никого, но, мне кажется, он все-таки смог как-то повлиять на знакомых людей, он смог хоть чуть-чуть изменить Петербург в лучшую сторону.
Петербург — город болезни. Во-первых, это его болезненная обстановка: грязь, канавы, грязный туман, желто-зеленые постройки. Но основная болезнь, которой страдает Петербург — это преступление. Преступление является сутью этого города. Не случайно преступление так или иначе встречается в большинстве произведений Достоевского. Нет, Петербург не является, как говорилось раньше, причиной преступления, а является его соучастником. Конечно, Раскольников не убил бы старуху, если бы был богат. Если бы у него было достаточно денег, ему бы не пришлось жить в такой “конуре”, ему бы не пришла в голову идея о право имеющих и тварях дрожащих. Причем преступление для Достоевского заключается не только в самом поступке, но и в том, что человек разрешил себе убийство. Убивая человека и даже разрешив себе это убийство, Раскольников тем самым убивает себя. Узнав, что старуха остается дома одна и решившись на убийство, он “Вошел к себе, как приговоренный к смерти“[28]. Когда он выходит из дома, он думает о людях, идущих на казнь. Придя к старухе, он “остановился и притих, как мертвый”. И действительно, можно выстроить такую цепь: Алена Ивановна —<сестра> Лизавета —<кресты> Сонечка — <Раскольников>Дунечка — <сестра> Раскольников. Убийство у Достоевского приравнивается к самоубийству, а самоубийство совершают только полностью исчерпавшие себя люди. Например, Свидригайлов. Его можно считать лицом Петербурга — такой же развратный и переступивший. Свидригайлов и Раскольников видят привидения — они оба больны. Их объединяет общая болезнь — преступление. Свидригайлов является идеологическим двойником Раскольникова, а его самоубийство — одним из возможных путей последнего.
Петербург поощряет преступления, как только человек разрешил себе убийство, пути назад уже нет: “Точно он попал клочком одежды в колесо машины, и его начало в нее втягивать”[29]. Вот оно определение Петербурга — машина, бездушная машина. Подобное представление появится и у А. Белого.
Вряд ли будет сильным преувеличением сказать, что Петербург Андрея Белого вырос из достоевского, по крайней мере, последний сильно на него повлиял. Даже лексически у них есть общие моменты: огромное количество событий помещается в относительно небольшой промежуток времени (на 24 часа запрограммирована бомба), поэтому у обоих писателей часто появляется слово “вдруг”. Иногда можно заметить практически прямое влияние Достоевского: разговор Павла Яковлевича с Николаем Аполлоновичем очень напоминает разговор Порфирия Петровича с Раскольниковым — намеки, загадки, недоговорки. Но если Достоевский описывал Петербург как просто темный и грязный город, способствующий физической и моральной смерти его жителей, то Петербург Белого несет более мистическую окраску, потустороннее что-то. Грязноватый туман, многотрубные дали и люди даже какие-то неживые, люди-тени, люди-силуэты, копоть на окне. Для Белого, как и для Достоевского, Петербург являлся лицом страны, по-гоголевски сборным городом, в котором сконцентрированы пороки современного общества. Возможно, для доказательства современности и актуальности появляются реальные лица, правда несколько “замаскированные”: граф Дубльве (С.Ю. Витте). Как и у Достоевского, город порождает преступление, но люди здесь не настолько идеологичны, как у Достоевского. В Петербурге Белого нет людей, подобных Раскольникову, Мышкину или Сонечке.