И если все сказанное выше справедливо, то и лесковские народные этимологии - такое же проявление искрометного таланта, чуждого практичности, более того, разрушающего то, что полезно и практично, и справляющего свой собственный веселый, скомороший праздник на месте этих развалин. Весело, занятно, талантливо, однако в ущерб точному и полному взаимопониманию с другими людьми!
Итак, неточное знание значений слов и словосочетаний, неизбывное стремление, как правило, ошибочное, объяснить их через формальную связь с известными словами - другая опасность, способствующая превращению русского языка из средства связи и общения людей в орудие ложного понимания, а в конечном счете разобщения и даже вражды. И особенно огорчительно то, что опасность эта исходит от той самой веселой талантливости, которая так не любит занудного копания в словарях и зазубривания бесчисленного количества алогичных исключений из простых правил.
Впрочем, эту же мысль можно выразить и не в любовно-снисходительной тональности, а в довольно злой форме. И тогда это может выглядеть, например, так. Незнание или неточное знание значения слова для человека одновременно и ленивого, и не желающего обнаружить свое незнание требует обращения к фантазии, в данном случае совершенно неуместного.
Мы все учились понемногу чему-нибудь...
Понимание языка как системы обозначений предметов, признаков, действий, состояний, мыслей, чувств, отношений и т.п., видимо, настолько очевидно, что наше образование даже не считает нужным его каким-то образом глубоко укоренять и детализировать. Содержание школьного предмета "русский язык" в русской школе ориентировано совсем на иные моменты существования языка. За абсолютную данность принимается то, что русскоязычный учащийся все может должным образом понять, если это уже кем-то другим на русском языке сказано.
Также представляется само собой разумеющимся, что этот учащийся и сам может высказать на русском языке все то, что ему нужно или хочется. Проблемы начинаются там, где приходится иметь дело уже не с устной, а с письменной формой существования языка. В течение нескольких месяцев с помощью букваря школа обучает маленького ребенка читать, т.е. переводить письменную речь (буквы) в устную (звуки). Более трудную, хотя связанную с тем же самым противопоставлением устный (звуки) - письменный (буквы), задачу решает школа в течение последующих нескольких лет, добиваясь от учащихся орфографической и пунктуационной грамотности. Надо сказать, что, имея в качестве главной, практически единственной цели такую грамотность учащихся, школьная программа по русскому языку организована в высшей степени логично, последовательно и экономно.
Конечно, соблюдение орфографических и пунктуационных правил - необходимое условие успешной коммуникации между людьми. Однако это лишь одно из условий для такой коммуникации, самым важным условием для которой является наличие, правильное употребление и адекватное понимание языковых обозначений предметов речи. Однако последнее - область бескрайняя и бездонная, конвенциональные же правила обозримы, формализуемы, кара за пренебрежение ими выглядит вполне справедливым наказанием за незнание (стыдно сказать!) родного русского языка. Хотя в действительности к знанию собственно языка, к умению выражать свои мысли и чувства это имеет лишь косвенное отношение. Не случайно сочинения школьников и абитуриентов оцениваются по двум параметрам: за содержание и за ошибки. И второе всегда может быть жупелом против тех, кто не отдает необходимого уважения конвенциональным правилам, вывернутым в нашем сознании в знание родного русского языка.
Перенос внимания с соотношения между означающим и означаемым на самодостаточное существование только означающего характерен и для вузовской подготовки будущих преподавателей-словесников. Коснусь в связи с этим только одного момента - изучения старославянского (церковного языка). Теперь уже "негде узнать", как и кому именно удалось сохранить изучение этого языка в советской высшей школе. Ясно лишь одно, что изучение этого языка удалось отстоять в отделенном от церкви образовании ценой отказа от перевода в процессе изучения евангельских текстов на современный русский язык, в результате чего изучение старославянского языка превратилось лишь в изучение его фонетической системы и ее исторических изменений. За пределами внимания "изучающих" таким образом старославянский язык осталось соотношение между старославянскими словами и стоящими за ними концептами, такими, например, как "милосердие", "снисхождение", "упование" и мн. др. Известно, что старославянский язык "выступал в качестве донора" по отношению к русскому языку (выражение покойного академика Н. И. Толстого), обогатив последний через словарные заимствования множеством абстрактных гуманистических понятий. К сожалению, для многих студентов-филологов до сих пор старославянизмы характеризуются лишь как слова (и морфы) с формальными отличиями от соответствующих единиц русского языка (злато - золото, прохлада - холод, прибрежный - побережье, невежда - невежа, освещать - свеча и т.п.). Таким образом создается видимость знаний о старославянском языке, хотя на самом деле самое важное в таких знаниях отсутствует. Немногим лучше положение и с изучением истории русского языка, где также царит фонетика и даже реконструкция фонологических систем и на далекой периферии - умение глубоко осмыслить, истолковать и перевести на современный русский язык древние тексты. И хотя в самое последнее время благодаря исследованным академиком А. А. Зализняком текстам берестяных грамот, благодаря изучению становления норм русского литературного языка в широком историко-культурном и религиозном контексте ситуация начинает меняться к лучшему, до изучения истории языка как истории не только форм, но и значений еще очень далеко.
Вообще, как кажется, не подвергающаяся обсуждению предметная связка "русский язык" - "литература" вовсе не бесспорна. Хотя бы потому, что существует огромное количество учителей-словесников, очень любящих преподавать литературу и испытывающих совсем иные чувства по отношению к русскому языку. Более органичной представляется связка "русский язык" - "иностранный язык", когда в процессе изучения обоих предметов в центре внимания находится внеязыковая действительность и средства ее отображения в разных языках. При наличии этой фундаментальной для всех языков общности сами формы отдельных языков живут абсолютно самостоятельной жизнью как в устной, так и в письменной форме. К сожалению, мне неизвестны факты подобного соединения (не по необходимости) преподавания родного и иностранного языков. Хотя о бедности именно родного языка у многих переводчиков приходилось слышать много и часто.
Увы, из множества возможных и реально существующих словарей и справочников наш современный учащийся обычно обходится лишь орфографическим русского языка да каким-либо одним иностранно-русским и русско-иностранным. В то же время для повседневной жизни и работы претендующего на что-то человека совершенно необходимы, кроме энциклопедии, по крайней мере, два словаря русского языка: толковый, от слова - к значению, и идеографический, от понятия, идеи - к слову.
К счастью, толковый словарь русского языка, созданный в 40-е гг. С. И. Ожеговым и поддерживаемый на уровне и русского языка, и русской лингвистики конца нашего века благодаря усилиям академика Н. Ю. Шведовой, позволяет успешно решать многие задачи, которые ставит перед интерпретатором уже имеющийся, созданный кем-то другим текст. В гораздо худшем положении оказывается тот, кто пытается создать свой собственный текст на русском языке. Практически у него нет источников, которые помогали бы ему сделать эту работу наилучшим образом. В отличие от пишущего или готовящегося что-то сказать англо-, франко- или немецкоговорящего. Некоторую надежду на то, что мы получим такой источник в будущем, вселяет проект академика Ю. Д. Апресяна, реализуемый в Институте русского языка РАН, по интегральному описанию русского языка. Однако только сам этот грандиозный проект требует сил, времени и немалых средств. А сколько времени, сил и средств потребуется для того, чтобы созданные в Академии описания стали элементом школьного преподавания, нашей общественной жизни?
Конечно, здесь само движение мысли требует начать жаловаться на скудость средств и невнимание властей, требовать финансовых вливаний и обещать фантастические успехи в будущем. Однако я не стану этого делать. Не потому, что хорошо помню, как в одном очень хорошем университете немалые средства, выделенные на улучшение преподавания русского языка как иностранного, в основном пошли на написание и защиту диссертаций по сколь узкой, столь и неактуальной проблематике, единственно в которой специализировался сам "распорядитель кредитов". Причем авторами диссертаций были исключительно члены семей либо его коллег, либо различных "полезных людей". Такое перепрофилированное использование средств, выделяемых правительством, - дело бессмертное.
Не стоит чего-либо требовать от правительства и потому, что в ситуации даже не выживания, а вымирания, когда смертность в стране выше рождаемости, для нации есть вещи и поважнее тех, которые касаются русского языка. Разумеется, если решить, что самая скорая гибель абсолютно неминуема, остается лишь только ждать ее. Но а если все-таки есть какая-то надежда на национальное возрождение, то ждать помощи русскому языку от правительства все равно совершенно бесполезно. Бесполезно потому, что нынешнему правительству не только не нужно, но просто смертельно опасно иметь такой народ, такое общество, которое уже со школьной скамьи умело бы решать элементарные языковые задачи по отличению правды от полуправды, по определению того, о чем именно умалчивает говорящий, или почему он навязывает слушающему или читающему свою собственную, положительную или отрицательную, оценку лиц, предметов, событий, явлений...