В Собрании сочинений Гумилёва, кроме этого воспоминания, собрано и немало других, говорящих о том, что и в полку он старался не выходить из сферы творчества: писал и читал стихи, рисовал, даже вел споры о поэтике, когда попадался собеседник.
Уйдя на фронт в 1914 году, Гумилёв, естественно, выбыл из литературной жизни столицы, не мог на нее влиять. “Цех Поэтов” распался, что еще раз подтвердило: Гумилёв был в нем стержнем, основным звеном. И, конечно же, перестали появляться в “Аполлоне” знаменитые Гумилёвские “Письма о русской поэзии”. Зато вместо них Гумилёв стал публиковать в “Биржевых ведомостях” свои “Записки кавалериста”, которые появлялись в течение года и привлекали внимание публики. Всего состоялось 12 публикаций, сопровожденных пометкой: “От нашего специального военного корреспондента”.
До 1916 года Гумилёв ни разу не был даже в отпуску. Но в 1916 году он провел в Петербурге несколько месяцев, будучи откомандирован для держания офицерского экзамена при Николаевском кавалерийском училище. Экзамена этого Гумилёв почему-то не выдержал и производства в следующий после прапорщика чин так и не получил.
Октябрьская революция застала Гумилёва за границей, куда он был командирован в мае 1917 года. Он жил в Лондоне и Париже, занимался восточной литературой, переводил, работал над драмой “Отравленная туника”. В мае 1918 года он вернулся в революционный Петроград. В том же году состоялся его развод с А. А. Ахматовой, а в следующем году он женился на Анне Николаевне Энгельгардт, дочери профессора-ориенталиста, которую С. К. Маковский охарактеризовал, как “хорошенькую, но умственно незначительную девушку”.
Вернувшись в Советскую Россию, Н. С. Гумилёв окунулся в тогдашнюю горячечную литературную атмосферу революционного Петрограда. Как многие другие писатели, он стал вести занятия и читать лекции в Институте Истории Искусств и в разных возникших тогда студиях - в “Живом Слове”, в студии Балтфлота, в Пролеткульте. Он принял также близкое участие в редакционной коллегии издательства “Всемирная Литература”, основанным М. Горьким, и вместе с А. А. Блоком и М. Л. Лозинским стал одним из редакторов поэтической серии. В 1918 году, вскоре после возвращения в Россию, он задумал переиздать некоторые из своих дореволюционных сборников стихов: появились новые, пересмотренные издания “Романтических цветов” и “Жемчугов”; были объявлены, но не вышли “Чужое небо” и “Колчан”. В том же году вышел шестой сборник стихов Гумилёва “Костер”, содержавший стихи 1916-1917 гг., а также африканская поэма “Мик” и “Фарфоровый павильон”. Годы 1919 и 1920 были годами, когда издательская деятельность почти полностью приостановилась, а в 1921 году вышли два последних прижизненных сборника стихов Гумилёва - “Шатер” (стихи об Африке) и “Огненный столп”.
Кроме того, Гумилёв активно участвовал и в литературной политике. Вместе с Н. Оцупом, Г. Ивановым и Г. Адамовичем он возродил “Цех Поэтов” (это был уже 3-й “Цех”, 2-ой возник в 1917 г., но вскоре распался). “Цех Поэтов” должен был быть “беспартийным”, не чисто акмеистским, но ряд поэтов отказался в него войти, а Ходасевич кончил тем, что ушел. Уход Ходасевича был отчасти связан с тем, что в петербургском отделении Всероссийского Союза Поэтов произошел переворот и на место Блока председателем был выбран Гумилёв. В связи с этим много и весьма противоречиво писалось о враждебных отношениях между Гумилёвым и Блоком в эти последние два года жизни обоих, но эта страница литературной истории до сих пор остается до конца не раскрытой
Гумилёв с самого начала не скрывал своего отрицательного отношения к большевицкому режиму. По словам А. Я. Левинсона, встречавшегося с ним во “Всемирной Литературе” Гумилёв “о политике почти не говорил: раз навсегда с негодованием и брезгливостью отвергнутый режим как бы не существовал для него”.
Жизнь Н. С. Гумилёва трагически оборвалась в августе 1921 года. 3-го августа 1921 года, за четыре дня до смерти А. А. Блока, Гумилёва арестовали за “должностное преступление”, хотя ни на какой должности он и не состоял. Примерно 24-ого августа его расстреляли. Список расстрелянных содержал 61 имя. Гумилёв фигурировал в списке под №30, и о нём в официальном сообщении было сказано:
“Гумилёв Николай Степанович, 33 лет, бывший дворянин, филолог, поэт, член коллегии “Изд-во Всемирная Литература”, беспартийный, офицер. Участник Петроградской Боевой Организации, активно содействовал составлению прокламации контрреволюционного содержания, обещал связать с организацией в момент восстания группу интеллигентов, которая активно примет участие в восстании, получал от организации деньги на технические надобности”.
Долгие годы это было официальной версией. Но вот в журнале “Новый мир” № 12 за 1987 год появилась сообщение юриста Г. Л. Терехова, который в бытность его старшим помощником Генерального прокурора СССР и членом коллегии Прокуратуры СССР изучал по долгу службы все секретные материалы, находившиеся в архиве. По делу установлено, пишет Г. А. Терехов, преступление Гумилёва заключалось в том, что он “не донес органам Советской власти, что ему предлагали вступить в заговорщицкую офицерскую организацию, от чего он категорически отказался”. Никаких других обвинительных материалов, которые изобличали бы Гумилёва в участии в антисоветском заговоре, в том уголовном деле, по материалам которого осужден Гумилёв, нет. Там содержится лишь доказательство, подтверждающее недонесение им о существовании контрреволюционной организации, в которую он не вступил. Мотивы поведения Гумилёва зафиксированы в протоколе его допроса: пытался ею вовлечь в антисоветскую организацию его друг, с которым он учился и был на фронте. Предрассудки дворянской офицерской чести, как он заявил, не позволили ему пойти “с доносом”.
В воспоминаниях о Гумилёве не раз цитировалась фраза из письма его к жене из тюрьмы: “Не беспокойся обо мне. Я здоров, пишу стихи и играю в шахматы”. Упоминалось также, что в тюрьме перед смертью Гумилёв читал Гомера и Евангелие. Написанные Гумилёвым в тюрьме стихи не дошли до нас. Они были, вероятно, конфискованы. Н. Гумилёв – первый в истории русской литературы большой поэт, место погребения которого даже неизвестно. Как сказала в своем стихотворении о нем Ирина Одоевцева:
И нет на его могилеНи холма, ни креста - ничего.Николай Гумилёв стал первым, с которого начался счёт поэтов, убитых Советской властью,– за ним следуют тени Осипа Мандельштама, Павла Васильева, Т. Табидзе, Д. Андреева, Б. Корнилова...
В сталинские времена физическая смерть расстрелянного поэта – не говоря уж о том, что о ней даже не сообщили бы – означала бы и его литературную смерть. В те времена это было не так, или не совсем так. В 1921-22 годах памяти Гумилёва посвящались вечера, кружок “Звучащая Раковина” приготовил посвященный ему сборник стихов. В 1922 году выходили еще в России сборники стихов Гумилёва и его переводы, в том числе посмертный сборник стихотворений с предисловием Г. Иванова, дополненный в 1923 году. В 1923 году вышел, также с предисловием Г. Иванова, сборник статей Гумилёва “Письма о русской поэзии”. В 1922 году драма Гумилёва “Гондла” была поставлена на Петроградской сцене. Она имела успех, и на первом представлении из публики стали кричать: “Автора! Автора!” После этого пьеса была снята с репертуара. С течением времени вокруг имени Гумилёва образовалась завеса молчания. Но читатели и почитатели у него оставались. Стихи его распространялись в рукописи, заучивались наизусть; по его строкам, говоря словами поэта Николая Моршена, выросшего под советским режимом и оказавшегося в эмиграции во время войны, узнавали друг друга единоверцы.
Судьба Николая Гумилёва заставляет вспомнить слова другого страдальца времени, замечательного писателя Александра Солженицына: “Несчастная гуманитарная интеллигенция! Не тебя ли, главную гидру, уничтожали с самого 1918 года - рубили, косили, травили, морили, выжигали? Уж, кажется, начисто! уж какими глазищами шарили, уж какими метлами поспевали! – а ты опять жива? А ты опять тронулась в свой незащищенный, бескорыстный, отчаянный рост!..”
Сдавался – средняя школа «Науямесчё» (8-ая), г. Вильнюс.