Следует традиционный уход из дому и приключения героя, иногда довольно занимательные, но описанные всегда с целью способствовать утверждению и прославлению христианских идей. Обязательно присутствуют испытания, а иногда и мучения героя, которые он переносит смиренно и безропотно. Часто, особенно в позднейших списках житий, дается нечто вроде лирического отступления, в котором агиограф выражает свои чувства и мысли о невинно терпящем. В русские жития XIV века подобные пассажи входили как проявление второго южнославянского влияния, но вскоре они становятся традиционными и неизменно повторяющимися. Например, в “Слове о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя Русьскаго” автор вопрошает: “Кому уподоблю великого сего князя Дмитрея Ивановича, царя Русьскыя земли, и настолника великому княжению, и собирателя христьяньского? Приидите, любимци, церковнии друзи, к похвалению словеси, по достоянию похвалити держателя земли Русьской…”
Кончается житие обыкновенно явлением богоматери или одного из небесных посланцев, указывающих народу на праведника, а перед или после этого описана праведная кончина героя. Почти ко всякому житию присоединено описание посмертных чудес, которые происходят от его мощей. Это большей частью самостоятельные, вполне законченные рассказы, связанные с основным костяком жития только именем главного героя, имеющие свой оригинальный сюжет и свою систему действующих лиц. Эти рассказы подчас изобиловали отступлениями от канона, моментами реалистического изображения, сюжетной занимательности. Вместе с рассказами о чудесах, то есть об исцелениях, о болезнях, несчастиях, людском горе и страданиях, в жития проникали фантастические, сказочные моменты и мотивы из частной, обыденной жизни низших слоев общества.
В заключении обычно давалось последнее обращение к читателям — призыв к восхищению праведностью и чудесами героя, все кончалось молитвой к герою с просьбой о покровительстве, похвалой праведнику и завершалось заключительным “аминем”.
Каноническая схема жития служила, таким образом, наилучшим планом для изображения идеального героя и идеализированного мира, в котором он совершал свои праведные дела. Но с самых первых шагов в развитии житийного жанра канон нарушался под влиянием жизненных фактов. Нарушения эти обыкновенно почти не касались главного героя, но тем более осязательно затрагивали других действующих лиц. И чем талантливее был агиограф, тем значительнее было отступление его произведения от церковного шаблона.
§2. Жанровый житийный канон и типы сборников
Жития можно классифицировать в зависимости от того, полностью ли описывается в нем биография святого, все ли этапы его жизни последовательно перечисляются, выдерживается ли обязательная трехчленность построения, в таком случае — это “полное” (агиобиография) житие. Если же выбран только один эпизод из жизни “святого” по желанию или по незнанию автора, а для восполнения отсутствующего материала добавлены или поучения, нравоучения, или занимательные приключения, то это уже житие-эпизод, житийная новелла. Если же житие повествует только о мученической смерти святого, не обращаясь к его полной биографии, то здесь мы имеем дело с самым древним его видом, основанным на протоколах допросов первых христиан – мартирией.
В соответствии с обликом центрального персонажа и типом его подвижнической деятельности, то есть типом святого, можно выделить жанровые разновидности житий биографического характера. Разновидности подвига и соответственно разновидности святых выстраиваются в иерархическую систему в соответствии с их авторитетностью. Назовем некоторые из них.
Мученик - мученическое житие, биографическая мартирия, “страсти”.
Исповедник - исповедническое житие, святой не принял мученического венца.
Святитель - святительское житие, житие архиерея, епископа.
Преподобный - преподобническое житие, святой, подобный Христу, пострадавший за веру, принявший смерть за веру, часто создатель монастыря или пропагандист христианства.
Столпник - столпническое житие; способ подвижничества, когда святой усердно молится на специально для этих целей воздвигнутом столпе, умерщвляя плоть, возвышает дух.
Христа ради юродивый - жития Христа ради юродивых; особый тип подвижничества, когда человек налагает на себя обязательство жить подаянием и терпеть унижения, притворяясь умалишенным, юродивым.
Житийное повествование было одним из самых популярных жанров в эпоху Средневековья во всех литературах мира. В славянских литературах жития читались и переписывались на протяжении Х—Х1Х веков, Жития святых обычно включались в состав сборников: “четьих миней”, “патериков” и “прологов”. “Четьи-минеи” содержали обыкновенно пространные жития, расположенные помесячно, в календарном порядке празднования дней памяти святых. “Патерики” или “отечники” содержали небольшие рассказы об отдельных подвигах святых или эпизодах из жизни монахов, отшельников и т.п., иногда фантастического или даже несколько анекдотического характера. Особенно интересен был “Киево-Печерский патерик”, широко читались в России и Болгарии и переводные патерики “Римский”, “Синайский”, “Египетский”. В патериках “Скитском”, “Иерусалимском”, “Алфавитном” преобладали собрания слов и нравоучительных изречений христианских подвижников, но включались в них и рассказы о подвигах святых. На славянской почве в XIV веке были составлены “Сводный патерик” и “Афонский патерик”. Сюжеты патериков использовались в мировой литературе, например, Данте в “Божественной комедии”, русскими классиками Львом Толстым и Н.С. Лесковым. “Прологи” были сборниками кратких житий. Название родилось в XII веке на Руси, когда, при переводе греческого “синаксаря”, переводчиком название вступительной части (“прологос”) было принято за наименования подобного типа сборников. Ошибка закрепилась навсегда в литературной традиции. Наконец, переписывались и отдельные жития, но реже, чем в составе целых сборников.
Заслуживающее внимания деление предлагает Э. Георгиев — оно построено на том, кто является главным героем жития и каким способом изображен его образ. Им намечаются пять “окачествлений” главного героя жития и способа изображения его образа:
· герой-великомученик жития-мартирия, “эпично-героического рассказа”;
· святой-богатырь жития, близкого к фантастической сказке или средневековому рыцарскому роману;
· герой — воплощение христианской морали, дидактический характер в житийном жанре;
· герой — тип мудрого строителя христианской церкви, устроитель монашеского общежития и т. п., тип историко-легендарного повествования;
· герой-пророк, предвещающий человечеству катастрофы, конец света или устрашающие картины Страшного суда. Это жития эсхатологического типа.[4]
§3. Очерк развития древнерусских житий[5]
После оформления в канон, который, несомненно, сдерживал творческое развитие жанра, житийная повесть перестает активно развиваться в византийской литературе, превращаясь в схему, в штамп. Литература XI—XII вв. испытывает серьезные изменения, традиционные жанры отходят на задний план, нарастает религиозное безразличие, увеличивается скепсис. Утверждается новый жанр — наследник житийного биографизма — мемуары.
Настоящий расцвет житийного жанра начинается в это время в славянских литературах.
Сначала широко распространяются переводные византийские жития, из них особенно популярным становится занимательное “Житье святаго человека Божия Алексия”. В Болгарии оно было переведено уже в Х веке. В России это житие перешло в фольклор, превратившись в духовный стих. Из оригинальных русских житий получило широкую известность “Сказание о Борисе и Глебе”.
Первые русские жития отступают от традиционной схемы в сторону сближения с реальной жизнью. Для них типично введение в ткань повествования отдельных конкретных изображений, живых психологических моментов, некоторых жизненных ситуаций. Образ самого героя обычно меньше затронут подобными нарушениями агиографического этикета. Он нарисован с самым пунктуальным соблюдением абстрактного религиозного идеала. Например, в “Житии Феодосия Печерского” Нестора отрок Феодосий в изображении автора агиографически стилизован. Образ его схематичен и прямолинеен. Он построен по канону, поступки его однотипны и заранее предписаны идеалом христианского подвижника. Речь его немногословна и всегда многозначительна: насыщена “высокими” церковнославянизмами, она полна назидательных сентенций, изобилует цитатами из Священного писания. “Духовный мир его наглухо закрыт для читателя, и Нестор святотатственно никогда в него не заглядывает.[6] Но в том же житии при описании матери святого, ее неудачной, но трагической борьбы за сына, тот же агиограф Нестор отступает от схемы и дает верные жизненные детали, рисует правдивые впечатляющие картины.
Одними из самых чтимых святых на Руси были Борис и Глеб. Им было посвящено три дошедших до нас произведения: летописный рассказ, “Чтение о Борисе и Глебе” Нестора и безымянное “Съказание и страсть и похвала святую мученику Бориса и Глеба”. Последнее было особенно распространено, о чем свидетельствуют почти 200 его списков, дошедших до нас. Неканонические жития, более близкие к рассказам и сказкам, были значительно популярнее канонических. Произведения, объединенные именами Бориса и Глеба наглядно демонстрируют, что на русской почве возникает совершенно специфическая национальная жанровая агиографическая форма – княжеское житие. Впрочем, Несторово “Чтение о Борисе и Глебе” написано по канону с последовательным описанием всех этапов жизни святых, но “Сказание” по своей жанровой природе является вполне оригинальным литературным произведением, не имеющим аналогий ни в византийской, ни в других славянских литературах. С жанровой точки зрения это произведение объединяет, как показывает и его название, черты повести, сказа, мартирия и похвальной ораторской речи, есть в нем и молитвы, описаны чудеса: включены некоторые исторические и географические подробности.