§4. Некоторые направления эволюции агиографического жанра
Жанровые смены в литературе осуществляются обыкновенно двумя способами. Старый жанр может перестать развиваться и обновляться, его форма шаблонизируется, а приемы застывают, механизируются. Вслед за этим происходит последующее отрицание жанра, чаще всего посредством пародирования, осмеяния его формы, приводящего к его отмиранию. С другой стороны, развитие идет путем накопления последовательных изменений в недрах самого жанра, прежде всего через расширение и трансформацию его содержания. Изменение стиля, языка и смена художественных направлений и методов может происходить и внутри отдельных жанровых разновидностей, в рамках одного жанра.[9]
Характерной особенностью житийного жанра было отсутствие в нем в течение всего многовекового периода его развития последовательной эволюции. В житиях почти невозможно наметить обычную для некоторых других жанров линию перехода от церковного к светскому, от абстрактного к конкретному и т.п. Столь же трудно при анализе произведений этого жанра говорить о постепенном накоплении элементов реалистичности и беллетристических сюжетных моментов, что в одинаковой степени касается и византийских, и болгарских, и русских житий.
Главная характеристика житийного жанра, вытекающая из религиозно-мифологического мировоззрения его авторов, — это символический характер образности. Все средневековое искусство, по своей сущности тяготеет, к символике, элементы реалистичности, беллетристичности и т. п. выступают обычно как нарушение общей нормативной поэтики, отступление от метода. Тем не менее, иногда эти отступления повторяются столь часто, что, в конце концов, становятся своего рода закономерностью. Наличие подобных отступлений, как и символическая образность, вытекает также из особенностей мировоззрения древних авторов. Мировоззрение средневекового человека характеризуется своеобразным дуализмом; наряду с религиозно-мифологическими воззрениями, в нем проявляли себя и обусловленные действительностью, жизненной средой реально-исторические взгляды. Именно на этом основывается постоянное наличие реалистических элементов уже в наиболее древних житийных повестях.[10]
Попытка представить себе схему развития житийного жанра, конечно, условную и ограниченную, как всякая схема, привела бы нас к изображению не прямой линии, а спирали. Уже в первых житиях преобладают реалистические элементы, черты действительной жизни. Вслед за этим житийный жанр канонизируется, в нем резко возрастают нормативные элементы, идеализированное изображение, символика. В последний период в житиях снова происходит нарастание жизненного, реального; жития трансформируются в жанр светской повести.
Необходимо отметить демократический характер многих житийных персонажей и ситуаций. Зачастую агиографы обращались к устному народному творчеству, обогащая свое произведение фольклорными приемами изображения. Самые популярные житийные герои переходили в фольклор, делаясь персонажами духовных стихов, народных житий или даже сказок (например, “Житие Петра и Февронии” и др.). “Житийный автор создавал произведение со своеобразной героикой, так что, можно сказать, житийный жанр представлял собой героический эпос средневековой христианской литературы”.[11]
Реалистические элементы изображения, демократический, народный характер особенно явно проявляются в доканонических житийных произведениях. Уже в наиболее старых житиях поражает искусство древних мастеров, умело применяющих занимательные, беллетристические элементы для усиления нравоучительного характера и идеалистической направленности жития и использующих реалистические детали для подтверждения достоверности самых невероятных его эпизодов. В этих доканонических житиях еще много наивной правдивости. Зачастую в них сильно ощущается влияние устного народного творчества, в особенности преданий и местных легенд, но также и воздействие смежных литературных жанров.[12]
В византийских житиях чувствуются приемы античного биографического жанра, прежде всего жизнеописаний Плутарха и авантюрных романов позднеэллинского периода со всем комплексом многочисленных приключений: бурями, разбойниками, зловещими убийствами, чудесными исцелениями и т. п. Примером этому может служить большинство житий так называемого “Супрасальского сборника”, переведенного с греческого на древнеболгарский уже в IX—Х вв. трудами книжников Преславской школы и Симеонова кружка.
В отличие от византийских житий оригинальные славянские жития обычно гораздо меньше места уделяют приключенческим моментам. В их сюжетах большое значение имеет психологическая мотивировка действия. На ней держится основной конфликт в той части биографии героя, которая описывает его жизнь дома до ухода от мира: борьба между ним и его родителями, особенно матерью, удерживающей его дома. В этих житиях особенно часто встречается реалистическая детализация, становящаяся одним из постоянных приемов житийного канона.
Возникновение житий из разных источников уже в византийской литературе вело к появлению определенных разновидностей в самом житийном жанре. Обогащение жанровой схемы происходит и при ее переходе в другие культуры. В каждой народной литературе создавались новые варианты, становились излюбленными свои приемы изображения, свой тип героя и т. п.
Например, русские жития отходят от старых схем в сторону большей драматизации описания святого, зачастую из всего жизнеописания выбираются только наиболее драматические, впечатляющие эпизоды: вводятся внутренние монологи, эмоциональные диалоги, зачастую меняющие даже тип повествования. Оно превращается в простой рассказ, богатый историческими и бытовыми наблюдениями, в военно-патриотическую повесть, в поэтическую сказку, в семейные памяти и мемуары.
На базе житий, внутри самого жанра происходит процесс формообразования, и отдельные жития приближаются все больше к различным литературным или фольклорным жанрам. Одни жития начинают походить на рассказы, другие на исторические, воинские, бытовые или психологические повести, третьи на остросюжетные новеллы, четвертые на поэтические сказки, некоторые принимают вид забавных небылиц, иные имеют легендарный характер или приобретают подчеркнуто проповеднически поучительное звучание, другие не отказываются от занимательности и определенных элементов юмора и иронии. Все это разнообразие, нарушающее канонические рамки религиозного жанра, отрывает его от церковной линии и приближает к светским повестям и рассказам.
Исключительное разнообразие житийного материала, служившее основой для постоянного внутрижанрового развития и изменений, происходивших и нараставших в недрах самого жанра, сделало жития благодатной почвой для возникновения ростков новой светской повествовательной литературы.
Глава II. Критико-библиографический обзор исследований «Повести об Ульянии Лазаревской» и «Повести о Марфе и Марии»
«Повесть о Марфе и Марии» и «Повесть об Ульянии Осорьиной» обычно в исследовательской литературе считаются житейно-биографическими. Произведение об Ульянии Осорьиной называют одним из первых опытов биографии частного человека.
Частная жизнь Марфы и Марии и бытовая коллизия в основе памятника, рассказывающего о воздвижении чудотворного креста на реке Унже[13].
Анализируемые повести нельзя считать всесторонне и полно исследованными, им посвящено не так много работ. Наибольший вклад внесли Ф.И. Буслаев, М.О. Скрипиль, Д.С. Лихачев, А.М. Панченко, Н.С. Демкова и некоторые другие.
§1. Палеографический обзор текстов
Анализ списков «Повесть о Марфе и Марии» и «Повесть об Ульянии Осорьиной» был проведен М.О. Скрипилем. В VI томе Трудов Отдела древнерусской литературы исследователь издал «Повесть об Ульянии Осорьиной» в двух редакциях[14].
На самом деле М.О. Скрипилю было известно 30 «Повести об Ульянии Осорьиной», но к текстологическому изучению он привлек 27 списков.
Как было сказано выше, «Повесть об Ульянии Осорьиной» представлена в двух редакциях, вторая из них имеет два варианта. Исследователь отмечает, что ни одна из двух редакций не сохранила первоначальный вид произведения Дружины Осорьина.
Между первой и второй редакциями можно наблюдать некоторые различия. В первой редакции М.О. Скрипиль указывает на «сокращение и искажение первоначального текста, во «второй» же – его значительное распространение. Но все же «первая» редакция стоит ближе к архетипу, чем вторая».[15] Также исследователь считает, что при одинаковом составе эпизодов первая редакция короче второй. Текст второй редакции повести наиболее распространен за счет «присочиненного в агиографической манере и ряда ссылок на слова священного писания».[16] Замысел второй редакции, по мнению М.О. Скрипиля, очевиден: «автор сознательно хотел сделать образ Ульянии житийным и аскетичным». Кроме всего сказанного исследователь указывает, что первая редакция повести сопровождается «чудесами», что является свидетельством более раннего возникновения именно этой редакции. Вторая редакция имеет агиографический характер, а первая – характер светской биографии. Однако, как замечено исследователем, именно светская биография получает заглавие «Усиление святыя преподобная Ульянеи, муромския чудотворцы» и становится официальным житием, которое сохраняется в церкви и постепенно обрастает «чудесами».[17]