Жизнь и творчество Блока (стр. 4 из 6)

Так, например, в стихотворении 1901 года «Пять изгибов сокровенных...», как выясняется это из дневника Блока, таинственные «изгибы» означают не что иное, как те улицы, по которым проходила Л.Д.Менделеева (невеста Блока), направляясь ежедневно на Высшие женские курсы, а сам Блок «следил за нею, не замеченный ею». Улицы эти - Седьмая, Восьмая, Девятая и Десятая, а также Васильевский остров и Средний проспект, - и в этой связи понятными становятся строки: «Пяти изгибов вдохновенных, Семь и десять по краям, Восемь, девять, средний храм...». Также и относительно стихотворения «Там, в улице стоял какой-то дом...» известно, что Блок в данном случае имел в виду определенный дом (на Моховой улице), в котором помещались драматические курсы Чтения, которых посещала Л.Д.Менделеева.

Пейзаж лирической драмы «Незнакомка» (1906), по словам биографа Блока, был «навеян метаньями по глухим углам петербургской стороны». Пивная, изображенная в «Первом издании» пьесы, помещалась на углу Гесперовского проспекта и Большой Зеленой улицы. «Вся обстановка, начиная с кораблей на обоях и кончая действующими лицами, взято с натуры: «вылитый» Гауптман и Верлен, господин, перебирающий раков, девушка в платочке, продавец редкостей - все это лица, виденные поэтом во времена его посещений кабачка с кораблями».

Пейзаж «Второго видения» драмы «Незнакомка» тоже мог быть приурочен к определенному месту Петербурга. «Конец улицы на краю города. Последние дома обрывались внезапно, открывая широкую перспективу: темный пустынный мост через большую реку. По обеим сторонам моста дремлют тихие корабли с мигающими огнями. За мостом тянется бесконечная, прямая, как стрела, аллея, обрамленная цепочками фонарей и белыми от инея деревьями». Петербуржец узнает в этом описании мост и аллею, ведущие на Крестовский остров со стороны Большой Зеленой улицы».

Даже такое, казалось бы, совершенно постороннее петербургской тематике, стихотворение, как «Шаги командора», в котором по-новому истолкован старый сюжет о Дон Жуане, по свидетельству самого Блока, было связано с какими-то сложными ассоциациями с впечатлениями от петербургского пейзажа.

В мистических стихах молодого Блока тема и образ Петербурга еще не присутствует. В них встречаются лишь случайные, разрозненные и импрессионистические беглые детали петербургского пейзажа, вкрапленные в ткань лирических сюжетов: шум и огни города, «вечерние тени» на «синих снегах», туманы, равнины и болота, «сумрак дня», «тусклых улиц очерк сонный», ледоход по реке, «хмурое небо», «уличный треск» и «фонарей убегающих ряд», стена, сливающаяся с темнотой, колокольный звон и церковные купола, мерцание газового цвета, «слепые темные ворота», и «темные храмы». Детали эти еще не содержат цельного образа города, - даже в тех случаях, когда уточнены типографически:

Ночь темная одела острова.

Взошла луна. Весна вернулась.

Печаль светла. Душа моя жива.

И вечная холодная Нева

У ног сурово колыхнулась.

Острова и Нева здесь только названы: целостного же образа Петербурга пока еще нет. Детали петербургского пейзажа, встречающееся в юношеских стихах Блока, не имели самостоятельного значения, но играли роль чисто орнаментальную - в рамках основной темы духовных переживаний поэта.

При всем том в юношеских стихах Блока уже ощущается то лирическое чувство Петербурга, которое с такой силой выражено в его более поздних произведениях. Примером можно считать стихотворение «Помнишь ли город тревожный... ", где находим столь типичный для всего ландшафта петербургской лирики и при всей импрессионистической беглости столь эмоционально выразительный образ, как «синяя города мгла».

В своих городских стихах начала 20-ого века Блок еще очень далек от реалистического изображения действительности. Город предстает в них, по большой части, в фантастических и «эсхатологических» (часто заимствованных из Апокалипсиса) образах, как некая фантасмагория, призрачное и обманчивое видение. Этот город «странных и ужасных» явлений, населенный «черными человечками», «пьяными красными карликами», «невидимками». Даже строгие пластические образы петербургского пейзажа, вроде знаменитых конных групп Клодта на Аничковом мосту («Статуя»), истолкованы в том же плане «странного и ужасного».

Изживая свое соловьевство, Блок открыл для себя новую «прекрасную, богатую и утонченную» тему, которую определил как «мистицизм в повседневности». Эта тема по преимуществу и разрабатывалась им в 1904-1907 годах, и особенно широко - в стихах о городе. В предисловии ко второму сборнику своей лирики («Нечаянная радость») Блок писал, что его душу тревожит город: «Там, в магическом вихре и свете, страшные и прекрасные видения жизни». Блок теперь уже всецело обращается к изображению действительности, но по-прежнему видит ее в «магическом свете», все еще наделяет ее чертами фантастики и таинственности. В методах разработки темы «мистицизма в повседневности» он оказывается особенно близок к Достоевскому. В это время он читает пару его романов.

В стихах Блока о городе, написанных в 1904-1907 годах возникает уже цельный и локальный образ Петербурга. Это - «гениальный город, полный дрожи», полный противоречий «страшный» и «магический мир», где «ресторан открыт, как храм, а храм открыт, как ресторан». За его серой, прозаической внешностью сквозит иной, романтический облик «непостижимого города». В нем творится мистерия, и новая героиня блоковской поэзии - Снежная Дева - «ночная дочь иных времен» и иных, далеких стран, принимает этот прекрасный и «чарый» город, как свое царство:

И город мой железно-серый

Где ветер, дождь, и зыбь, и мгла,

С какой-то непонятной верой

Она, как существо, приняла.

Здесь - вершина принятия Петербурга Блоком. В дальнейшем этот образ «непостижимого города» всегда сохранял свою могущественную власть над сознанием поэта.

Тема Петербурга, как ставилась и решалась она Блоком в стихах 1904-1907 годов, не исчерпывается изображением «странных и прекрасных видений жизни». Уже есть и другая сторона, имевшая для Блока не менее важное значение и сыгравшая более значительную роль в процессе его идейно-творческого развития, - сторона социальная.

В стихах о городе ее тема звучит с особенным напряжением. Мощным потоком входят в эти стихи сцены горя и обездоленности простого человека-труженика, обреченного в жертву капиталистической эксплуатации. Городские стихи Блока рисуют яркую картину социального неравенства, разделительные контрасты человеческого существования в большом городе:

В кабаках, в переулках, в извивах,

В электрическом сне наяву

Я искал бесконечно красивых

И бессмертно влюбленных в молву.

В стихах Блока проходит целая галерея образов людей, униженных и оскорбленных в этом сверкающем и сытом мире: мать-самоубийца, бросившая своих детей («Из газет»), бродяга «в измятом картузе над взором оловянным», гуляющие женщины, девушки, наклонившие лица над скудной работой, «старуха нищая клюкою», бродячий шарманщик...

В «мещанском» цикле 1906 года («Холодный день», «В октябре», «Окна во двор», «Хожу, брожу понурой...», «На чердаке») городская повседневность предстает уже без каких-либо осложняющих социальную тему иллюзорных представлений, но во всей реалистической конкретности:

Открыл окно. Какая хмурая

Столица в октябре!

Забитая лошадь бурая

Гуляет на дворе...

В городских стихах Блока запечатлен также и другой облик Петербурга - облик рабочего Питера. Поэт разглядел в городской повседневности не только «магические» видения в «электрическом сне наяву», но и «самые реальные» томления «рабьих трудов», увидел, «как тяжело лежит работа на каждой согнутой спине», и нашел достойные и сильные слова о несчастных людях, «убитых своим трудом»:я запомнил эти лица

И тишину пустых орбит

И обреченных вереница

Передо мной везде стоит.

Петербург для Блока был неиссякаемым источником новых образов, тем, пейзажей. Город был как раз тем вдохновителем поэта, без которого он бы не просуществовал. Посвятив родному городу очень большую часть своего творчества, Блок показал тем самым, что Петербург занимал одно из первых мест в его жизни. Однажды, гуляя с В.Рождественским между старых лип у Инженерного замка, Блок сказал: «Люблю я это место. Вот, дичает город, скоро совсем зарастет травой, и от этого будет еще прекраснее... За этими руинами всегда новая жизнь. Старое должно зарасти травой. И будет на этом месте новый город. Как хотелось бы мне его увидеть!» Но Блок его не смог увидеть. А жаль. Мы много потеряли!

Блок и революция.

После (февральской революции Блок все более и более сомневался в установившемся в стране буржуазно-республиканском режиме, поскольку ни не принес пароду избавления от преступно разнизанной войны, Блока все более тревожит судьба революции, и он начинает все внимательнее вслушиваться в лозунги большевиков. Они подкупают его своей ясностью: мир - народам, земля крестьянам, власть – Советам. Незадолго до Октября Блок; признается в разговоре: "Да, если хотите, я скорее с большевиками, они требуют мира..." Тогда же он записывает в дневнике, что "один только Ленин" (Блок подчеркнул эти слова) верит в будущее "с предвиденьем доброго", верит в то, что "захват власти демократией действительно ликвидирует войну и наладит все в стране".
В ответственный час истории Блок нашел в себе духовные силы для того, чтобы мужественно порвать свои связи со старым миром и восторженно приветствовать новый мир, рождавшийся в огне и буре пролетарской революции. С первых же дней Октября он открыто и честно определил свою общественно-политическую позицию в качестве "сторонника и сотрудника Советской власти. И числе лучших (очень немногочисленных в ту пору) представителем старой русской интеллигенции он сразу же пошел работать с большевиками, принял самое живое и деятельное участие в строительстве новой, социалистической культуры.
Но неизмеримо более важно, что Октябрьская революция окрылила Блока как художника, вдохновила его на создание "Двенадцати" - лучшего его произведения, закончив которое, он, обычно беспощадно строгий к себе, сказал: "Сегодня я - гений".