В области литературы С.Н. Сергеев-Ценский главным своим учителем считал Н.В. Гоголя и посвятил ему работу “Гоголь как художник слова”, а в области живописи восхищался работами И.Е. Репина и считал себя учеником Репина в искусстве. Он говорил, что последний сформировал его наряду с Гоголем, Пушкиным, Лермонтовым. Сергеев-Ценский горячо отстаивал свои художественные приёмы. Объясняя своё “новаторство” в литературе, С.Н. Сергеев-Ценский писал критику А. Горнфельду о том, что его “непривычные краски найдут признание, так как они живут в самой природе, и приводил известный эпизод с К. Чуковским и С. Юшкевичем. Семен Юшкевич – известный писатель-одессит начала XX века – рассказывал С.Н. Сергееву-Ценскому произошедший с ним случай, и связан он был непосредственно с поэмой в прозе “Печаль полей”. С. Юшкевич со своим другом-художником читал вслух “Печаль полей”, и вдруг художник бросил читать и возмущённо сказал: “Что он такое пишет этот Ценский! Я же художник, я же должен заявить, что ничего такого никогда нигда не бывало и быть не может! И поедем с тобой, – обращается он к Юшкевичу, – проветриваться на Большой фонтан!” Возмущение художника вызвали следующие строчки: “Опускалось солнце, и зеленая трава вдоль дороги стала ярко-оранжевой, а белые гуси в ней синими, точно, окунуло их в жидкую синьку”. “И что же, – продолжал Сергеев-Ценский, – приехали они на Большой фонтан, вышли из трамвая, – глядят: опускается солнце, зеленая трава не зеленая, а действительно очень ярко-оранжевая и – ну, буквально, как по заказу, стадо тут белых гусей, и они увидели, что они не белые, а синие! Тут художник посмотрел на Юшкевича и сказал: “Слушай Семен, пока не ушел трамвай, сядем-ка да поедем дочитывать “Печаль полей”9.
Не менее занимательный случай произошел уже с самим С.Н. Сергеевым-Ценским, о котором он рассказал в своем воспоминании. Приведу этот забавный случай полностью, так как он характеризует Сергеева-Ценского не иначе, как художника, улавливающего все реальные природные цвета и оттенки. Случай произошёл во время отдыха в Куоккала, недалеко от “Пенат”, где жил И.В. Репин.
“Чуковский соблазнил меня, писал Сергеев-Ценский, – идти кататься на лыжах. У него нашлись палки и лыжи, и мы увлеклись этим делом до усталости.
Когда мы отдыхали, сидя под соснами на пеньках, Чуковский сказал мне совершенно угасающим голосом:
– Я очень, очень устал… Я, должно быть, сейчас умру… А у вас в “Печали полей” сказано: “Снега лежали палевые, розовые, голубые…”
– Да, именно так и сказано, – подтвердил я.
– Сергей Николаевич, – обратился он ко мне очень нежно и ласково, – хотя бы вот теперь перед смертью, скажите мне, что вы тут наврали, а снег – он обыкновенный, белый!..
– Так этот вот снег – указал кругом Чуковский – какой же, по-вашему, – палевый, голубой, розовый?
– Снег этот явно зеленый, – ответил я, – и это вы должны видеть: ведь на нем отражается зелень сосен.
– А-а, – вскричал Чуковский, – та-ак! В таком случае пойдемте сейчас же к Илье Ефимовичу, и пусть он сам при мне скажет, что снег – белый.
– Послушайте, – сказал я, – неужели вы в самом деле вздумали беспокоить Репина из-за каких-то пустяков?
– Пустяки? Нет-с, это не пустяки, когда вы в своих книгах все перекрашиваете по-своему, а меня , читателя, хотите заставить в эту выдумку поверить! И Илья Ефимович тоже скажет, что это не пустяки! Идем!
Мы пошли по направлению к “Пенатам”, и я все-таки полагал, что Чуковский шутит, но оказалось, он действительно затеял нагрянуть к Репину днем.
Я тогда не имел представления о том, где именно “Пенаты”, но Чуковский пришел на лыжах, как оказалось, прямехонько к даче Ильи Ефимовича, и, пока я ещё только разглядывал этот двухэтажный деревянный дом среди сосен и елей, Чуковский стучал уже на крыльце в двери.
Он стучал энергично, по-видимому, для него вопрос о том, бывает ли снег какого-либо другого цвета, кроме белого, является в действительности острым вопросом, и требовал немедленного ответа.
Дверь открылась, и на крыльцо вышел Репин в домашнем сером пиджаке, с палитрой, с кистью и муштабелем в руках, и, что меня особенно поразило, он был вооружен еще одною парою очков, кажется четырёхугольной формы!
Разумеется, он был недоволен, что его оторвали от работы, но Чуковский горячо извинялся, и вот я слышу:
– Илья Ефимович! Скажите, пожалуйста, хотя бы вы ему, вот этому…, что снег – белый!
– Корней Иванович, а вы учили физику? – вместо ответа спросил Репин.
– Учил, Илья Ефимович, я был в гимназии, – сказал Чуковский.
– Так почему же вы не знаете, что белого цвета в природе не существует?”10.
В своё время критики упрекали Сергеева-Ценского в чрезмерной расточительности образов, в слишком большой полноте личных ощущений и наблюдений, которые вкладывались им в каждое новое произведение. Писателю предсказывали, что при таком “мотовстве”, он “испишется” и довольно скоро умолкнет. Но эти пророчества не сбылись. Долгие годы он оставался едва ли не самым плодовитым среди своих литературных сверстников и все более поражал и критиков, и читателей богатством наблюдений, яркостью красок, превосходным языком.
По воспоминаниям одного из современников: “Сергеев-Ценский готов был часами говорить об особенностях художественного творчества, об индивидуальном видении мира каждым художником, о том, как важно писателю видеть творческим воображением, хорошо знать жизнь и людей”11.
“Каждый, кто приходит в литературу, должен не только уметь выразить передовые идеи, но и принести свое свежее, оригинальное художественное слово, свои образы. Художник видит одни краски в жизни лучше, другие хуже. И это всегда можно почувствовать в его произведении. Так же творит и писатель”12.
Все эти свидетельства характеризуют Сергеева-Ценского, как неординарного, оригинального художника, писателя и человека, показавшего себя во всех отношениях определявшимся большим “краснописцем”, с тонким чувством жизни и поэзии красок.
Впервые твердо со своими смелыми и своеобразными приемами творческого мастерства художника слова он выступил в поэме в прозе “Печаль полей” (1909) и утвердил их в написанной позже поэме «Движения».
1 Энциклопедический словарь: В 86 т.– СПб.: Издат. общ. – Ф.А. Брокгауз и И.А. Эфрон, 1903. – Т. XXXVI. – С. 874.
2 Упорова С. О методологии анализа цвета в художественном тексте // Гуманитарные науки в Сибири. – 1995. – № 4. – С. 52.
3 Лихачев Д.С. Искусство и наука // Русская литература. – 1992. – № 3. – С. 5–6.
4 Мостепаненко Е.М. Свет в природе как источник художественного творчества // Художественное творчество. – М., 1986. – С. 76.
5 Соловьев С. Цвет, числа и русская словесность // Знание – сила. – 1971. – № 1. – С. 54.
6 Трубецкой Е. Три очерка о русской иконе. – М., 1981. – С. 94.
7 Указ. собр. соч. С. 112.
8 Сергеев-Ценский С.Н. Талант и гений. – М., 1981. – С. 291.
9 Указ. соч. С. 294.
10 Сергеев-Ценский С.Н. Собр. соч.: В 10 т. – М., 1955. – Т. 3. – С. 635.
11 Поповкин Е. С.Н. Сергеев-Ценский // Сергеев-Ценский в жизни и творчестве. – Тамбов, 1963. – С. 32.
12 Указ. соч. С. 34.
§ 2. Поэтика цвета в поэме «Печаль полей»
В возрасте 72 лет, когда за плечами мастера была уже героическая «Севастопольская страда» и многотомная эпопея «Преображение России», писатель не случайно подчеркивал и считал себя прежде всего автором «Печали полей». Поэма была его любимым детищем, и любовь к ней не ослабела с годами.
«Печаль полей» впервые появилась в 1909 г., ею открывалась 9-я книга альманаха «Шиповник». Однако критика того времени не вскрыла всей глубины идейно-художественного своеобразия поэмы. Сам Сергеев-Ценский считал, что «Печаль полей» – произведение непонятое, о чем он писал А. Горнфельду в 1914 г. и с горечью вспоминал, что после «Печали полей» критик А. Измайлов печатно советовал ему учиться писать у Вл. Гордина. Тем не менее и читатели, и критика почувствовали незаурядность таланта автора, заметили оригинальность ходожественной формы, черты новаторства поэмы. Об этом писал М. Горький в «Предисловии к французскому и английскому изданиям I части романа Сергеева-Ценского «Преображение» в 1924 г. Пораженные необычайностью формы, критики и читатели не заметили глубокого содержания произведений Сергеева-Ценского. Лишь когда появилась его «Печаль полей», они поняли как велико его дарование и как значительны темы, о которых он пишет»1.
Многие из критиков дореволюционного периода указывали на пессимизм поэмы. Е. Колтоновская отмечала «кошмарную атмосферу вокруг произведения, создаваемую печалью засохших в бесплодии полей, мукой, агонией женщины, тщетно пытавшейся стать матерью и мужской тоской от неосуществившегося отцовства»2.
Даже талантливый и уже пользовавшийся большой популярностью в те годы молодой критик К. Чуковский в статье «Поэт бесплодия» называл «Печаль полей» «печалью по бесплодию»: «Сергеев-Ценский…чует…что люди рождены и предназначены для титанства, и романтически тоскует об этом ненаступившем нашем титанстве, он…ощущает…что воля наша бессильна, что мы околдованы кем-то, что над нами вечное проклятие»3.
Несмотря на трагизм развязки – смерть Анны – поэма, на мой взгляд, не оставляет гнетущего впечатления. Помогает поддерживать от начала до конца поэмы мажорное настроение, море красок, звуков, запахов, пятен, оттенков, переливов. Причем краски у Сергеева-Ценского звучат, запахи имеют цвет, звук ассоциируется с цветом, и все это по причине родственности этих ощущений в душе художника. В поэме «Печаль полей» есть примеры того, как иногда явления приобретают не свойственные им качества: «…дали …были сотканы из одних только запахов, ставших красками, и красок, которые пели»4. Красочное живописное начало является доминирующим в поэме. И это неслучайно. «Ведь именно живопись определила многое в моих писательских средствах, в моем новаторстве»5, – писал С.Н. Сергеев-Ценский. По-видимому, влиянием живописи объясняется тот факт, что в поэме в прозе «Печаль полей» порой цвет передает впечатление о тех явлениях, которые в силу своей природы его не могут иметь: «Голос у Прокофия был лучезарный, или это казалось от того, что глаза у него лучились» (I, 507), «У Лобизны голос был корявый, землистый» (I, 512). Мир писатель воспринимает через призму художника, для которого он окрашен в самые разнообразные тона и краски. Игра красок природы словно бросает отсвет и на самого человека, ложится цветным бликом на него. Словно желая подчеркнуть, что человек – тоже дитя природы, писатель и его наделяет яркими красками: у Фомы Ивановича красная борода, лицо Иголкина – рябое и красное, «как спелая садовая клубника», краснощекий кучеренок Федька, красная от холода Катерина. Красный цвет вносит живительное начало в повествование. Красный цвет является преобладающим в поэме. По количеству употреблений приближается к 15,7% от общего числа (345) всех колоронимов6.