Состояние Дариньки писатель отображает не привычными приемами психологического анализа, но опираясь опять-таки на мудрость святых подвижников:
«…Ей выпало искушение. С ней случилось, как говорят подвижники, «помрачение»: ее душа уснула. Это было как бы попущение, «во испытание». – И это было нужно. Страстное увлечение народ метко определяет – «души не слышать». Подвижники именуют жестче: «озлобление плоти» или – «распаление страстей». Даринька говорила: «я ужасалась – и бежала навстречу прелести», «вся я была изъята, как в страстном сне». Тут – явное искушение. Иначе нельзя понять. Как она, целомудренная, смиренная… - в ней ни на мизинчик не было ничего от «вакханки»! – могла до того забыться, что сама бежала навстречу прелести. И это в такое время, когда и менее стойкие воздержались бы» (1,5,192)
У Шмелева всему есть одно толкование, всему, вплоть до незначительных проявлений бытия: «Потому что … так назначено. … Назначено, известно от сотворения»(5,357). Это мнение высказывается относительно ночного пения петухов. Здесь может возникнуть недоумение, соблазн неприятия метода Шмелева. Ильин о том пишет ясно, кажется, и сам разделяя возникающие недоумения:
«Роман медленно развертывается в «житие» и в «поучение». Житие преодолевает соблазны, а поучение преодолевает религиозную слепоту. К художеству примешивается проповедь; творческий акт включает в себя элемент преднамеренности и программы, созерцание осложняется наставлением». Ильин, для которого все в мире, разумеется, «назначено», недоумевает: да разве можно понимать все иначе? Можно – и тем объясняется то, что читатель начинает отвергать образную систему Шмелева. Чтобы ее воспринимать, необходимо переключение с уровня душевно-эстетического на духовный. Ведь Шмелев писал не роман, а духовный роман – как он сам предупреждал.
Проблема жанрового своеобразия духовного романа в научной литературе почти не изучена. Отдельные наблюдения мы находим в работах Ильина, Дунаева, Любомудрова, и в высказываниях писателя. Это позволяет выделить некоторые отличительные особенности духовного романа. Для него характерен проповеднический пафос. В нем утверждаются определенные нравственно-религиозные ценности как и высшие и непреходящие. В духовном романе внимание сосредоточено на судьбе отдельной личности в процессе ее религиозного становления и развития. Кульминационными моментами в развитии самосознания героев выступают ситуации, когда героям открывается Божий промысел относительно судьбы их собственной или близких им людей. Развитие личностного начала связано не процессом обособления или противопоставления личности от целого, а с поисками гармоничного равновесия, единения с миром, в основе которого лежат христианские ценности. Интрига, драматизирующая содержание романа, играет служебную роль, она подчинена логике возникновения, обострения и разрешения конфликтов, связанных с духовной жизнью и борьбой главных героев. Духовная жизнь героев дается как сложный противоречивый процесс. В вопросе о человеке и мире противопоставляет универсальному пессимизму. Его пронизывает вера в человека и возможность выйти к вечным христианским ценностям и сделать их опорой своего возрождения и духовного восхождения.
В романе концепция человека представлена в русле русской религиозной философии. Так, Л. Шестов считает, что «человек принадлежит эмпирическому миру, в котором и в самом деле господствуют законы, нормы, правила: но человек ищет свободы – он рвется к Божественному» ( ). Так и герои романа «Пути небесные» страдают, влюбляются, делают ошибки, раскаиваются… Но главное в их душах – порыв к Богу, к «путям небесным».
Стержневой фигурой романа является Даринька – дар Вейденгаммеру. И она поистине, согласно постулату Паскаля, приводит героя к «величию человека с Богом».
Вот как пишет Любомудров о героине:
- Даринька – весьма редкий в художественной литературе тип православного церковного человека. Шмелев раскрывает самые глубины духовной жизни героини, для которой вера – не идея, приложимая к жизни внешним образом, но обнова бытия, пронизывающая все ее существование. Такой «характер» до Шмелева был, кажется, незнаком русской классике.
«Неотмирность» героини не означает какой-либо психической ущербности или юродства. Напротив, она несет в себе устойчивость, душевное здоровье, умиротворение. Но центр ее личности, ее устремлений находится не в земном мире материальных забот, повседневной суеты, развлечений и чисто «душевных» переживаний, а лежит в иной области: «Это святое, что было в ней, этот «свет нездешний» - наполняли ее видениями, голосами, снами, предчувствиями, тревогами. Тот мир, куда она смотрела духовными глазами, - только он был для нее реальностью. Наше земное – сном. И отсюда вечная в ней «тревога пробуждения» <…> невиданное <…> сопротивление земному».
Интересна точка зрения О. Сорокиной: «Даринька – звено, соединяющее два плана – светский и духовный, - в которых и развивается сюжет романа. Она катализатор, вызывающий в людях лучшее, и в то же время источник таинственных перемен в Вейденгаммере. Если у Достоевского в «Идиоте» герои – носители прекрасных начал – обречены, Шмелев показывает красоту как источник радости, облагораживания и спасения».
Главное в Дариньке – ее глубокая церковность. Отражение церковного бытия христианина, как уже говорилось, - новое для русской литературы явление. Даже те герои у Достоевского, в чьих образах раскрыты многие аспекты христианского мировоззрения и христианской этики, крайне слабо связаны с живым телом Церкви. Они размышляют о Боге, исполнены деятельной любви – но на страницах его романов они практически не совершают молитв, не участвуют в богослужении и как будто не знают о существовании церковных таинств.
Главным героем в романе также является Вейденгаммер – типичный скептик-интеллигент 1870-х гг. (время действия романа), «никакой по вере», чувственная натура, ценитель женщин, в начале романа хотел увести девушку для своего удовольствия. Это в чем-то объединяет его – пусть на непродолжительное время – с Тоцким (из «Идиота» Достоевского), для которого Настасья Филипповна была объектом сексуальных развлечений. Но в лице Дариньки он встречается с новым, совершенно незнакомым ему миром. Для него начинается путь прозрения, «путь из тьмы к свету», но этот путь труден и мучителен, полон сомнений. В судьбе героя, несомненно, отразились черты духовного пути самого Шмелева. А. Карташев свидетельствовал, что «на своем кремнистом «пути небесном»» Шмелеву приходится преодолевать «вороха и залежи маленьких рационалистических, позитивистских сомнений <…> - сомнений юношеской незрелой поры( ).
Столкновение захваченного мирскими страстями материалиста с атмосферой чистоты и святости показано Шмелевым, например, в начале романа, в сцене прихода Вейденгаммера в Страстной монастырь. Герой направляется в обитель с набором устойчивых мирских представлений о монахах – ханжах и лицемерах, эгоистах и тунеядцах, тайных обжорах и бездельниках. Эта неприязнь вызвана и собственной душевной нечистотой героя, пытающегося оправдать свои низкие намерения. Представляя себя «искусителем», он с наслаждением предвкушает, как обманет старух-монахинь. Но неожиданно для себя вместо «тунеядок» и «ловкачек» он встречает в обители такой мир благостной тишины, «целомудреный и благодатный», такие неподдельные смирение, доверчивость и лучезарную доброту матушек, что у него «расплавляется сердце»: «Я ощутил вдруг <…> что все эти девушки и старухи выше меня и чище, глубже <…>. Простые слова, самые ходячие слова, сказала матушка Агния, но эти слова осветили всего меня, всю мерзость мою показали мне. Передо мной была чистота, подлинный человек, по образу Божию, а я – извращенный облик этого «человека» <…>. То, темное, вырвалось из меня <…> испарилось от этих душевных слов». Благодаря Дариньке Виктор Алексеевич постепенно входит в мир православной культуры и с удивлением обнаруживает в нем глубину прозрений, точность в понимании человечности. Он рассказывает о Дариньке: «Она пришла из иного мира, не искривленного. Воспитывала ее тетка, дьяконица-вдова, водила ее по богомольям, учила только церковному, Даринька знала все молитвы, псалмы, читала тетке Четьи-Минеи <…>. Эта культура, с опытом искушений и подвигов из житий, с глубинной красотой песнопений … оказалась неизмеримо глубже, чем та, которой я жил тогда. С такой закваской она легко понимала все душевные тонкости и «узлы» у Достоевского и Толстого, после проникновенных акафистов и глубочайших молитв, после Четьи-Миней, с взлетами и томлениями ищущих Бога душ» ( ).
Таким образом, мы видим, что герой Шмелева проходит сложный духовный путь, во многом схожий с восхождением к вере самого автора и характерный для большинства русских интеллигентов того времени. Так, М. Гершензон сравнивает российскую интеллигенцию с евангельским бесноватым, указывает на традиционный путь исцеления – путь смирения и веры. ( ) Именно такой путь и проходит Вейденгаммер, в конце книги становясь истинным христианином.
Другой герой романа – князь Вагаев, с головы до пят джентльмен, имеет все преимущества перед Вейденгаммером, влюбляется в Дариньку и предлагает ей замужество. Даринька срывает с него маску маститого ловеласа и открывает доброго, искреннего, впервые полюбившего мальчика. Он явился средством искушения героини, но глубокая жалость Дариньки к Вейденгаммеру побеждает все сметающую страсть к Вагаеву и в конце романа переходит в оздоровляющую, прочную любовь.