Дворец творчества детей и юношества им. А. А.Алексеевой
“Семиотика поведения человека в экстремальных
ситуациях на материале рассказов В.Т.Шаламова”
Секция “Литературоведение”
Латышева Ирина
10 «В» класс, школа № 21
Научный руководитель: Чусова В.Д., педагог ДТДиЮ
Начну свою работу с объяснения названия. Раскроем значение понятия семиотика. В переводе с греческого - это наука, исследующая свойства знаков и знаковых систем (Академический словарь русского языка, том 4, М ., “Русский язык», 1998, с. 76). К знакам семиотики относятся слова, жесты, звуки, цвета и другие. Знаки образуют определённые системы - языки. Например, естественные (русский, английский), искусственные (команды, дорожные сигналы), языки литературы и искусства (живописи, музыки). Но нас интересует язык человеческого поведения. Цель моей работы - выяснить не только индивидуальные черты поведения шаламовских героев в экстремальных ситуациях, но и общие признаки. Экстремизм с латинского - крайность. Шаламов экстремальной ситуацией считал пребывание в сталинском лагере, на Колыме. Её он называл лабораторией для исследования личности, в которой были смещены все масштабы разумного. В лагере всё было направлено на уничтожение человека, его живой души, чтобы подчинить его определённому порядку. На Колыме правили не законы жизни, а законы смерти.
В ряду писателей-философов 20 века Шаламов занял своё достойное место.
“После прочтения “Колымских рассказов» Шаламова естественен вопрос - к нему, к автору, вынесшему в себе этот экстремальный опыт, а, следовательно, постигшему последнюю истину о мире и человеке в нём, как жить? Однако именно от этого открещивался Шаламов - от учительства (1).
Так какую же задачу ставил перед собой писатель? Вот, что он утверждает в своих заметках “О прозе»:
“К. Р." - попытка поставить и решить какие-то важные нравственные вопросы времени, вопросы, которые просто не могут быть разрешены на другом материале. Вопрос встречи человека и мира, борьба человека с государственной машиной, правда этой борьбы, борьбы за себя, внутри себя - и вне себя. Возможно ли активное влияние на свою судьбу, перемалываемую зубьями государственной машины, зубьями зла. Иллюзорность и тяжесть надежды. Возможность опереться на другие силы, чем надежда». (2)
В одной из тетрадей - дневников 1966 года Шаламов пишет: “Я пишу не для того, чтобы описанное не повторилось. Так не бывает ... Я пишу для того, чтобы люди знали, что пишутся такие рассказы, и сами решились на какой-нибудь достойный поступок ...” (3)
В 1968 году он пишет : “ Мои рассказы - это, в сущности, советы человеку, как держать себя в толпе ”. (4)
В центре шаламовского повествования - художественная картина мучительной судьбы человека 20 века, захваченного в сети враждебных ему катаклизмов эпохи, попранного и растоптанного. А также то, что “человек оказался гораздо хуже, чем о нём думали русские гуманисты 19 и 20 веков. Да и не только русские...». (5)
В. Шаламов изобразил не только “за-человечность», но и “сохранение человеческого". Хотя “распад» по замыслу преобладает.
Шаламова привлекали люди, совершившие духовный или нравственный подвиг. Если говорить о духовном, то это люди, которых лагерь не сумел сломить, растоптать, которые сумели противостоять обстоятельствам, смогли сохранить всё человеческое в себе. К ним, прежде всего, Шаламов относил “религиозников». Прежде, чем говорить о“ религиозниках», необходимо узнать отношение автора к религии.
В повести “Четвёртая Вологда» 14-ти летний Шаламов ведёт незримый спор с отцом. Обращаясь к нему, он говорит: “Да, я буду жить, но только не так, как жил ты, а прямо противоположно твоему совету. Ты верил в Бога - я в него верить не буду, давно не верю и никогда не научусь». (6)
Далее, гораздо позднее, Шаламов заявил: “Бог умер ...» И ещё: “Веру в Бога я потерял давно, лет в шесть... И я горжусь, что с шести лет и до шестидесяти я не прибегал к его помощи ни в Вологде, ни в Москве, ни на Колыме». (7)
И. П. Сиротинская в статье “Шаламов и Солженицын" отмечает: “Эксплуатация священного учения отталкивала Варлама Тихоновича, он, не раз афишировавший свою нерелигиозность, был оскорблён именно за религию, к которой относился с огромным уважением. Использовать её для достижения своих личных практических целей считал недопустимым: "Я не религиозен. Не дано. Это как музыкальный слух - либо есть, либо нет». (8)
Из второго номера Шаламовского сборника мы узнаём о разговоре В. Т. с Солженицыным, предлагавшем Шаламову помощь в опубликовании “К. Р.». Солженицын посоветовал писателю не отправлять свои рассказы в Америку, так как у них возникли разногласия по поводу религиозности шаламовских персонажей. (9) В записях 1962 - 64 гг. находим такой факт: “Да дело даже не в Боге. Писатель должен говорить языком большой христианской культуры, всё равно - эллин он или иудей. Только тогда он может добиться успеха на Западе».
Шаламов постоянно подчёркивает, что он не верующий. Однако связано это скорее всего с тем, что в нём живут вместе вера и сомнение в справедливости Бога, допустившего такое. По словам исследователя В. Лакшина: “Шаламов высоко ценил Новый завет, но и психология Ветхого завета была не чужда ему. Он многое прощает, отказывается осуждать, он считает, что Бог - это духовное начало в человеке».
Елена Михайлик в статье “В контексте литературы и истории», ссылаясь на Леону Токер, говорит о почти постоянном присутствии в “К. Р.» библейских ассоциаций. Токер говорит о медиевальных чертах, присущих шаламовскому восприятию мира, и видит в них объяснение многим особенностям его творчества. Так, например, она считает проявлением медиевального мировосприятия почти постоянное присутствие в “К. Р.» библейских ассоциаций (один из персонажей-двойников автора носит фамилию Крист, евангельские темы часто присутствуют в названиях рассказов : “Апостол Павел», «Житие инженера Кипреева», “Прокуратор Иудеи», “Необращённый»), ибо постоянный диалог со Святым Писанием является одним из характерных свойств средневековой ментальности. (10)
Несмотря на заявления В. Т. Шаламова о его нерелигиозности, тема эта своими противоречиями постоянно тревожит автора и привлекает к себе внимание. Пример тому рассказ “Необращённый»- один из ключевых рассказов. В нём повествуется о первых шагах фельдшера. Интересен диалог автора с врачом:
-У меня нет религиозного чувства...
- Как? Вы, проживший тысячу жизней? Вы - воскресший? У вас нет религиозного чувства? Разве вы мало видели здесь трагедий?
-Разве из человеческих трагедий выход только религиозный?
Шаламов уверен, что выход можно найти где угодно, но не в религии, так как такой выход слишком неземной и случайный для писателя.
Тема религии постоянно тревожит автора, вновь и вновь привлекает к себе внимание. Бога нет, но есть верующие в Бога, и оказывается, что это самые достойные люди из тех, с кем приходилось встречаться на Колыме: “Та безрелигиозность, в которой я прожил сознательную жизнь, не сделала меня христианином. Но более достойных людей, чем “религиозники», в лагерях я не видел.Растление охватывало души всех, и только “религиозники” держались. Так было и пятнадцать, и пять лет назад» (“ Курсы»).
Подтверждением уважительного отношения к “религиозникам” может служить рассказ “Апостол Павел». Интонация начала рассказов вводит читателя в обстоятельства быта, либо она показывает этнографические детали узнаваемо колымского места. И всегда - всегда без исключения! - пространство в рассказах Шаламова глухо замкнутое. Можно даже сказать, что могильная замкнутость пространства - постоянный и настойчивый мотив творчества писателя. (11)
Названия шаламовских рассказов несут в себе глубокий смысл. Интересную особенность отмечает исследователь Е. В. Волкова: “Несомненно одно - название - ключ к тексту и одновременно его составная часть» (12). Павел не принадлежал к числу двенадцати апостолов, он даже являлся грозным агентом синедриона. Но перешёл на сторону назореев после явления ему Иисуса Христа.
Рассказ “Апостол Павел” открывается словами: “Когда я вывихнул ступню, сорвавшись в шурфе со скользкой лестницы из жердей, начальству стало ясно, что я прохромаю долго, и...меня перевели помощником к нашему столяру Адаму Фризоргеру...» Мы без труда можем понять, что место действия - Колыма.
Фризоргер - немецкий пастор, запамятовал одного из апостолов. Он переживал свой поступок, казнил себя. Фризоргер - глубоко набожный человек - сумел завоевать уважение писателя. Бог жил в его душе. На его месте любой давно утратил бы свою веру, но Фризоргер продолжал молиться, взывать к Богу, хотя видел, что Бог не смог ничего сделать для него за всё это время. Вера сдерживала пастора от дурных поступков, слов в адрес окружавших его людей. Вера также помогала ему оставаться самим собой, сохранять то, что составляло основу его прежней жизни, верить в людей любить. В статье “Сильней надежд мои воспоминанья» Н. Л. Крупиной и Н. А. Сосниной видим: «В обществе, где правит Система, моральные понятия перевёрнуты с ног на голову. Что хорошо? Что плохо? Можно ли отказываться дочери от отца? Отец объявлен врагом народа, и дочь отрекается от него. А отец не может простить себе, что забыл одного апостола, сам налагает на себя наказание, нежно, любовно относится ко всем людям, любит дочь. Определение “враг народа” кажется нелепым по отношению к нему. А ведь таких “врагов” у Системы много». (13)
Мотив страданий глубоко религиозного человека оттеняется другим, жизненно важным: рассказчик и его друзья уничтожили, не показали пастору письмо дочери, в котором было прислано заявление, что она отказывается от своего отца, “врага народа».
Шаламов не даёт прямых оценок поведению своих героев, авторское отношение мы угадываем по некоторым деталям. Шаламов говорил: “Я придаю чрезвычайное значение первой и последней фразам». (14)