Теперь стало известно, что лишь 10—11 февраля друзья Пушкина узнали всю правду, круто изменили позицию и даже заявили о своей вине перед памятью Пушкина.Очевидно, и Лермонтов через девять или десять дней после дуэли получил эту информацию. Подобно друзьям Пушкина, он понимал, что к дуэли привело столкновение поэта со светским обществом, что смерть носила фатальный характер («Судьбы свершился приговор...»; в письмах П. А. Вяземского «злой рок», «фаталитет»).Однако Лермонтов оказался прозорливее. Уже в первой части «Смерти поэта» он нарисовал отталкивающий облик Дантеса, не дал никаких поводов, чтобы объяснить дуэль горячим характером Пушкина. 10—11 февраля П. А. Вяземский уже писал, что Геккерены плели «адские козни», расставляли гнусную западню Пушкину и Наталье Николаевне.
Все эти факты и впечатления позволили Лермонтову по-новому взглянуть на причины гибели Пушкина, изменить тональность и концепцию стихотворения в последних шестнадцати строках. Не отменяя предшествующий текст, Лермонтов перенес внимание на преследование поэта высшей знатью, на правительство. Они несут главную ответственность за участие в травле, за гибель поэта. Они названы «наперсниками разврата» — то есть порока в самом широком, в том числе политическом отношении. Такое изменение пафоса, более глубокое понимание конфликта, переход на гневный поэтический регистр объясняется и тем, что Лермонтов сумел взглянуть на происшедшее как бы с большой временной дистанции, верно оценить общественно-историческое значение утраты.Через сто пятьдесят лет после гибели Пушкина мы стали яснее осознавать, что это важнейшее трагическое событие не только в русской литературе, но и во всей русской истории. Лермонтову удалось это сделать быстрее.Эпилог стихотворения не был вспышкой гнева, вызванной словами Н. А. Столыпина, он был, как это следует из чернового текста «Объяснения» Святослава Раевского, сочинен назавтра после спора и, несмотря на эмоциональность, вполне обдуман и взвешен.Эпиграф к «Смерти поэта», взятый из трагедии Жана Ротру «Венцеслав» (1648. Пер. А. Жандра) придает «Смерти поэта» еще больший драматизм и масштабность.Слова, восходящие к французскому оригиналу, приобрели новое значение. Николай I, к которому обращен эпиграф, становится действующим лицом стихотворения. Лермонтов знал, что император был причастен к судьбе Пушкина, официальные круги превозносили и добродетель Николая I, «осыпавшего милостями» семейство Пушкина после убийства поэта.В момент, когда высшая знать оправдывала Дантеса, Лермонтов обратился к царю:
Отмщенья, государь, отмщенья!
Паду к ногам твоим:
Будь справедлив и накажи убийцу...
Эпиграф (это долго не отмечалось лермонтоведами) был воспринят как величайшая дерзость. Корнет лейб-гусарского полка вмешивается в дела царя! Это было вопиющим нарушением установленного порядка. В докладной записке Бенкендорфа к Николаю I читаем: «Вступление к этому сочинению (т. е. эпиграф) дерзко, а конец — бесстыдное вольнодумство, более чем преступное» (Воспоминания. С. 486).Позднее Е. П. Ростопчина писала, что крамола заключалась и в том, что поэт «обращался прямо к императору, требуя мщения» (Воспоминания. С. 360).В сборнике «Литературное наследство» (1948. № 45—46) литературовед И. Боричевский высказал предположение, поддержанное затем И. Андрониковым: эпиграф появился лишь в списке «Смерти поэта», находящемся в судебном деле. Лермонтов этим эпиграфом якобы хотел снять остроту заключительной части стихотворения. И вот более четверти века в изданиях сочинений Лермонтова (включая академическое)
«Смерть поэта» стала печататься без эпиграфа. Лишь в 1978 году в Собрании сочинений (издательство «Наука») эпиграф был восстановлен. Эпиграф должен был раздражить царя, потому что он вовсе не собирался казнить Дантеса, а просто отправить его на родину во Францию.
Эпиграф содержит не только призыв наказать убийцу, но говорит читателю об огромном историческом масштабе преступления:
Чтоб казнь его в позднейшие века
Твой правый суд потомству возвестила,
Чтоб видели злодеи в ней пример.
Читатель сразу же получает представление о значимости события, о нравственной необходимости «правого суда». Этот суд, по мнению Лермонтова, должен совершить император. Неубедительны доводы тех историков литературы, которые пытаются найти противоречия между эпиграфом и эпилогом. Речь идет о наказании совершенно разных лиц. В эпиграфе — о суде над Дантесом, в заключительных строках — о наказании палачей «свободы, гения и славы», «жадною толпой стоящих у трона». Здесь говорится о неотвратимом божьем суде.
Эпиграф и эпилог вполне согласуются. Первая строка: «Погиб поэт! — невольник чести», — содержит цитату из пушкинской поэмы «Кавказский пленник» («Невольник чести»), затрагивает основные особенности характера Пушкина. Самоуважение, уверенность в том, что «первая наука чтить самого себя» — об этом качестве Лермонтов отчетливо сказал сразу. Клеветники, враги Пушкина посягали на его человеческое достоинство, допустили грубое вмешательство в личную жизнь («Пал, оклеветанный молвой»).
И снова цитата из Пушкина: «Поникнув гордой головой». Это сказано о поэте, который «не клонит гордой головы» (стихотворение Пушкина «Поэт»). Повторена и пушкинская рифма: молва — голова.
Заметим, что и в стихотворении «Андрей Шенье» Пушкин сказал о своем герое: «Ты не поник главой послушной». Обращение к пушкинским строкам проходит через все стихотворение «Смерть поэта», но их повторение включено в иной контекст, приобретает самостоятельное значение. Ряд строк восходит к политической лирике Пушкина, прежде всего к стихотворению, посвященному гибели поэта, — «Андрею Шенье». И эта связь не только в отдельных интонациях и строках («Зачем от мирных нег и дружбы простодушной Вступил он в этот свет завистливый и душный»), но и в отборе слов, в лексике: «светоч», «свобода», «гений», «слава», «палачи» — все эти слова вы найдете в пушкинском «Андрее Шенье».
Что касается заключительной части стихотворения, то здесь, помимо указанной в учебниках связи с «Моей родословной» Пушкина (тема новой знати, поправшей «обломки игрою счастия обиженных родов»), снова звучит строка, возвращающая к политической лирике Пушкина: «Таитесь вы под сению закона» — это переосмысление строк из оды «Вольность»: «Склонитесь первые главой под сень надежную закона». Если в «Вольности» «сень закона» — часть общественного договора, гарант свободы и покоя народа, то в «Смерти поэта» под «сенью закона» лицемерно таятся антинародные силы — «свободы, гения и славы палачи».
Органично и сравнение погибшего поэта с Ленским: «Как тот певец, неведомый, но милый...» Но это сравнение не заходит так далеко, как об этом пишет в книге «Биография писателя» (1982) Ю. М. Лотман: «Уже в знаменитом стихотворении Лермонтова поставлен знак равенства между Пушкиным и Ленским, чем была заложена основа романтической легенды о гибели поэта». Лермонтов сравнивает горькую участь пушкинского героя и самого Пушкина — раннюю гибель на дуэли — не более. Лермонтов пишет, «как тот певец, неведомый, но милый». Между «неведомым поэтом» и славой нации Пушкиным нет знака равенства. Тем более нельзя считать, что Лермонтов «заложил основу романтической легенды о смерти поэта». Поэт раскрывает глубину конфликта, приведшего к гибели. Он основывается на верном понимании характера Пушкина, на знании ситуации, приведшей к трагедии. Строка «добыча ревности глухой» отражает лишь одну из черт этой драмы.
«Смерть поэта» как раз подтверждает отнюдь не романтический замысел Лермонтова. Общий вывод, сделанный Ю. М. Лотманом, совпадает с концепцией Лермонтова: «Пушкин умирал не побежденным, а победителем... началась новая жизнь — жизнь в бессмертии русской культуры». Современный биограф развивает мысль, высказанную в «Смерти поэта».
Лермонтов «благоговел перед Пушкиным и особенно любил „Евгения Онегина“» (свидетельство Белинского), он знал, конечно, многое о жизни Пушкина последних лет.В лейб-гвардии гусарском полку было множество знакомых Пушкина, начиная с командира полка генерала М. Г. Хомутова. Пушкин называл его своим наставником, а самый полк «колыбелью». С лицейских лет Пушкин дружил с офицерами этого полка П. Я. Чаадаевым, П. П. Кавериным, П. Д. Соломирским, позднее с Иосифом Ламбертом. Последние два — близкие знакомые. Отношения Лермонтова и Хомутова были столь хорошими, что при расставании поэт подарил Хомутову свой портрет работы Клюндера. Информацию о Пушкине могло передавать одно из самых осведомленных лиц — знакомый Пушкина Константин Булгаков, сын московского почтового директора, товарищ Лермонтова по юнкерской школе. Его сестра Е. А. Булгакова была замужем за П. Д. Соломирским и хорошо знала Пушкина. Жена ротмистра лейб-гвардии гусарского полка Екатерина Алексеевна Долгорукова, подруга юности Н. Н. Гончаровой, встречалась с Пушкиным в Москве и в Петербурге. По свидетельству редактора журнала «Русский архив» П. И. Бартенева, она «высоко ценила ум и образованность Лермонтова».