Шуты-приживальщики, по С.М. Нельс, совмещают в себе комическое и трагическое начала. Трагическое начало превалирует в шутовстве поневоле, комическое – у шутов, поведение которых не вынуждено материльными причинами. Заметим, что трагикомичность шутовства рядом с трагичностью юродства отмечает и Р.Я. Клейман[46].
В.Я. Кирпотин пишет о трагичности и «добровольного шутовства». Его статья «Лебедев и племянник Рамо»[47] посвящена только одному шуту – Лукьяну Тимофеевичу Лебедеву из романа «Идиот». Кирпотин отмечает глубокий философский смысл шутовства Лебедева. И Лебедев, и герой Дидро – люди «разорванного сознания»: они оба не лучшего мнения о современном обществе, где некого уважать, где не осталось никаких ценностей, кроме денег; и в то же время они стремятся приспособиться к этому миру, научиться жить по его законам. Они становятся добровольными шутами, совершают низкие и аморальные поступки, но не становятся ханжами и лицемерами (как Ф. Опискин, например). И Лебедев, и племянник Рамо открыто говорят о мотивах своего поведения, не скрывают своей низости.
Несмотря на внешнее сходство героев, Кирпотин проводит между ними существенное различие. Рамо – человек эпохи Просвещения. Дидро верил в торжество разума, в светлое, гармоничное будущее просвещённого человечества. Лебедев – человек XIX века. Он уже не верит в утопии. Разум, по его мнению, ведёт человечество к гибели. Современный мир для Лебедева – хаос, стоящий на пороге Апокалипсиса. За анекдотами Лебедева из жизни XVIII века видно, что он идеализирует Средневековье как время, когда ещё существовали нравственные идеалы. Поэтому племянник Рамо весел и уверен в своём сарказме, а в сарказме Лебедева чувствуется «апокалиптическое отчаяние»[48]. «Лебедев прячется в шутовство от ужасающих его картин всеобщего распада, от страха перед надвигающейся исторической катастрофой»[49].
Не обращается к темам юродства или шутовства непосредственно, но строит свою характеристику героини романа Достоевского на соединении «святости» и «безумия», характерных для феномена юродства, Т.А. Касаткина в статье «Святая Лизавета».[50] Исследовательница анализирует героиню «Преступления и наказания», сестру старухи-процентщицы, Лизавету Ивановну, с точки зрения идей Достоевского о необходимости «растворения» личности в мире, о будущем единении всего человечества.[51]
В своей работе Т.Н. Касаткина использует понятия «исключительной» и «неисключительной» любви, которые использовала до того и В.Е. Ветловская, анализируя связи романа "Братья Карамазовы" с житием и духовным стихом об Алексее человеке Божьем[52]. «Исключительная» (или «избирательная») любовь направлена на отдельных, избранных людей. Пример такой любви – любовь родственная, от которой отказался Алексей человек Божий. Он пытался научить мир «неисключительной» («неизбирательной») любви, направленной в равной мере на весь мир, на всех людей без исключения.
Касаткина напоминает, что Соня называет Лизавету Ивановну «святой». Святость этой героини совершенно особая: она заключается не в воздержании от зла, а именно в делании добра. Безотказная, кроткая, терпеливая Лизавета Ивановна способна на неисключительную любовь к миру, она готова отдать каждому то, что ему от неё нужно – и тело (она «поминутно беременна»), и даже жизнь («Раскольников приходит убить старуху, но Лизавета сама приходит, чтобы быть убитой Раскольниковым», - пишет в своей работе Касаткина, может быть, слишком «образно», но в тексте романа приводятся следующие мысли Раскольникова: «О, как я ненавижу теперь старушонку! кажется бы другой раз убил, если б очнулась! Бедная Лизавета! Зачем она тут подвернулась!.. Странно, однако же, почему я об ней почти и не думаю, точно и не убивал?.. Лизавета! Соня! бедные, кроткие, с глазами кроткими... Милые!... Зачем они не плачут? Зачем они не стонут?.. Они все отдают... глядят кротко и тихо... Соня, Соня! тихая Соня!.." (VI, 212).
Лизавета Ивановна существует в абсолютном единстве с окружающим миром, не выделяет себя из него. Она заявлена автором как «почти идиотка», у ней нет разума, с помощью которого личность познаёт свои границы в мире, свою отдельность. Поэтому, считает Касаткина, Лизавета никому ни в чём не отказывает: чужие желания для неё всё равно, что свои. От себя добавим, что безумие, имморализм, самоуничижение (до полного отказа от своей личности) связывают Лизавету Ивановну с древнерусским феноменом юродства. Юродство, безумие позволяют, таким образом, нести в мир деятельную, неизбирательную любовь.
Анализ научных работ по теме юродства и шутовства в творчестве Достоевского показывает, что единого мнения по этой проблеме в исследовательской литературе нет. Не определены и основные признаки выделения героев-юродивых, не установлены их функции в тексте. Ближе всех к решению этой задачи подошел В.В. Иванов, но он трактует тему юродства шире, чем это предполагается в нашей работе. Мы собираемся конкретно определить, каких героев Достоевского можно назвать юродивыми, каковы функциии персонажей этой группы в романах Достоевского.
II. УПОТРЕБЛЕНИЕ СЛОВ СЕМАНТИЧЕСКОГО ПОЛЯ «ЮРОДСТВО» В ТВОРЧЕСТВЕ ДОСТОЕВСКОГО .
В речи героев Достоевского слова «юродивый», «шут», «дурак», «идиот», «чудак», «сумасшедший» часто употребляются как синонимы. Действительно, социолог мог бы объединить эти понятия в одно семантическое поле с общей семой «отклоняющееся/девиантное поведение»[53]. Чтобы разобраться, какое значение придает этим понятиям Достоевский, рассмотрим их употребление в его публицистических и черновых записях, т.е. там, где речь повествователя должна быть ближе к идеям самого автора.
Слово «юродивый» несколько раз употребляется в «Дневнике писателя». В 1876 году в статье о Жорж Санд Достоевский пишет: «Правда, не любила она тоже выводить в романах своих приниженных лиц, справедливых, но уступающих, юродливых и забитых, как почти есть во всяком романе великого христианина Диккенса; напротив, выдвигала своих героинь гордо, ставила прямо цариц» (XXIII, 37).
В «Дневнике писателя» за 1876 год Достоевский спорит с теми, кто считает, что русский народ верит в Христа «формально», никакого представления о христианстве не имея. В качестве основного аргумента в споре Достоевский приводит следующее утверждение: «Этот «развратный» и темный народ наш любит однако же смиренного и юродивого: во всех преданиях и сказаниях своих он сохраняет веру, что слабый и приниженный, несправедливо и напрасно Христа ради терпящий, будет вознесен превыше знатных и сильных, когда раздастся Суд и веление Божие» (XXV, 69). В Записной тетеради за 1876-77 гг. мы обнаруживаем следующую запись: «Лучшие люди. Где теперь и что теперь лучшие люди. Без лучших людей земля не стоит. Чины – пали. Дворянство пало. Все форменные установки лучшего человека - пали. Остались народные идеалы (юродивый, простенький, но прямой, простой. Богатырь Илья Муромец, тоже из обиженных, но честный, правдивый, истинный)»[54] (XXIV, 269).
В процессе создания романа «Идиот» у Достоевского рождается замысел повести «Юродивый», который в комментариях к полному собранию сочинений датируется концом мая – началом сентября 1868 года (IX, 490). Мы приведем здесь полностью эту небольшую запись (IX, 114).
ИДЕЯ
ЮРОДИВЫЙ (ПРИСЯЖНЫЙ ПОВЕРЕННЫЙ)
Любитель старого платья[55]. Добрый и благороднейший человек. Берет в дом сирот (девочка с собачкой). Благодетель многих.
Облагодетельствованные его же обвиняют; он ходит к ним просить прощения и их же мирит. Полная квартира детей, кормилиц и нянек. Мирит детей. (Женится. Жена именяет и бросает. История за детей. Потом опять приходит к нему; заставляет его драться за себя наОблагодетельствованные его же обвиняют; он ходит к ним просить прощения [56] . Портные, домашние смеются, что у него старое. Он уверяет, что у него совсем новое. Дуэль из-за платья. Не выстрелил и одумался на шаге расстояния. После дуэли примирение. Большой спор, зачем не выстрелил с шагу расстояния? После бутылок: «А неужели, неужели моё сукно не отливает в синий?» (Уже после дуэли. Ему сказали, наконец, что отливает.)
(Связался с убийцей.[57] Защищал его в суде; речь.[58])
В черновиках к «Идиоту» слово «юродивый» употребляется не только в речи автора, но и в речи героев. Нам кажется значимой следующая запись: «Все: «Какой он странный». Сын: «Да, но он мне не показался глупым. Странен, правда. Совсем юродивый»» (IX, 163). Там же есть и следующие записи:
«Он князь.
Князь. Юродивый (он с детьми)?!
(…)
Общее недовольство. Негодование. Речи. Юродивый всё улаживает.
(…)
У юродивого целое стадо собралось (старшему 21 год)» (IX, 200-201).
«Князь совсем больной и юродивый. Женщины и дети около него Н(…) Ф(…) – с Рогожиным» (IX, 251).
На основании этих цитат выделим основные черты юродства, значимые для Достоевского: это наивность, простота, прямота, смирение, приниженность, всепрощение, стремление всех помирить, обращенность к Богу, любовь к детям. Юродивый Достоевского, как и древнерусский юродивый, - смиренный и приниженный, отказывающийся от интересов своего Я, от самолюбия. Однако при этом он не претендует на роль Духовного Вождя, он унижен, даже смешон, но не вызывает поклонения, он будет вознесён лишь после Суда Божьего. Гордость – антоним юродства для Достоевского.