Лебедь белая со мной.
Хвать в колчан, ан стрел уж нету,
Лук опущен; стал я в пень.
Ах! Беречь было монету
Белую на черный день.
И в этой борьбе опять побеждает взаимная любовь, из двух любящих ни один не остается в проигрыше, эта борьба — без проигравших.
Та же мысль прослеживается в финальном четверостишии стихотворения «Геркулес»:
Не могла не улыбнуться
Красота, как шлем сняла:
Не успел он оглянуться —
В шлеме страсть гнездо свила.
Также в «Анакреонтических песнях» мы встречаем понятие любви как сладостного плена. В стихотворении «Цепи» впервые в русской лирике появляется образ любовных цепей, обвивающих человека:
А если и тебе под бремя чьих оков
Подвергнуться велит когда-либо природа,
Смотри, чтоб их плела любовь,
Приятней этот плен, чем самая свобода.
В стихотворении «Песнь баярда» лирический герой воспевает любовь: «Как твое нам вдохновенье Восхитительно, Любовь!» Для героя этого стихотворения любовь — это сладкий плен, из которого никто и не думает освобождаться:
Нет блаженнее той части,
Как быть в плене милой власти,
Как взаимну цепь носить,
Быть любиму и любить.
Герои Державина всегда носят «взаимну цепь», все чувства их никогда не остаются без ответа. На празднике жизни, каким является анакреонтическая поэзия, нет места неразделенной любви.
Так же взаимна и сладострастная любовь, описание которой встречается в таких стихотворениях, как «Пеночка», «Пчела» и другие. В стихотворении «Пеночка» через образ пеночки показывается сладость любви:
...Как сладка, сладка любовь!
Как приятно восхищенье
Быть любиму и любить.
Это совершенно новый тип образности, введенный Державиным в русскую любовную лирику. Сладострастная любовь в стихотворении «Пчела» появляется в образе пчелы. Любовь в этом стихотворении сладка, как мед: «К меду прилипнув, С ним и умру», от нее невозможно оторваться. Красавица сравнивается с цветком, на который летит пчела:
Соты ль душисты
В желтых власах,
Розы ль огнисты
В алых устах,
Сахар ли белый
Грудь у нее...
Наслаждение жизнью, земные радости бытия воспеваются Державиным в «Анакреонтических песнях». Им свойственен и эротический элемент — то, что Пушкин называл эротикой «невинного, великого Державина». Вот как, например, поэт рисует вакхическое сладострастие цыганской пляски:
Неистово, роскошно чувство,
Нерв трепет, мление любви,
Волшебное зараз искусство
Бакханок древних оживи.
Жги души, огнь бросай в сердца
От смуглого лица.
В стихотворении «Праздник воспитанниц Девичьего монастыря» любовь Державин понимает как «сладострастную заразу».
В стихотворении «Возвращение Весны» приход Весны символизирует начало любви. И когда «Вся природа торжествует, празднует весны приход», то вместе с Весной возвращается и любовь:
С нею жить летят эроты:
Без любви нельзя и вам
Немного трансформируется этот образ в стихотворении «Мечта», в нем любовь тоже символизирует начало, но не начало цветения, а начало дня. Центральный образ этого стихотворения — заря, но эта заря идет не с неба, она исходит от человека:
Рекою искры упадали
Из рук его, во тьме горя,
И розы по лицу блистали,
Как утрення заря.
И огонь этой зари поражает сердце любовью:
Одна тут искра отделилась
И на мою упала грудь,
Мне в сердце, в душу заронилась —
Не смела я дохнуть.
Любовь в этом стихотворении — это что-то инородное, проникающее в душу извне и зажигающее ее «пламенем мечты».
Такое же понимание любви, как силы, поражающей извне, присутствует еще в некоторых стихотворениях Державина. Поражение любовью чаще всего происходит с помощью стрел Купидона — бога любви. Рядом с античным божеством любви появляется и славянское божество — Лель.
Стрелы Купидона вносят яд любви, который становится неотделимым от души человека. Очень ярко об этом говорится в стихотворении «Анакреон в собрании»:
Он у той блистал во взглядах,
У иной блистал в улыбке
И пускал оттуда жалы,
Как лучи пускает солнце.
Но любовь, проникшая со стрелами Купидона, не только радует, но и жалит, и мучает: «И душа б твоя томилась, Уязвленная любовью». И все-таки любовь и радость рядом, что подтверждается стихотворением «Спящий Эрот», героини которого, Грации, привязывают к себе Эрота, и, вследствие этого: «Неразлучны с тех пор стали, — Где приятность, там любовь».
Герой стихотворения «Анакреон у печки», видя, как «острейшими стрелами» бог любви разит сердца, заметил так:
«Как бабочка от свечки,
Сгорю, — сказал, — и я»,
утверждая тем самым, что чаша сия не минует никого, что и происходит с лирическим героем стихотворения «Купидон»:
...Ранил сердце мне смертельно
И смеялся, говорил:
«Не тужи, мой лук сгодится,
Тетива еще цела» —
С тех пор начал я крушиться,
Как любви во мне стрела.
А в стихотворении «Венерин суд» Эрот как бы попадает на место жертв своих стрел. Кроме образа Эрота здесь присутствует и образ его матери Венеры:
Богиня отвечала:
«Суди ж: коль так пчелы
Тебя терзает жало,
Что ж твой удар стрелы?»
Анакреонтика в сознании Державина была равнозначна поэзии частой жизни, личных судеб, радостей и горестей любви, и именно поэтому поэт обращается в своем творчестве к анакреонтической поэзии — в попытке отразить внутреннюю жизнь человека.
Но за свой долгий творческий путь Г.Р. Державин обращался не только к темам любви семейной, любви между мужчиной и женщиной, но и к теме любви к Родине, к своему народу. Примером этому могу служить строки стихотворения «На взятие Измаила», в которых Державин восхищается непобедимым могуществом русского народа:
Где есть народ в краях вселенны,
Кто б столько сил в себе имел.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
О кровь славян! Сын предков славных,
Несокрушаемый колосс!
Кому в величестве нет равных,
Возросший на полсвете росс!
А его стихотворение «На смерть князя Мещерского» показывает нам, что Державин обращается в своем творчестве к такой теме, как дружеские чувства, чувства достаточно глубокие и играющие важную роль в жизни и творчестве поэта.
Также эта тема развивается в стихотворении «К другу»:
Мы, сидя там в тени древесной,
За здравье выпьем всех людей:
Сперва за женский пол прелестный,
За искренних своих друзей...
А в стихотворении «Память другу», посвященном памяти Львова, Державин, вспоминая об умершем, призывает всех его близких вспомнить о нем:
Уж нет тебя! Уж нет! — Придите
Сюда вы, дружба и любовь!
Печаль и вздохи съедините,
Где скрыт под пеленою Львов.
Г.Р. Державин оставил большой след в развитии русской лирики, выйдя из классицистических рамок и попытавшись в своих стихотворениях передать, какие чувства в реальности испытывает поэт и его лирический герой, когда любит, ненавидит, негодует или восхищается.
Уже в творчестве Г.Р. Державина появляются мотивы сентиментализма — нового литературного течения, которое пришло на смену классицизму. Державин говорит о человеке с его интимными, внутренними чувствами. В его лирике появляются новые образы — образ любви сладостной, любви — радостного светлого чувства.
Но свое развитие сентиментализм получил в творчестве других поэтов, таких, как М.Н. Муравьев, Н.А. Карамзин, И.И. Дмитриев, Н.А. Нелединский-Мелецкий и другие.
Развитие темы любви в творчестве поэтов-сентименталистов.
Сентиментализм, пришедший на смену классицизму, разрушал его эстетику. Для сентименталистов наиболее важен сам человек «со всеми его психологическими противоречиями, с его настроениями, чувствованиями, переживаниями»[20].
Одним из первых русских поэтов-сентименталистов был М.Н. Муравьев. Творчество Муравьева строится на основе его сентименталистского мировоззрения. Человек для Муравьева — это живая чувствующая личность. Чувство для него — единственная основа бытия, истины, морали.
Но, как отмечает П.А. Орлов, «собственно любовная лирика не характерна для поэзии Муравьева, о чем он сам говорит в одном из своих посланий к сестре («Письмо к Феоне»):
Люблю, но мне любовь не есть сладчайше чувство,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но дружба, но родство, как ты их ощущаешь,
Бесценны нежности, ты кои освящаешь,
Не отвращаются несчастного оне,
Пристрастия свои присвоила ты мне.»[21]
Интимная лирика его посвящена родственникам и друзьям. Муравьев прославляет отца и нежно любящую сестру (в его стихах — Феона).