Платонов о войне (стр. 4 из 6)

Гитлеровского воина А. Платонов знал не понаслышке – писатель участвовал в наступательных боях наших войск, попадал под бомбежки, присутствовал на допросах перебежчиков, пленных солдат и офицеров, постоянно интересовался народным мнением о завоевателе. Мать («Пустодушие») на вопрос малолетнего сына: «…А какие фашисты?»- отвечает: «Немцы… они пустодушные… Они за свои грехи чужую кровь проливают, оттого и пустодушные». – «А мы какие?» – узнавал ребенок. «А мы – нет. Мы сами свою кровь проливаем и сами свое горе терпим. Мы, когда грешны, свой грех на другого не валим».

Что стоит за поступками врага? - значение этих «данных» писатель ценил наравне с донесениями разведки о тактических и оперативных намерениях противника. Он живо интересовался семейной перепиской немцев, если таковая попадала в наши руки, в письмах ему открывались и «самочувствие» немецкого фронта и тыла, и житейские планы и желания немецких матерей, жен, детей на «после окончания войны», и другие обыкновенные мелочи, которыми так богато мирное время. Но самое важное, конечно, - как сами немцы понимают собственное положение и главным образом - мирные, тыловые, особенно после ощутимых ударов по захватчику на Восточном фронте зимой 1944 года. Гитлеровский солдат еще пытается сохранять внешнюю «форму», он еще сильный, как говорят советские бойцы в рассказе «Три солдата», но уже не в состоянии держать фронта.

« - Веры у них не стало. А без веры солдат как былинка, - он умереть еще может, а одолеть ему неприятеля уже трудно бывает... А что смерть без дела?

- Была же у них вера...

- Была, конечно. А теперь об нас истерлась... Теперь томиться немцы стали».

Анализируя подлинные письма из Германии («Внутри немца»), адресованные гитлеровским солдатам на Восточный фронт и полные недоуменных вопросов: почему фронт сломлен, отчего все лучшее от нас уходит, А. Платонов не без основания замечает, что в самих вопросах, поставленных таким образом, содержится и ответ на них, что эти вопросы свидетельствуют уже о психологической глубине заблуждения мирного немца, у которого настоящая историческая вера и реальное понимание социальной истины методически вытравлены и подменены привычкой жить отвлеченной жизнью. «Это имеет для немцев огромные, трагические последствия», - пишет А. Платонов. Без правильно понятого будущего «не только нельзя спастись, но даже невозможно перед смертью придумать в утешение какой-либо «сон золотой», последний эффектный обман уцелевших еще остатков народа».

В исследование психологии фашизма, а ею писатель занимается прямо или косвенно во всех военных произведениях, А. Платонов вложил многое из своего духовного опыта.

Творческий путь художника в своей психологической основе, в вопросах, которыми он всю жизнь занимался, в характерах, к которым он тяготел, в столкновениях и коллизиях, которые его привлекали, как бы заново был повторен в прозе военных лет во всей своей протяженности.

В рассказе «Пустодушие» прозаик называет «чистый разум» и его «критику» интеллектуальным идиотизмом, в публицистической статье-обзоре «Среди немца» он сравнивает гитлеровскую властвующую клику со средневековыми алхимиками, пытавшимися добыть золото и эликсир жизни из дешевых подручных средств или освободить солнце из огурца. В идее «фюрера» о подчинении западной культуры организующей воле техники А. Платонов видит верх безумия и самоуничтожения – это все равно, отвечает он, что палить из винтовки, стреляющей себе в затвор.

« Ясно… - говорит А. Платонов, тут мы имеем дело с новым средством обмана своего народа (мы, дескать, скоро откуем такой меч, которым нам удастся все же обезглавить мир и завоевать его, - потерпите только, немцы, еще немного), но, кроме того», это само по себе «является доказательством идиотизма фашистских идеологических деятелей и выражением их презрения к немцам, как народу дураков». Наука и техника, по А. Платонову, могут свершить «чудо», но только в сотрудничестве со всем прогрессивным миром, а не вопреки ему, не в одиночестве и не «впереди прогресса».

Фашизм, по А. Платонову, обречен с самого начала именно потому, что пренебрег мудростью истории, которая начала уничтожать его с тыла, и, уже смертельно раненный, он начал кое о чем догадываться: все лучшее от немцев уходит.

Проза А. Платонова затрагивала самые сокровенные чувства и мысли человека на войне, те, до которых человек неминуемо доходит самостоятельно в грозных обстоятельствах и которые служат ему одновременно и утешением в судьбе, и надеждой, и правом поступать именно так, а не иначе.

А. Платонов действительно странен, фантастичен, как угодно можно сказать, но он жертвует реальным ради безукоризненно точной правды нравственной и психологической.

В самом деле, в рассказе «Неодушевленный враг» советский солдат и гитлеровец оказывается рядом, засыпанные толстым слоем земли. Безоружные противники обживаются там, словно в землянке, мало того: еще и ведут длинный разговор на русском языке. Рудольф Вальц, в частности, владеет не просто русским литературным языком, но говорит на особом платоновском наречии. Для писателя в данном случае не существует ни языковой преграды, ни вопроса о том, каким образом можно под неслежалой, сыпучей землей сделать изнутри нечто вроде микропространства, чтобы видеть всего немца и оценить его физические возможности, вдобавок ко всему, не напрягаясь, говорить там, где открывать рот уже проблематично. Но то, что знает каждый, - не дело искусства. А. Платонову важно показать - без оружия и элементарного применения физической силы – нравственный поединок двух миров. И эта словесная схватка телесно тщедушного и изнуренного бойца с упитанным фашистом совершенно уничтожает, деморализует последнего. Исход борьбы (рассказ ведется от первого лица) выявлен чисто по-платоновски: «Немец вдруг обнял меня и попросил, чтоб я умер».

В военной прозе А. Платонова изменилось качество добра, не в том, конечно, примитивном смысле, что добро должно быть «с кулаками», а в новом, более точном понимании писателем «элементов» терпения и страдания как огромной внутренней силы и нравственного достоинства человека. А. Платонов очень близко подошел к психологической сердцевине подвижничества, подвига, бесстрашно сняв с этих явлений покров ложно - героического пустословия.

В годы войны он особенно много размышлял о страдании и смерти – к этому предрасполагало и народное горе, и обстоятельства личной судьбы.

А. Платонов с женой и сыном. 1942 г.

На войне А. Платонов несколько раз попадал в трудные фронтовые переделки, похоронил сына, тестя (тот умер в блокадном Ленинграде), потерял из поля зрения отца (семидесятидвухлетнего старика оккупанты увели из Воронежа в неволю, он отыскался уже после войны в Бессарабии).

А. Платонов с женой.

Факсимиле письма А. Платонова

«…Я сделал здесь на войне столь важные выводы из… смерти»… «Любовь, смерть и душа – явления совершенно торжественные…» Что же такое подвиг – смерть на войне, как не высшее проявление любви к своему народу, завещанной нам в духовное наследство? Какой смысл в подвижничестве без терпения и страдания? Мужество тем выше, чем глубже горе – одного без другого не бывает…

Крестьянка развешивает детские пеленки на стволе пушки подбитого «фердинанда»; старик, словно бессмертный, деловито косит рожь на заминированном поле. Это ведь не случайно А. Платонов заметил – здесь не упоение и наслаждение страданием, обессиливающим человека, здесь нечто другое: обыденное - на уровне естества – мужество, умение жить всякой жизнью как обыкновенной. Случаются катастрофы, которые нельзя победить сразу, но которые можно превозмочь терпением и страданием… Терпение и труд все перетрут, народом не праздно сказано.

Именно присутствием таких качеств в доброй душе народа - трудолюбия и терпения, помноженных на чувство народной правды, и объясняет А. Платонов нашу победу в Великой Отечественной войне.

В рассказе «Сержант Шадрин» А. Платонов, по его словам, изложил историю лишь одного нашего молодого человека, нашего воина, - не одного из самых лучших, но среднего из сотен тысяч таких же прекрасных молодых наших воинов. «Он и до войны уже был тружеником и принял войну как высший и самый необходимый труд, превратив его в непрерывный, почти четырехлетний подвиг…Сейчас уже не может вспомнить Шадрин, сколько тысяч верст прошли его молодые ноги, и как в сновидении встают в его воображении сотни деревень, поселков и городов, малых, больших и великих, за каждый из которых был бой, за каждый из которых пали, уснув вечным сном, близкие товарищи. И сколько горя пришлось пережить Шадрину, навсегда расставаясь с погибшими друзьями, сколько раз дрожало его сердце, когда он всматривался в последнюю минуту в дорогое утихшее лицо друга перед вечной разлукой с ним! Он не знал, как могло вместиться столь много чувства и памяти в одно солдатское сердце… После завоевания Берлина Шадрин пошел далее на запад, к реке Эльбе. Здесь снова был бой. Сутки непрерывно дрался Шадрин на Эльбе, но это был уже последний бой войны. После боя Шадрин умылся в Эльбе, лег на землю и посмотрел на небо. Ясность неба и его бесконечность были родственны его душе. «Все! – сказал вслух Шадрин. – Свети теперь солнце, а ночью – звезды!» - и уснул». Текст и стиль повествования в этом рассказе напоминают старые русские былины о чудо-богатырях, спасших родину от врага. Этот молодой солдат «совершил то, чего никто еще не совершал; велика его душа; благородно его дело и прекрасна его молодость, вся исполненная подвига». В конце рассказа А. Платонов делает обобщающий вывод о неразрывной связи нашей армии с народом: «Но пожизненно останется в душе Шадрина чувство вечной, кровной связи с армией, ставшей для него семьей, домом и школой за годы войны. Пожизненно долг и честь останутся законом его сердца и поведения, и пожизненно он будет тружеником – на хлебной ли ниве, в мастерской завода или в солдатском строю, - потому что он воспитан в подвиге, а подвиг есть высший труд, тот труд, который оберегает народ от смерти. И этот новый труд солдата подобен жертве матери, рождающей народ. И так же у нас священно существо солдата, как священна мать».