Колюччо Салютати (1331-1406) стал первым гуманистом, которому был предложен высокий пост канцлера Флоренции именно благодаря его взглядам. На этом посту он пробыл до конца своей жизни. Став канцлером, через личные контакты, письма, книги, - Салютатти расширил влияние гуманизма на Флоренцию.
Вся деятельность Салютати подчинялась желанию улучшить общество в целом. Его личная библиотека стала предшественницей публичных библиотек. По мнению Поджо, Салютати хотел дать всем ученым возможность пользоваться необходимыми им книгами. Книги, способные научить человека чему-либо хорошему, рассуждал Салютати, «…несомненно, есть мудрость»[47], перед которыми золото и серебро теряют свою ценность.
Как и у других гуманистов, особую роль в творчестве Салютати играла античность. Многие гуманисты проводили массу времени в поисках исторических остатков той эпохи, разыскивая их по всей Европе. Нахождение новых рукописей было событием чрезвычайной важности для увлеченных античностью, и каждый заинтересованный человек стремился как можно быстрее познакомиться с их содержанием. В связи с отсутствием публичных библиотек находки копировались. Это способствовало контактам в среде гуманистов, они активно переписывались между собой, сообщая сведения о находках-новинках, обменивались ими, проявляли живой интерес к судьбе библиотек, чьи владельцы скончались. Но были и такие, кто не хотел входить в это своеобразное «сообщество», имея источники, они не давали возможности пользоваться ими. В письме к магистру Якопо Тедеризи Салютати выразил свое отношение к тем, кто не желал сотрудничать: «Тот же, кто прячет книги, несправедлив ко всем; не свое он прячет, а уносит и похищает чужое»[48]. В письме он всячески осуждал подобные действия, вместе с тем отмечал что знания, получаемые из текстов, подобны пище для страждущего.
Уважая и используя мысли древних философов, Салютати, признавал язычество временами когда «еще не снизошло с небес истинное милосердие», не считал их лучше своего времени: «ведь мы достигаем совершенства, если следуем христианскому учению»[49].
Он признавал спорность мыслей любых авторитетов, а также существование других мнений, отличных от собственных. Каждый может мыслить, размышлял он, как пожелает, имеет право не сковывать себя авторитетами, которых не надо оценивать «более того, чем следует»[50].
В его размышлениях четко прослеживаются разделения деятельности людей на жизнь отрешенную от мира, жизнь частную и жизнь общественную.
Признавая важность спасения души, к отшельничеству он относился неоднозначно, считал, что те, кто выбирает жизнь созерцательную, стремятся сделаться более угодными Богу. Однако он отрицал, что такой образ жизни предпочтительнее для деятельного ума в достижении райского блаженства, потому что разум способен отсеять ненужные вещи. Кроме того, человек ведущий жизнь отшельника, в какой-то мере эгоистичен, занят только собой, так как никому в делах и в совершенствовании добродетелей не помогал. Несомненно, на первое место, Салютати ставил трудолюбие, считал, что трудолюбивые люди делают ближнего счастливее, тем самым проявляя любовь к Богу. Человек, любящий Бога, для Салютати не может остаться безучастным к окружающим.
Салютати писал: «…Убежав от мира, ты без сомнения, можешь упасть с неба на землю, в то время как я, оставаясь в миру, смогу подняться сердцем к небу»[51] и «стать угодным богу». Так он говорил не просто о мирской жизни, а о жизни общественной.
В письме к Андреа Джусти да Вольтерра Колюччо Салютати размышляя над образом жизни людей, утверждал, что долг мудрых и добродетельных людей - активно участвовать в жизни государства. В случае их бездействия, к власти могут прийти «злые и бесчестные люди» и принести «несчастья и погибели добрым»[52]. В этом проявляется его новый взгляд на предназначение человека.
Несмотря не множество доводов в пользу общественной жизни, Салютати признавал возможность жизни уединенной, но только в случае истинной любви к богу. В этом случае бог сам призывает достойного к уединению, такой человек просто не сможет жить в миру. Есть и такие люди, которые оставляют мир потому, что с ними случилось несчастье, Салютати уверен, что жизненные невзгоды не могут быть оправданием такого поступка. Изменяя образ жизни, убегая от проблем, человек ищущий отшельничества, изгоняет себя, но не разрешает их, кроме того, он лишает общество той пользы, которую оно получает от каждого своего члена.
Колюччо Салютати не отрицал стремления к власти, но признавал ее инструментом в руках мудреца, взятого в руки для благих дел. В письме, к Галиено да Терни, Салютати писал, что никто не запрещает христианину «находиться во главе истинного, совершенного общества»[53]. Должность может испортить человека только по его собственной вине, но если человек учится смирению и послушанию, высокое положение не сможет ему повредить. Богатство, заработанное честным трудом, не развратит добродетельного человека.
Уделяя много внимания теме общественного блага, Салютати описывал идеальное государство как сообщество друзей, взаимно доброжелательных, исполняющих обязательства друг перед другом. На основании христианского учения он строил свои рассуждения о необходимости помогать не только своим близким, но и государству в целом. Человеческую дружбу он распространял на все сообщество «добрых людей», так как уверен в том, что бог, наградив этими отношениям двух людей, вполне может наградить ими государство в целом.
Рассматривая тему благородства, Салютати пришел к выводу, что «благороден тот, кто по природе благорасположен к добродетели»[54]. Человек разумный, справедливый, умный и мужественный – благороден. Естественное благородство, по мнению Салютати, есть «свойство духа… (которое) не отличает ни патрициев, ни всадников от плебея»[55]. Даже раб по природе, а не по стечению обстоятельств, может стать благородным, если сможет подняться на новую ступень и разовьет в себе перечисленные качества. Салютати делает вывод, что «блестящее или безвестное положение, счастливая или несчастная судьба»[56] не могут считаться непреодолимым препятствием на пути добродетельного человека.
Таким образом, Салютати рассуждая об отшельничестве, высоких постах, богатстве и достоинстве высказывает мнение, что любой образ жизнь угоден богу, при условии, если он наполнен добродетелью. Ничто не может испортить человека, если сам человек стремится к добру. Человек слабый по своей природе не сможет использовать соответствующим образом любой образ жизни и не принесет обществу пользу, а плохой человек при любом образе жизни способен нанести людям вред.
Из гуманистов, рассматриваемых в этой работе, его учениками стали Леонардо Бруни и Поджо Браччолини.
Леонардо Бруни (1370 (74) – 1440) родился в Ареццо в бедной семье, но сумел благодаря своим талантам стать канцлером Флорентийской республики. Бруни перевел с греческого языка Платона, Аристотеля, Плутарха, Демосфена, Эсхила и т. д. Он называл своим учителем Колюччо Салютати. Поджо Браччолини писал о нем: «В своих сочинениях Бруни защищал деятельную жизнь, идеи общего блага и гражданского суждения, подчеркивал общественную ценность интеллектуальной деятельности»[57]. После смерти Бруни последующие канцлеры перестали играть значительную роль в политике, поскольку власть во Флоренции постепенно сосредоточилась в руках Козимо Медичи.
Занимаясь переводами, Бруни проникся, как и другие гуманисты, огромным уважением к древним классикам. О греках он пишет, что они «В конечном счете … более возвышены»[58], чем его современники. Однако признавал, что в отличие от античных мыслителей, его современники действуют ради другой жизни, райской. Как христианин он признавал загробную жизнь, но в своих письмах и сочинениях рассуждал исключительно о земной жизни. Бруни способствовал переоценке Эпикура, взгляды которого на протяжении веков объявлялись безбожными. В трактате «Введение в моральную философию» он сравнивал этику эпикурейцев с этическими учениями стоиков и перипатетиков, в результате поднимая ценность этики Эпикура, молчаливо отвергал оценку, данную ей средневековьем.
Бруни подвергал критике схоластов за их невежество, слепое раболепие перед Аристотелем, будто он оракул Аполлона Пифийского, за искажение истинного смысла учений древних философов. Будучи переводчиком, он отмечал, что многие старые переводы не передают истинный смысл переводимого, делают его нелепым и ложным, что, в конечном счете, отталкивает людей образованных от такого чтения. Плохой перевод, по его мнению, не может дать пользы людям, так как, искажает заложенную философскую мысль. К примеру, о переводе Аристотеля Бруни писал, что его книги: «…по вине плохого переводчика доведены до смешной нелепости и что, помимо этого, в самих вещах, и притом в высшей степени важных, много ошибочного»[59], был уверен, что сам Аристотель не узнал бы в них собственные произведения. Ввиду таких соображений, он не вступал в полемику с самим Аристотелем, как это делал Петрарка. Бруни предостерегал человека от чтения без разбора, которое подобно заболеваниям может принести вред уму. Для него, как для переводчика, проблема правильных переводов была отчетливо видна, и он уделял ей большое внимание. Бруни взял на себя заботу о новых переводах, чтобы читатель смог ознакомиться с истинными учениями древних мудрецов.