Так идея порождает идеал, и идеалом, образцом человеческим в высшем, духовном смысле, признается не герой, достойный чести, но святой как учитель совести. В любом случае, - говорил Владимир Соловьев, - личная совесть человека предпочтительнее перед "сознательностью", которую навязывает среда. То, что связано с сознанием, то окутано мыслью об "отрицательном отношении": русский человек может сознаваться в своих поступках, но отказывается сознавать их, потому что сознавание идет извне, со стороны других; "сознаваться в своих добродетелях и преимуществах так же противно духу русского языка, как и духу христианского смирения" - добавлял философ. Другое дело, что со-вестъ и сама является порождением со-борного со-знания, Со-в-местно со-в-мещенного. Совесть вообще понимается как сила внутреннего контроля над своими поступками с позиции отстранение извне, я как ты. Такое раздвоение "я" вместо природной и органически присущей человеку идеи чести вносит в душу разлад; в сущности, это также плохо. Христианство приносит раздвоение сил души - вот истинный источник русской рефлексивности и связанных с нею черт характера. Итак, мы можем представить внешние признаки совести, как их понимает интуиция русских мыслителей. "Совесть есть знание добра" (Ильин), "совесть невозможно делить" (Пришвин), это благодать, противопоставленная закону, которая "диктует безусловно должное" (Евгений Трубецкой), и, "конечно, совесть есть более чем требование, она есть факт" (Соловьев). И вообще -"физиологическое очень легко объяснить, но - по-духовному" (Пришвин). Стыд, сознание и совесть не сводимы и не заменимы друг другом; их не следует смешивать. Чувство, разум и воля восполняют действия друг друга, но это разные качества личности. Это и различные проявления характеров в поступке - но не в преступлении: застенчивая стыдливость, рассудительная сознательность и одухотворенная совестливость. Честность не в этом ряду, честность предикат личности, а не характера, и потому возможна для любого характера. Честный столь же общий признак личности, что и славный, добрый, счастливый. Особенность современного человека в том, что в их внутреннем жизнеутверждении место богов (как у греков) или общественного мнения (как в традиционных обществах) заняла совесть, связанная с само-уважением достоинства и нравственными постулатами - например, в различении добра и зла. Совесть стала как бы врожденной склонностью современного человека к нравственной жизни, а "голос совести" всегда взывает к справедливости, формируя и обостряя социальные отношения. Само слово совесть есть "имя вневременного свойства человека", которое в поэтическом тексте может представать как лицо. Так, русская1 совесть "терзает" душу, совесть можно "потерять" или "утратить" как ценную вещь. Если честь всегда представляла собою "внутреннюю тюрьму", то совесть - это скорее червячок, который "точит сердце" в минуту душевной 'слабости. Для Дмитрия Лихачева есть - "достоинство положительно живущего человека",
тогда как совесть, идущая из глубины души, очищает и оправдывает проявления такого достоинства. До Лихачева о взаимном нравственном отношении чести и совести говорили многие. Николай Бердяев утверждал, что "работе совести соответствуют обязанности, работе чести - права", и в этом - русское понимание как личной совести ("должен"), так и корпоративной чести ("имею право"). Точнее сказать, честь есть внешний регулятор общественного поведения, а совесть -внутренний, и обе они предстают как идеально должное в поведении человека. В таком смысле честь - это требование от других отношения к себе, совесть -требование твоего отношения к другим. Не случайно в русской истории славянофилы постоянно говорили о совести и совестливости, а западники - о чести и честности. Это русское представление об интровертности и экстравертности. Честь связана с правом законом, совесть - с отсутствием принудительной власти, в конечном счете со свободой. Совесть как чисто христианская идея личной ответственности, "эта сила есть добродетель" (Борис Чичерин), а не право закона. Учитывая русскую предрасположенность к справедливости, а не к закону, можно сказать, что для русского человека совесть -большая ценность, чем честь. Исполнение нравственных императивов совести формирует личность, тогда как честь только поддерживает ее социальное существование. Соотношение справедливости совести и достоинства чести в таком случае совпадают в общем действии, поскольку достоинство понимается как та же обязанность, но выраженная не бес-со-зна-тельно, но уже "проникнутое разумом" (тоже мысль Чичерина). Смысл корня в слове совесть сохраняет составляющую данной категории: совесть не только чувствуют, её еще нужно знать (глубинно ведать).
Но антиномичность русской ментальности всегда предполагает наличие какого-то оппозита, в сравнении с которым основной концепт являет свою сущность. Таким противопоставлением совести является сознательность-сознание. Греческие слова, слепком с которых является славянское совесть; были калькированы и на латинский язык - conscientia, одновременно и совесть, и сознание, но по исконному смыслу корня скорее все-таки сознание, В XVIII веке латинское слово калькировали в русском языке - это и есть сознание. Именно так понимали у нас восходящие к латинскому западноевропейские эквиваленты. Тем самым от двух линий - духовной восточной и рациональной западной - в русской ментальности образовалось типичное удвоение совесть - сознание, и слово совесть стало обозначать только 'душевное знание1, "Кабы знала я, кабы ведала" -в русской песне два глагола тех же корней разведены при одновременном выражении поверхностно-внешнего, вещного знания и глубинно-сущностного, вечного ведения, Co-знанием воспринимают мир, со-вестью - идеальные его сущности,
И только в конце XVIII века расхождение между духовной совестью и рассудочным сознанием обретает законченные черты; еще у поэта и переводчика Тредиаковского совесть и сознание были синонимами, но после него совесть уже соотносится с другим рядом ценностей (с честью прежде всего). Лев Толстой говорил, что "совесть есть память общества (т.е. честь), усвояемая отдельным лицом" (а это - совесть}". Толстого представляли как "последнего совестливого интеллигента", а поэт Анненский, противопоставляя совесть и сознание, писал о Достоевском, что тот "был поэтом нашей совести... в нем Совесть сделалась пророком и поэтом".
На протяжении нескольких веков слово совесть прошло свой путь семантических изменений, направляемых глубоким изучением христианских текстов и поддерживаемых обстоятельствами личной жизни людей. Последовательность такова: 'сообщение1 > 'известие1 > 'знание' как указание или повеление собственного сердца. Этой двойственности нравственных установлений и объясняется, собственно, идущее до XVIII века убеждение в том, что у человека "два разума" - разум сердца и рассудок ума, "Чистое сердце" апостольских посланий стало у нас "чистой совестью". Еще в XVII веке совестный значило 'известный', а уже в XVIII веке он стал 'совестливым'. Совесть для русских славянофилов "по существу есть искренность, т.е. свобода духа". Публицисты XX века продолжали разрабатывать концепт "совесть". Сопоставляя честь и совесть, они утверждали, что движение к общечеловеческим ценностям лежит на пути расширения личной совести до "общечеловеческой чести". Однако честность и совестливость не одно и то же. Западноевропейскую "бухгалтерскую честность" порицал Герцен, а Константин Леонтьев называл ее "вексельной честностью". Русский человек всегда совестлив, но редко честен - это тоже важная тема русской литературы. Русский не бес-честен, а именно не-честен, а это тоже разница, и большая. Бесчестный лишен чувства чести, нечестный им пренебрегает в пользу более высокой ценности, особенно тогда, когда идея корпоративной чести разрушается, и человек уже не связан достоинством обязательств. Иван Ильин описал четыре этапа в развитии бесчестия, начиная с простейшего искушения; однако нечестный всего лишь нечестив, а не бесчестен. Совсем иначе - "больная совесть" (слова Глеба Успенского) - это "чувство собственной виновности, не уравновешенное сознанием (!) правоты", т.е. как бы возвращение к моменту "вины", не обогащенной волевым усилием к действию - и не совесть вовсе, а только приближение к ней. Впрочем, это - типичное русское душевное переживание. Честность не соотносится со справедливостью, поскольку честь - это корпоративная совесть, она распространяется только на "своих". Совесть направлена на достижение справедливости в совместном воспроизведении духовных сил общества.
Действительно, за словом, вроде бы и чужим, дважды заимствованным, скрываются долгие труды поколений русских людей, в своих нравственных исканиях отработавших важный концепт национальной ментальное™ - совесть. Во многих афоризмах, половицах, идиомах это слово сохранило движение человеческого духа в его поисках добра и всеобщей справедливости, которые всегда зависят от каждого человека отдельно.
Увы! не всегда сохраняла совесть. "Ну и где же, позвольте вас пораспросить, -говорила дама, - где же теперича у людей эта совесть?" - словами из повести Глеба Успенского выразим эту мысль. Или еще из песни, которую редко исполняют: Возьмите карандаш и напишите: Совесть, И вспомните, когда вы думали о ней.