Н.А. Кузьмина, Омский государственный университет, кафедра русского языка
"Человек живет в контексте культуры. Она является для него "второй реальностью". Он создал ее, и она стала для него объектом познания... Чтобы в нем разобраться, нужно проанализировать метаязык культуры" [1,с.3]. Можно предположить, что этот язык располагает своим достаточно определенным набором знаков и правилами их. комбинации. Характерной особенностью элементов словаря культуры является их полисемиотичность: "культура не может обойтись без опоры на множество языков" [2,с.166]. Эти элементы суть "ключи", "коды", которые,будучи правильно интерпретированы, вводят целый пласт культурной информации. Рассмотрим два основных типа метаэлементов в поэзии - литературную цитату и поэтическую формулу.
Прибегнув к собственной языковой компетенции, мы можем заметить, что своего рода эталонная литературная цитата в понимании носителя языка - это фрагмент единичного, уникального текста. Автор его может быть неопределенным или неизвестным читателю, но он непременно индивидуализирован. В противоположность цитате поэтическая формула не связана ни с одним конкретным текстом, она воспринимается как знак, употреблявшийся в различных текстах, причем список формул представляет собой открытое множество. Собственно "автор" поэтической формулы может мыслиться лишь как коллективный субъект - "совокупность говорящих на данном языке" [3,с.663].
Обратимся к наиболее существенному, на наш взгляд,типологическому различию цитаты и поэтической формулы.
Традиционные слова, традиционные формулы - это язык поэзии, без них не обходится ни одно литературное направление, даже самое "антипоэтическое" и разрушительное [4].Связано это с тем, что в основе формул лежат семантические универсалии - архетипы:ЖИЗНЬ - ДВИЖЕНИЕ, СМЕРТЬ - СОН, МИР - ТЕАТР и под. Природа архетипов не столько психологическая, сколько гносеологическая: они суть категории художественного мышления, познающего мир через сопоставление явлений различных предметных сфер [5]. Это объясняет тот факт, что традиционно-поэтические сочетания и их трансформы существуют в поэзии с древнейших времен и актуализируются, "оживают" в определенные периоды ее истории в коллективных и индивидуальных поэтических системах в ответ на "новые спросы чувства, направленного широкими образовательными и общественными течениями" [6,c.153]. Их функционирование в поэтическом языке не зависит от воли автора, недаром К.-Г. Юнг помещал архетипы в область "коллективного бессознательного" [7,c.11]. Тип художественного мышления ("архаисты"-"новаторы") сказывается лишь на количественных пропорциях, насыщенности текста традиционными элементами.
Употребление цитаты всегда осознанно и определено поэтическим заданием.
Различие цитаты и поэтической формулы коррелирует с различием традиции и нормы в поэтическом языке: традиция - историческая ипостась нормы, норма - это традиция, ставшая законом [8]. Таким образом, формула в поэзии есть составляющая нормы, цитата - знак традиции, свидетельство сближения поэтических культур.
Свойством, объединяющим все метаэлементы, является их воспроизводимость. Действительно, и цитата, и поэтическая формула используются как готовый материал при создании художественного произведения. Операции с ними подобны работе с общеязыковой фразеологией: они могут употребляться в неизменном виде или подвергаться трансформациям. Границы их варьирования различны и определяются своеобразием каждого метазнака.
Главное в цитате - узнаваемость материальной формы: цитата сохраняет своё качество до тех пор, пока восстановима её языковая оболочка.Тождество смысла необязательно, да и принципиально невозможно, ибо использование цитаты - всегда акт ее интерпретации. Сравни в этой связи замечание М. Крессвела: "Когда мы цитируем некоторое выражение, мы говорим о такой сущности, которая при одной интерпретации для языка L может иметь один референт, а при другой интерпретации - другой"[9,c.158].
Степень "сохранности" цитаты в тексте (а следовательно, и ее ощутимости) может быть различной. Так, в стихотворение М. Волошина "Дом поэта" включена сравнительно развернутая и маркированная пунктуационно цитата из Тютчева: И ты, и я - мы все имели честь "Мир посетить в минуты роковые". А во фрагменте из стихотворения А. Кушнера "Я знал, что не сухой, а нервный и чуть влажный..." содержится прямое указание на вторичность, знаковость образов, но идентифицировать их, увидеть "чужое" слово, способен лишь "посвященный" читатель: А в призрачных стихах про ласточку слепую Беспамятство, как тень, бредет в стране теней, И слово вновь в строку вернуться стиховую Мечтает... Нежный смысл - ему награда в ней. Здесь почти полностью воспроизведена пропозитивная структура мандельштамовского стиха: Я слово позабыл, что я хотел сказать, Слепая ласточка в чертог теней вернется, На крыльях срезанных, с прозрачными играть. В беспамятстве ночная тень поется.
В сильных позициях начала и конца стихотворения А. Кушнера помещены ключевые символы творчества О. Мандельштама: СУХОЙ, ВЛАЖНЫЙ, РАССТАВАНЬЕ, БЕСПАМЯТСТВО. Вместе с тем явных лексических перекличек двух конкретных текстов нет.
Итак, воспроизводимость цитаты есть восстановимость ее материальной формы, связанная с большей или меньшей полнотой и точностью ее употребления в "чужом" тексте, большей или меньшей напряженностью диссимилятивных отношений с новым окружением.
Воспроизведение поэтической формулы имеет характер свободного варьирования, причем вариативны как форма, так и значение. Лежащий в основе традиционного сочетания семантический архетип выступает как инвариант, сохраняющийся при всех трансформациях поэтической формулы и в свою очередь определяющийся совокупностью этих трансформаций. Так, вариантами концепта ЛЮБОВЬ - ОГОНЬ можно считать сочетания огонь пылает в груди, нежный огнь, пламень сердца, сердечный и пр.
Несмотря на то, что количество семантических трансформ неограниченно, некоторые из них обладают отчетливой прикрепленностью к определенной исторической эпохе, литературному направлению, жанру, стилю, являясь своего рода маркерами некоторых типов текстов [10]. Совокупность именно таких формул принято называть поэтической фразеологией. Как формируется поэтическая фразеология?
Хотя сами семантические архетипы коренятся в природе человеческого (в первую очередь художественного) мышления, важно учитывать то обстоятельство, что в поэтическом языке нейтральных, "ничьих", слов нет - художественное слово "пахнет контекстом и контекстами, в которых оно жило"[11,c.106].
В русскую литературу поэтические формулы вливаются через посредство трех основных источников: фольклора, отечественной риторической литературы, корнями уходящей в церковную книжность, и литературы французского классицизма (см. работы В.В. Виноградова, В.П. Адриановой-Перетц, Д.С. Лихачева, А.Д. Григорьевой). Указать единый, материнский, текст для той или иной поэтической формулы практически невозможно в силу различных причин (в фольклоре, например, вообще отсутствует понятие канонического текста). По-видимому, следует говорить об архитекстах - текстах разных культур, национально и исторически определенных,- цитатами которых, по существу, являются поэтические формулы.
Итак, поэтические формулы не только типологически, но и генетически близки к цитатам.
Три основных аспекта характеристики любого (в том числе и мета-) знака - cемантика, синтактика и прагматика.
Своеобразие семантики цитаты заключается в сосуществовании собственно значения и значимости. Любая цитата - не только самостоятельный семантический фрагмент, она еще и носитель значения, сформировавшегося в тексте - источнике, то есть знак иной культуры. Если любое слово в художественной речи двуголосо и имеет, наряду со словарным, новое окказиональное значение, возникающее в новом окружении, то в цитатном слове это новое окказиональное значение опосредовано предшествующим бытованием знака. Кстати, таких голосов в цитате может быть несколько в том случае, если перед нами полигенетическая цитата, или цитата, заимствованная через посредство другого текста, или, наконец, неоднократно использованная поэтом языковая форма. Далеко не всегда "голоса" в цитатном слове спорят. Точка зрения, заявленная в цитате, может совпадать с позицией автора нового произведения, но никогда не сливается с ней до тех пор, пока цитата осознается как цитата, то есть высказывание другого лица. Цитата, таким образом - один из способов диалогизации художественного текста, цитация оказывается "лингвистически задаваемым и определяемым отношением между мирами и контекстами, а не между языковыми выражениями и смыслами"[9,c.161].
Поэтическая формула - это способ индивидуального образного мышления о мире в категориях, выработанных коллективной поэтической практикой. Такое слово монологично: это прежде всего авторская точка зрения. ТАНЕЦ, ПЛЯСКА, ХОРОВОД у Блока, КАЧЕЛИ у Сологуба, VALSE TRISTE у Ю. Балтрушайтиса, СТУПЕНИ, ЛЕСТНИЦА у В. Брюсова, ПЕРЕВАЛ у А. Белого, а позднее - у Д. Самойлова - все это символы жизни, восходящие к древнейшему архетипу ЖИЗНЬ - ДВИЖЕНИЕ, и в то же время, бесспорно, оригинальные образы. Пожалуй, о диалогичности здесь можно говорить лишь в абсолютизированном, бахтинском, смысле: "в каждом слове - голоса, иногда бесконечно далекие, безличные, почти неуловимые" [12,c.303]. В противоположность цитате здесь не диалог двух авторизованных точек зрения, а вечный спор старого и нового, попытка утвердить новое "через изменение общезначимого"(Л. Гинзбург).
Анализируя функциональное и прагматическое своеобразие метаэлементов, заметим, что основная функция цитаты - указание на "чужое" слово. Это своего рода попытка объективировать информацию. В этом отношении чрезвычайно показателен приведенный В.Б. Шкловским факт: один из эпиграфов к "Капитанской дочке", подписанный А. Сумароков, в действительности принадлежит самому Пушкину. Маска "другого лица" понадобилась автору, чтобы уйти от прямого морализирования, сохранить видимость объективности.