Ради большей рельефности приведем несколько деталей в обращении Пушкина с людьми иного круга. Поэт из простонародья Ф.Н.Слепушкин дарит свои книги с обращением: "Его Высокоблагородию Милостивейшему Государю Александру Сергеевичу Пушкину!", "Его Высокородию… и т.д." (Летопись жизни и творчества, т. 3, с.160): Пушкин тогда был всего лишь чиновником 10 класса, к которому следовало обращаться с самым низшим обращением ваше благородие. Высокоблагородием именовался чиновник 8-6 класса (условно: Молчалин – Чичиков), высокородием – чиновник 5 класса, статский советник. У Гоголя и именуют Хлестакова генеральским превосходительством, но нечто подобное было характерным для обращения простолюдина к дворянину не только в качестве комического приема. Никакой неги и ласки не было между сословиями.
Или вот реальное обращение Пушкина к своим крестьянам: "И холера послана вам, братцы, оттого, что вы оброка не платите, пьянствуете. А если вы будете продолжать так же, то вас будут сечь. Аминь!".
Лицейское братство – это средоточие чувств и мыслей именно дворянского круга. Дворянин для Пушкина в эту пору отнюдь не служащий или приобщенный к государственной системе, а скорее наоборот – свободный от любых общественных тягот мыслитель, относящийся даже к самому обществу скорее с эстетических, чем гражданственных позиций:
Ура, наш царь! так! выпьем за царя.
Он человек! Им властвует мгновенье (…)
Простим ему неправое гоненье:
Он взял Париж, он основал Лицей.
"Он человек" – это восклицание можно обратить и к складывающемуся образу дворянина пушкинской поры: в друге-лицеисте Пушкин видит прежде всего свободного человека, не обремененного ничем – заботами о куске хлеба или о службе, страхом за свою судьбу. Еще раз повторим, что это весьма идеализированный образ, но соотнесен он может быть только с дворянской элитой.
Лицейские стихи "Воспоминания в Царском Селе", при всей их торжественности и обращении к патриотической гордости, скорее, тоже питаются чисто эстетическим чувством: сила, красота, движение, восторг – вот что открыто чувствам лицеиста, а не политическое или общественное значение российской истории. Нет чувства общества, а именно любование исключительно его элитой, дворянством – носителем героики и красоты:
Бессмертны вы вовек, о росски исполины,
В боях воспитанны средь бранных непогод!
О вас, сподвижники, друзья Екатерины,
Пройдет молва из рода в род.
Лишь после Орлова, Румянцева, Суворова поэт воскликнет:
Ты в каждом ратнике узришь богатыря,
Их цель иль победить, иль пасть в пылу сраженья
За веру, за царя.
В последних строках Пушкин передает чисто дворянский девиз, точно для каждого ратника быть дворянином – это высшая доблесть. Заметим, что и сам Пушкин примет этот девиз, но заметно позднее, пока для него дворянин отнюдь не связан с властью, и почти одновременно с торжественными обращениями к царю у поэта появятся едкие эпиграммы, антидворянские и внесословные по своей сути, по своему нигилизму стихи:
Мы добрых граждан позабавим
И у позорного столпа
Кишкой последнего попа
Последнего царя удавим.
Объяснить совмещение столь несовместимых мотивов у Пушкина, кажется, можно только поняв, что в дворянине он ценит отнюдь не преданного царю слугу, а именно свободного от всяких обязательств эстета и мыслителя, иногда пугающего резкостью своих мнений и парадоксов. "Давайте пить и веселиться, // Давайте жизнию играть, // Пусть чернь слепая суетится, // Не нам безумной подражать" – так мог тогда сказать только дворянин, но – парадоксальным образом забывший о дворянском долге, думающий, что возможность жизнию играть дана ему без всяких обязанностей, как воздух или как солнце.
Весьма редко у раннего Пушкина встречается обращение к жизни иных сословий, чаще это или эстетизация дворянства или кромешный нигилизм. И все же вот поэт сопоставит дворцы и хижины: "Над морем я влачил задумчивую лень, // Когда на хижины сходила ночи тень", а в стихотворении "Деревня" явится прямым защитником простолюдина:
Здесь рабство тощее влачится по браздам
Неумолимого владельца.
Здесь тягостный ярем до гроба все влекут,
Надежд и склонностей в душе питать не смея.
Конечно, это сказано с позиции дворянина, милостиво относящегося к простолюдину. Но это и есть чисто сословная позиция. Так был настроен дворянин декабристского склада.
Сословное чувство явно меняется у Пушкина после возвращения его из долгой ссылки – в 1826 году. Если прежде поэт словно не замечал своего положения дворянина и представителя древнего рода, пользуясь лишь оставшимися привилегиями своего положения, то теперь он вполне осознанно говорит от лица дворянства, а вместе с этим, как ни странно, становится у него все более конкретным ощущение всей сословной иерархии и видение героев из сословий, далеких от дворянства. Достаточно вспомнить сказки 1830-х годов, прежде всего – о попе и работнике Балде, вспомнить Самсона Вырина или Пугачева, чтобы представить, насколько глубоко автор чувствует жизнь иных сословий, все более наглядно отождествляя себя именно с классом дворян.
Пушкин говорит уже не об абстрактной свободе и гражданственности, а передает тонкую и исторически обусловленную связь сословий. Мотив свободы все более глубоко связывается с воплощением истины, а не с произволом и независимостью, а поэт – носитель свободы и истины – тесно вписан в сословную структуру:
Блажен, в златом кругу вельмож
Пиит, внимаемый царями.
Владея смехом и слезами,
Приправя горькой правдой ложь,
Он вкус притупленный щекотит
И к славе спесь бояр охотит…
… Народ, гоняемый слугами,
Поодаль слушает певца –
вот чуть ли не единая картина общества, где поэт-дворянин обращен ко всем сословиям. Как изменилась эта поза по сравнению с былой проповедью лени и неги! Напомним еще раз другое, созвучное стихотворение – "Друзьям" (1828), написанное в связи с упреками в заискивании перед царем, которое выискивали в стихотворении "Стансы" ("В надежде славы и добра // Гляжу вперед я без боязни"):
Беда стране, где раб и льстец
Одни приближены к престолу,
А небом избранный певец
Молчит, потупя очи долу.
Конечно, переданные Пушкиным мысли, чувства и образы, и ритмы могли быть рождены только в сознании дворянина, и теперь столь естественным стало осознание этого самим поэтом. "Будешь умы уловлять, будешь помощник царям"… Прежний облик дворянина без дворянства, ощущавшего как сословие свое лицейское братство или иной какой-нибудь, яркий, но узкий круг друзей, теперь обретает подлинную почву и историю. Заметим, как теперь сливается образ лирического героя с самим именем поэта, это передает долгожданное обретение прочной связи с родом и сословием:
Водились Пушкины с царями;
Из них был славен не один (…)
Под гербовой моей печатью
Я кипу грамот схоронил
И не якшаюсь с новой знатью,
И крови спесь угомонил.
Я грамотей и стихотворец,
Я Пушкин просто, не Мусин…
Так поэт скажет в "Моей родословной" (1830), а схожие мотивы будут отражены в "Езерском", "Графе Нулине", эпиграммах на Ф. Булгарина. Пушкин переживает упадок знатных фамилий: "Мне жаль, что сих родов боярских // Бледнеет блеск и никнет дух", его граф Нулин во многом напоминает Онегина и отражает типичную историю упадка:
Граф Нулин из чужих краев,
Где промотал он в вихре моды
Свои грядущие доходы.
Себя казать, как чудный зверь,
В Петрополь едет он теперь
С запасом фраков и жилетов,
Шляп, вееров, плащей, корсетов…
Но если в чуть более раннем романе все эти забавы казались Пушкину милыми и простительными чертами, то теперь, все более осознавая серьезность дворянского призвания, поэт пишет о своем герое с исключительным сарказмом и даже любовное мимолетное похождение заканчивает не онегинской победой, а пощечиной и даже риском быть затравленным собаками: какое неожиданное снижение образа. Возможно, поэма "Граф Нулин" определила поворот в развитии дорогого Пушкину образа Евгения Онегина в сторону углубления и драматизации характера: быть дворянином и прожить жизнь впустую уже будет непростительно.
И здесь мы подчеркнем расхождение между пушкинским поздним идеалом дворянина и реальным положением героев. Лирика раскрыла нам пушкинскую взыскательность к представителю славного рода, который должен не только быть в душе красивым и благородным, изящным и, прямо скажем, изнеженным и ленивым (как представлялось в ранние года), но и деятельным героем, подлинным слугой царю и Отечеству, перед которым – череда его славных предков и вдохновенные герои: полководцы, вельможи, политики. Дворянство осознается Пушкиным исключительно как элита нации, сословие активное и наделенное властью.
Иначе обстоит дело со становлением литературного героя.
Конечно, история Онегина – это емкий портрет дворянина. Напомним, что еще Белинский объяснял, что именно выбор героя из высшего сословия позволил Пушкину показать Россию энциклопедически широко. В самом деле, даже при всей глубине и привлекательности культуры низших слоев, широта интересов и знаний была свойственна прежде всего дворянской элите. Это высшее развитие национального характера, и пушкинские характеры в романе подчеркнуто национальны – не только Татьяна, но и европеизированный главный герой.
Онегин – это обобщение, тип русского дворянина первой трети 19 столетия. Обозначим только то, что видно в Онегине с сугубо сословной точки зрения.