Подробно это показано в упоминавшейся статье из журнала "Роман-журнал 21 век", дадим лишь общий вывод. Главная деталь времени, столь выпукло показанная в 1 томе, это указание на то, что еще жив Наполеон I, пребывающий на острове Св. Елены. Стало быть, время – не позднее мая 1821 года. Нижнюю границу можно провести по ряду упоминаемых деталей: уже ушла в прошлое эпоха, связанная с 1812 годом (история капитана Копейкина), но Гоголь о прошедших с тех пор восьми годах, дав еще и ряд деталей вроде упоминания ланкастерской системы обучения, стихов Послание Вертера к Шарлотте (1819, автор – В.И.Туманский), что явно указывает на 1820-й год, причем по тексту можно восстановить и время года – осень. Так что, видимо, события вокруг Чичикова происходят в те же годы, которые отразились в "Евгении Онегине" и почти совпадают с "Горем от ума".
Так что перед нами по крайней мере три судьбы дворянина в 1820-м году: почти декабристская позиция Чацкого, отрешенность от общества у Онегина и – путь подлеца и приобретателя, открытый в Чичикове, а прежде в Молчалине. По крайней мере, это три пути незаурядной личности, и ведь Чичиков был показан Гоголем не только пошлым, но и активным, умным, волевым героем – иначе не было бы задатков для его грядущего очищения и перерождения в некоего богатыря воли и добродетели.
С сословной точки зрения трудно сказать что-то новое о героях "Мертвых душ". В любом разборе можно найти множество укоров этим мошенникам, кулакам и ничтожествам, что часто и вполне справедливо. Не любя обличать литературных героев (это лучше оставить для настоящей своей жизни), хочется внести несколько добавлений, скорее оправдывающих эти персонажи.
На поверхности лежит упадок и омертвение дворянства. Но Гоголь дал и такое указание: "Герои мои вовсе не злодеи, прибавьте только одну добрую черту любому из них, читатель помирится с ним всеми" – это из поздней книги "Выбранные места…" (1847), которая совершенно необходима и для понимания поэмы, и для освещения нашей нынешней темы.
Тем самым, автор подводит читателя не к убогому обличению своих столь колоритных, живых героев (не всякий ли читатель – почти бледный мертвец перед ними?), а к сугубо христианскому замыслу: показать, что перед каждым открыт путь ко спасению. Гоголь и собирался возродить в 3 томе едва ли не самых падших – изолгавшегося подлеца Чичикова и подлинную прореху на человечестве – Плюшкина. Современный знаток Гоголя укажет и на сохранившийся набросок, где автор скажет добрые слова и о Коробочке – это о дубинноголовой-то? "Гоголь ставил ее все-таки выше "просвещенных" соотечественников. В позднейшем наброске к "Мертвым душам" он писал: "Отчего коллежская регистраторша Коробочка, не читавшая и книг никаких, кроме Часослова, умела, однако ж, сделать так, что порядок … на деревне все-таки уцелел, а церковь, хоть и небогатая, была поддержана".
В последних словах можно увидеть даже общее предназначение дворянина в 19 веке: поддерживать порядок на деревне и хранить на своем месте нравственность и веру. Разве этого не достаточно? Но пока еще ни один литературный герой не посвятил себя этим столь ясным и простым целям. Всех тянет куда-то с родной и завещанной сословием почвы: то одолеет демонизм, то сплин, то грезится скорая революция. Гоголь же, наоборот, внешне приземляет своих героев, но и показывает, что самое трудное – это выполнить такой ясный сословный долг.
Больше того, это, по Гоголю, и сам долг перед Богом. Здесь важна статья "Русский помещик", где говорится: "Помещик ты над ними не потому, чтобы тебе хотелось повелевать и быть помещиком, но потому, что ты уже есть помещик, что ты родился помещиком, что взыщет с тебя Бог, если б ты променял это звание на другое, потому что всяк должен служить Богу на своем месте, а не на чужом, равно как и они также, родясь под властью, должны покоряться той самой власти, под которой родились, потому что нет власти, которая не была бы от Бога. И покажи это им тут же в Евангелии, чтобы они это все видели до единого". Ничто, кроме внутреннего убеждения, не заставляет нас соглашаться во всем с подобными оценками, но их необходимо видеть и понимать гоголевский текст по-гоголевски, а не в духе музы пламенной сатиры.
Здесь мы бы почти уклонились от сословной темы, подходя к тому, что для Гоголя, безусловно, равны все люди перед Богом, и лучше быть последним нищим в этом мире, чтобы стать ближе к Христу, чем занимать важное место и погубить свою душу… Да, это внесословное понимание христианской судьбы, но у Гоголя мысль о сословиях становится столь важной, что проникает и в общехристианские высказывания. Гоголь само божественное мироустройство уподобляет государству (!) – "Небесное госудасрство, главой которого уже сам Христос", сама Россия же воспринимается им как наш монастырь. Поэтому столь важна для понимания тех же "Мертвых душ" работа Гоголя, названная "О сословиях в государстве" – она вполне примыкает к книге "Выбранные места…". Здесь Гоголь рассуждает о том, как уронили звание помещика, говорит и о высоком предназначении дворянства: "У нас дворянство есть цвет нашего же населения… Вольно было помещикам, позабывши эту высокую обязанность, глядеть на крестьян как на предмет только дохода для своей роскоши и увеселений… Этим они сами уронили званье помещика… Дворянству нашему досталась прекрасная участь заботиться о благосостоянии низших… Дворянство должно быть сосудом и хранителем высокого нравственного чувства всей нации".
Но велико расхождение между должным и реальным: при всей своей анекдотичности именно Ноздрев будет выступать неким рупором дворянства. Сословное чувство в нем сильно: "Я насчет генерал-губернатора такого мнения, что если он подымет нос и заважничает, то с дворянством решительно ничего не сделает. Дворянство требует радушия". Нет и мысли о сословном долге, и сам образ выглядит карикатурно: шулер и кутила, разваливший дом свой и имение, крикун и пьяница, с выдранной половиной бакенбардов – гордо звучат его слова о дворянстве. Тоже пример вырождения.
Поэтому Гоголь с таким пафосом обращается в своей проповеднической публицистике и к помещику, и к чиновнику, и к писателю – с пояснением христианского долга во всяком сословии и с пояснением своего же художественного мира, где недалекие читатели видели сплошное обличение своего времени.
И вот, вернувшись к "Мертвым душам", заметим, что Гоголь обнажил пороки высшего сословия, забывшего христианские добродетели, сосредоточившегося только на корысти и бессмысленном накопительстве, или на безудержном разгуле и мотовстве, или по-маниловски отошедшего от всякой деятельности и погубившего в себе мысль и душу… На этом фоне хозяйственные Коробочки и Собакевичи показались бы не худшими из дворян, если бы в них была не столь очевидна бездуховность, неспособность быть не просто деятельными помещиками, но духовными наставниками своих подопечных.
Когда Чичикову чиновники сулят столь высокую стезю помещичьей деятельности, то кто-то даже заметил, что он станет некоторого рода отцом для своих крестьян… Это было даже не столько преувеличение, сколько обычная, естественная формулировка (вспомним о Дубровском). В этом суть дворянской деятельности, но, конечно, без исключения все герои первого тома "Мертвых душ" далеки от этого поприща. Во втором томе была попытка вывести подлинного дворянина в образе помещика Костанжогло, в образе губернатора, однако автор сам был не удовлетворен своими идеализированными обобщениями, или, по его слову: "Не следует говорить о высоком и прекрасном, не показывая тут же ясно как день путей и дорог к нему" (вбр, 264).
Чичиков сознательно и подчеркнуто поименован в поэме дворянином… Но Гоголь скорее показал зарождение в 1820-х годах столь нелюбимого им буржуа в дворянине – торгаша и мошенника, не видящего в жизни почти ничего, кроме пресловутой копейки. По Гоголю, и копейка должна быть только средством в деятельности, труде и даже – в добродетели. Не потому ли во втором томе праведником был выведен даже не дворянин, а откупщик Муразов: откупщик – одно из весьма презренных занятий, чаще всего означало сбор по откупам налогов с водочной торговли, дело, на которое едва ли пускались с иной целью, кроме наживы. Муразов должен бы показать, что даже и презренное занятие можно обратить к добру. Наверно, тоже одна из гоголевских иллюзий.
Социальной справедливости ради, отметим только, что у Гоголя точно все сословия, а не одно дворянство не отвечают высокому идеалу христианского государства. Достаточно вспомнить дядю Миняя и дядю Митяя из "Мертвых душ", Селифана и Петрушку, священников о. Карпа и о.Поликарпа, чиновников и купцов, военных друзей Ноздрева или Манилова чтобы это представить. Другие произведения дополняют эту энциклопедию сословий, которые сплошь отвлеклись от должного взаимного служения и пребывают в полном упадке. На редкий идеализированный образ вроде Степана Пробки (!) или каретника Михеева придется множество нелепых и уродливых крепостных дураков… Поэтому Гоголь обращен со своей книгой "Выбранные места…" к дворянству – в первую очередь, а через него – ко всякому россиянину.
Итак, Гоголь явился последним защитником дворянства в нашей большой литературе. Менее чем через десятилетие после его смерти была реформирована вся система сословных отношений, отменено крепостное право, уже и раньше достаточно смягченное. Наверное, Гоголь опоздал со своей проповедью и благословением всей системы сложившихся сословий. Тем не менее, именно его позднее творчество позволяет объяснить, а не перечеркнуть почти шестисотлетнюю историю дворянства, понять не только пушкинскую гордость за выдающихся, знаменитых предков, но и каждодневную, хозяйственную и бытовую, охранительную и воспитывающую роль дворянина в нашей истории. С пятидесятых годов прошлого века о дворянстве в литературе можно было говорить в основном только как об уходящем в прошлое сословии. Буржуа и мещанин оказался и в самом Чичикове сильнее его дворянского звания.