О, сколько жизни было тут,
Невозвратимо пережитой!
Его любимые эпитеты: «незримый», «непостижимый», «недвижимо», «невнятно», «С недостижимой высоты», «Места немилые, хотя родные», «немощный и смутный», «немощен и гол», «неистощимые», «неисчислимые», «звук неуловимый», «как тень внизу скользит неуловимо», «В чуждом, неразгаданном...», «На недоступную прохладу», «На недоступные громады...», «Здесь фонтан неутомимый...», «Невыносимое...», «Своей неразреши-
С. 167
мой тайной...», «А в покое нерушимом...», «.. .пророчески-неясный...», «Их непорочные снега...», «.. .не одолевшей... не давшей победить...», «.. .во мраке незаметный...», «неотразимы... нетерпимы», «неравный бон. ..», «Есть нескудеющая сила, / Есть и нетленная краса». Из этих все пронизывающих не возникло в одном из последних стихотворений самое сильное, самое страшное его не: «Бесследно все – и так легко не быть».
Во времени – своя уничтожающая сила: «Чрез бездну двух или трёх дней.;.» Но это – сила суетная и враждебная человеку, ее можно и нужно одолеть.
Эта позиция утверждения и отрицания ведет к запе чатлению вещественной плотности силы времени («глухие времени стенанья») и к отважному его преодолению к выходу из времени. Какой неожиданный ход мысли в стихотворении «В небе тают облака...». Восемь строк – тонкий лирический пейзаж и быстрый полет времени, то «.. .лучистая на зное, / В искрах катится река», то возрастает жар, то «Тень ушла к немым дубровам», и уже по-вечернему «веет запахом медовым», и главное – внезапный крутой переход в третьем, последнем четверостишии:
Чудный день! Пройдут века –
Так же будут, в вечном строе,
Течь и искриться река
И поля дышать на зное.
В стихотворении «Вот бреду я...» душевное состояние данной минуты так полно вмещает прошлое целого периода жизни, так обращено к завтрашнему дню, так выходит из берегов и возможностей времени, что эти простые, скорбно-житейские строки едва ли не самые тютчевские во всей поэзии Тютчева.
И в отдельных словах – «гаснущего дня», «замирают ноги», «все темней, темнее...», «улетел последний отблеск...», «завтра память рокового дня» – и в композиции стихотворения все основано на временных сдвигах, то мельчайших, то захватывающих всю жизнь, то выходящих за ее пределы.
Сила трех вопросительных предложений, завершающих каждое из четверостиший, – в попытке прорвать временной ряд прошлого, настоящего и будущего, вырваться из него. Глубокое чувство выше времени, для него времени нет: «Не знаю я, коснется ль благодать...»,
«В часы, когда...», «Эти бедные селенья...», «О, вещая душа моя» и др.
С отрицательными эпитетами внутренне созвучны и двойные эпитеты Тютчева, в них не переливы красок, как у Тургенева, а резкое столкновение далекого будущего с далеким прошлым («пророчески-прощальный глас») или внутреннего с внешним («грустно-молчалив», «болезненно-греховный», «пасмурно-багровый»), столкновение противоречащих друг другу тонов и красок («над волной темнолазурной»). Характерны и эпитеты, горько противоречащие озаренному ими предмету. Целые трагедии в сочетании двух слов: «Подвиг бесполезный», «миротворной бездны», «обморок духовный», «В осенней беспредельной мгле...»
Еще два стихотворения на разных концах творческой жизни (1836 и 1870 годы), вполне соответствующие друг другу: «Я помню время золотое. ..» и «Я встретил вас – и все былое...» В сочетании этих двух стихотворений не менее наглядно, чем в денисьевском цикле, утверждается мысль, что над временем стоит всякое истинное чувство, даже и не имевшее особенного значения в действительной жизни:
Как после вековой разлуки,
Гляжу на вас, как бы во сне, –
И вот – слышнее стали звуки,
Не умолкавшие во мне. ..
Молодого Тютчева в далеком будущем ужасало забвение:
А нас, друзья, и наше время
Давно забвеньем занесло.
14 октября 1867 года на заседании Совета главного управления по делам печати он пишет и небрежно оставляет на столе такие трагические строки:
Как ни тяжел последний час –
Та непонятная для нас
Истома смертного страданья, –
Но для души еще страшней
Следить, как вымирают в ней
Все лучшие воспоминанья...
Взаимоотрицание того, что навеки утверждено в сердце, и забвения, как противопоставление жизни и смерти, означает либо преодоление времени, либо торжество его все сметающей силы. В этом одна из трагических антиномий поэзии Тютчева.
Разные аспекты времени прошли перед нами. Время космическое в «Бессоннице», «О чем ты воешь, ветр ночной?», «Как сладко дремлет...» и др., время историческое: «Через ливонские я проезжал поля...», «От жизни той...», «Цицерон». Какое удивительное пересечение отрезка исторического времени со вневременной, всеобъемлющей позицией автора в известных словах:
Блажен, кто посетил еей мир
В его минуты роковые!
Его призвали всеблагие
Как собеседника на пир.
Он их высоких зрелищ зритель,
Он в их совет допущен был...
Преобладает все же в лирике Тютчева конкретное житейское время, изнутри напоенное трагической силой космических катастроф и крутых поворотов истории человечества. В слиянии того, другого и третьего – высокая значительность поэтических образов, их участие в жизни человека, общества и вселенной.
Многое весьма реалистично в поэзии Тютчева, точные детали из жизни природы, точное изображение бушующих в душе человека страстей. Это – реализм того же типа, что и реализм Достоевского с крутыми, в духе барокко, переходами от усталости пешехода, бредущего вдоль большой дороги, к высшим порывам в жизни человеческого духа, от грязноватого трактира с его половыми к трагическому сказу о Великом инквизиторе.
Список литературы
[1] Ф. И. Тютчев. Стихотворения. Письма. Под ред. К. В. Пигарева Письмо к дочери, Д. Ф. Тютчевой, 6/21 апреля 1868 г. М., 457, гтр, 465 (подлинник по-французски).
[2] Из неопубликованных писем Тютчева (подлинник по-французски).
[3] К. Пигарев. Жизнь и творчество Тютчева. М., Изд-во АН СССР, 1902, стр. 99 – 100.