Таких мастеров, как баснословный левша теперь, разумеется, уже нет в Туле; машины сравняли неравенство талантов и дарований. Благоприятствуя возвышению заработка, машины не благоприятствуют артистической удали, которая иногда превосходила меру, вдохновляя народную фантазию к сочинению подобных нынешней баснословных легенд.
Важное место в произведении Лескова занимает образ донского казака Платова. Следует также отметить, что фигура храброго атамана присутствует в русском устном народном творчестве, а именно в исторических песнях, что уже отмечали исследователи, но в них он предстаёт просто лихим казаком, образ которого лишён монументальности, характерной для былинных богатырей.
В лесковской же повести образ Платова, как он выглядит в сознании рассказчика, соотнесён не с соответствующим героем исторических песен, а с образами персонажей именно героического эпоса. И в этой связи Платов оказывается носителем ещё ряда образных характеристик и сюжетных функций, связанных с образами былинных богатырей, только сами эти функции выглядят в рассказе лесковского оружейника как бы несколько "обытовлёнными" и в силу этого — непреднамеренно со стороны рассказчика — сниженными: ведь это именно современный эпос. К числу таких образных характеристик, сопровождающих былинных богатырей, следует отнести изображение необыкновенной скорости их передвижения.
Тема патриотизма, верности своему является лейтмотивом образа Платова в «Левше», возникая буквально в самом начале произведения: "Когда император Александр Павлович окончил венский совет, то он захотел по Европе проездиться и в разных государствах чудес посмотреть. Объездил он все страны и везде через свою ласковость всегда имел самые междоусобные разговоры со всякими людьми, и все его чем-нибудь удивляли и на свою сторону преклонять хотели, но при нём был донской казак Платов, который этого склонения не любил и, скучая по своему хозяйству, всё государя домой манил. И чуть если Платов заметит, что государь чем-нибудь иностранным очень интересуется, то все провожатые молчат, а Платов сейчас скажет: так и так, и у нас дома своё не хуже есть, — и чем-нибудь отведёт. Любопытно, что антиподом Платова в этом отношении становится сам император Александр, причём антитеза эта принимает в рассказе старого оружейника парадоксальный облик: так, Александр при осмотре кунсткамер оставляет без внимания английское "Мортимерово ружьё", поскольку, как сказано, "у него такие в Царском Селе есть", зато восхищается "пистолей" "неизвестного, неподражаемого мастера", выдернутой из-за пояса у разбойничьего атамана английским адмиралом:
"Государь взглянул на пистолю и наглядеться не может.
Взахался ужасно.
— Ах, ах, ах, — говорит, — как это так... как это даже можно так тонко сделать! — И к Платову по-русски оборачивается и говорит: — Вот если бы у меня был хотя один такой мастер в России, так я бы этим весьма счастливый был и гордился, а того мастера сейчас же благородным бы сделал.
А Платов на эти слова в ту же минуту опустил правую руку в свои большие шаровары и тащит оттуда ружейную отвёртку. Англичане говорят: «Это не отворяется», а он, внимания не обращая, ну замок ковырять. Повернул раз, повернул два — замок и вынулся. Платов показывает государю собачку, а там на самом сугибе сделана русская надпись: «Иван Москвин во граде Туле»".
К слову заметим, что эта "канделабрийская пистоля", сделанная Иваном Москвиным, выглядит родной сестрой "турецкого кинжала", изготовленного мастером Савелием Сибиряковым, который Ноздрёв показывает Чичикову. И далее этот патриотический мотив, сопровождающий образ Платова, достигнет апогея как раз в связи со стальной блохой. По дороге в Россию Платов убеждал Александра, уверенного, что "англичанам нет равных в искусстве", в том, "что и наши на что взглянут — всё могут сделать, но только им полезного ученья нет".
Политичного Александра сменяет на престоле патриотический Николай, который, подобно Платову, "в своих русских людях был очень уверенный и никакому иностранцу уступать не любил". Именно это обстоятельство и становится завязкой всей сюжетной линии, связанной непосредственно с левшой. Вспомним, что мифический оружейник, рассказывающий эту историю, "очень чествовал государя Николая Павловича". События рассказа приближаются к событию рассказывания, не теряя своей эпической сути, и в повествование входит ещё один эпический герой, тот, чьим условным именем названо произведение. И дело не в вымышленности этого персонажа, а в том, что и он наделён образными атрибутами былинного богатыря. При этом левше отданы более важные по сравнению с Платовым функции эпических героев.
Характерно, что тема патриотизма осложнена здесь попытками англичан переманить к себе тульского мастера. Это можно увидеть в девятнадцатой главе «Левши», когда левша, несмотря ни на какие мытарства, стремится довести до сведения государя главное открытие, сделанное им в Англии. Примечательно, что рассказчик завершает повествование о мытарствах Левши и исключительной силе его патриотизма выразительным заключением:
"Но только когда Мартын-Сольский приехал, левша уже кончался, потому что у него затылок о парат раскололся, и он одно только мог внятно выговорить:
— Скажите государю, что у англичан ружья кирпичом не чистят: пусть чтобы и у нас не чистили, а то, храни Бог войны, они стрелять не годятся.
И с этою верностью левша перекрестился и помер".
Сюжетным аналогом мотива испытания патриотизма героя в былине является в «Левше» эпизод соблазнения героя англичанами и уговоров остаться в Англии, на которые левша отвечает столь же решительным отказом, как и Илья Муромец, храня патриотическое чувство:
"А англичане сказывают ему:
— Оставайтесь у нас, мы вам большую образованность передадим, и из вас удивительный мастер выйдет.
Но на это левша не согласился.
— У меня, — говорит, — дома родители есть. Англичане назвались, чтобы его родителям деньги посылать, но левша не взял.
— Мы, — говорит, — к своей родине привержены, и тятенька мой уже старичок, а родительница — старушка и привыкши в свой приход в церковь ходить, да и мне тут в одиночестве очень скучно будет, потому что я ещё в холостом звании".
Любопытно, что образу левши сообщен и мотив обильного питья, причём первоначально он передаётся ему именно от Платова, который снабжает левшу перед отбытием в Англию "водкой-кисляркой" . из собственных запасов и напутствует словами: "Не пей мало, не пей много, а пей средственно". Следовательно, в этой "богатырской доблести" левша тягаться с Платовым не может и обречён на неуспех в состязании с английским "полшкипером". Но зато у него преимущество в главных доблестях: патриотизме, храбрости, верности. Николай называет Платова "мужественным стариком", туляки, успокаивая Платова и прося довериться им, предлагают ему гулять "себе по Дону" и заживлять "раны, которые приял за отечество". Но в определённый момент храбрость и мужество оставляют Платова, а именно, когда он прибывает в Петербург с подкованной блохой, не зная ещё, что сделали туляки: "Платов боялся к государю на глаза показаться, потому что Николай Павлович был ужасно какой замечательный и памятный — ничего не забывал. Платов знал, что он непременно его о блохе спросит. И вот он хоть никакого в свете неприятеля не пугался, а тут струсил: вошёл во дворец со шкатулочкою да потихонечку её в зале за печкой и поставил". Дискредитированным таким образом оказывается и патриотическое чувство Платова, проявлявшееся главным образом в его вере в превосходство всего нашего перед иностранным, так как он усомнился в том, что туляки превзошли англичан в своём искусстве, причём, что чрезвычайно важно, дискредитированным не для рассказчика, а в глазах читателей. Для рассказчика Платов остаётся объектом восхищения. Вот эта смысловая двойственность, эта, по определению Д.С. Лихачева, "ложная этическая оценка" и послужила главной причиной недоразумений в отношении критики к произведению Лескова. Критики-современники не почувствовали "точку зрения автора" и приняли за неё точку зрения рассказчика, и вслед за этим посыпались резкие отзывы по поводу изображенного в произведении русского народа.
Но, по словам самого автора, под «тульским мастером» действительно подразумевается русский народ. Однако в произведении левша сметлив, переимчив, даже искусен, но «он расчёт силы не знает, потому что в науках не зашёлся и вместо четырёх правил сложения из арифметики всё бредёт ещё по псалтырю да по полусоннику. Он видит, как в Англии тому, кто трудится, — все абсолютные обстоятельства в жизни лучше открыты, но сам всё-таки стремится к родине и всё хочет два слова сказать государю о том, что не так делается, как надо, но это левше не удаётся, потому что его на парат роняют». В этом всё дело.
Художественная задача, которую решал писатель, представляла собой исследование того же феномена, который привлекал и Толстого в «Войне и мире» и что он сам сформулировал в одном из черновых набросков предисловия к роману: "Кто не испытывал того скрытого, но неприятного чувства застенчивости и недоверия при чтении патриотических сочинений о 12-м годе. Ежели причина нашего торжества была не случайна, но лежала в сущности характера русского народа и войска, тот характер этот должен был выразиться ещё ярче в эпоху неудач и поражений". Итак, "сущность характера русского народа" — вот истинный предмет художественного исследования Лескова, причём проявляется эта сущность в «Левше» не непосредственно, но в своей "эпической" реакции на события далёкой и близкой истории. Стоит, наверное, заметить, что даже временные рамки обоих произведений близки: у Лескова 12-й год — фактически отправная точка, начало повествования, у Толстого — кульминация; у Толстого 50-е годы — гипотетический финал, у Лескова — подлинный. Так у двух разных художников обнаруживается общность подхода к изучению исторической судьбы России и сходство художественных интересов.