Горький вообще показывает, как цепко укоренился в сознании городского мещанства идущий от деревни образ Б. В том же «Детстве» она «преславная... радости источник, красавица пречистая, яблоня во цвету... сердечушко мое чистое небесное... солнышко золотое». «Богородица всегда была, раньше всего. От нее родился бог... Я любил богородицу... И когда нужно было приложиться к ручке ее... я трепетно поцеловал икону в лицо, в губы» («В людях»).
Деревенская, первобытно-земледельческая Русь отразилась и в сознании людей, и не вышедших непосредственно из ее гущи. У Достоевского в «Бесах» читаем: «Богородица, что есть, как мнишь?» — «Великая мать, отвечаю, упование рода человеческого». — «Так, говорит, Богородица — великая мать сыра-земля есть, и великая в том для человека заключается радость». В этих словах — почти исчерпывающий пересказ народного представления о Б.: образ ее неизме́нен. В одном стихотворении Ф. Сологуба, , где Б. расстилает свое «святое покрывало» над обидевшим ее селом и тем спасает его от гнева Ильи-пророка, все строфы кончаются словами: «Заря-заряница, красная девица, мать пресвятая Б.». Эти слова станут понятными и полными смысла, если припомнить песенное обращение к заре, которая считалась богиней плодородия и сестрой солнца: «Заря — заряница, красная девица, полунощница» и т. д. У А. Блока мы находим:
«О, исторгни ржавую душу,
Со святыми меня упокой,
Ты, держащая море и сушу
Неподвижно тонкой рукой».
Характерно начало этого стихотворения:
«Ты в поля отошла без возврата...»
У него же Б., в одежде, «свет струящей», идет по Куликову полю, и ее «лик нерукотворный» сияет на щите. Здесь уместно вспомнить древний «Стих о Дмитриевой субботе» о той же битве. Б. ходит по «изустланному мертвыми телами» полю и «кадит на мощи православных». И. Бунин в «Бегстве в Египет» употребляет даже обычный прием народного творчества — перенесение библейского события в русскую обстановку: Б. бежит, «в кунью шубку завернув младенца», и дальше ряд картин природы России, с медведями и лосями.
Как защита от врагов, как помощь в победе Б. с особой силой выступает в литературе периода войны 1914–1918. Буржуазия охвачена ура-патриотизмом, и ее литература черпает образы из народного хранилища. Эти образы навеваются «мужицким» характером войны — ведет ее армия, состоящая главным образом из крестьян-землепашцев. А. Белый в стихотворении «Родине» придает России черты Б., «неопалимой купины». У А. Ахматовой «супостат» не разделит нашей земли, ибо
«Богородица белый расстелит
Над скорбями великими плат».
Революция (Февральская) не внесла сколько-нибудь заметного изменения в образ Б. Образ этот по инерции продолжает свой путь, оставаясь старым, со всеми установленными вековой традицией свойствами. Этому способствует то обстоятельство, что коренных изменений в производственных отношениях земледельца Февральская революция не принесла. В стихотворении Э. Германа говорится, что генерал молится Б. о помощи против восставшей «голытьбы». Но «помогла уж другим богородица, запоздала мольба генералова». Б., помогающая пролетариату в революции, — это весьма характерно для данного момента. И. Эренбург , враждебно встретивший Октябрь, выводит Б. со всеми ее атрибутами. У него пресвятая Б., «пронзенная стрелами нашими», поит своею кровью голубицу, чтобы та утолила этой кровью жажду умирающего на площади солдата, который «выстрелил в церковь печальную». Б. просит сказать ему, что «приходит богородица, когда больше ждать уже некого».
Изменились обстоятельства, обстановка, но не образ. После Октябрьской революции происходит коренная перестройка всех отношений, и образ Б. расслаивается. Новая жизнь требует новых не только по содержанию, но и по форме песен. Новые же формы могут быть выработаны только новым бытом, а он еще только складывается тяжело и медленно. И в литературе старые формы приспособляются к новому содержанию. В. Кириллов говорит о свободе: «Свобода — дева огневая» (ср. со старинным изображением Б. в рамке из огня), «ее дыханье — розы рая». Стихотворение о девушке он заканчивает: «О, богородица, поют мои уста: роди веселого и буйного Христа». Ив. Филиппченко говорит о матери, начиная это слово с заглавной буквы:
«На всем Твои черты,
Твоей руки печать,
Ты бытие,
Ты лицо в себе таишь, о Мать».
Представления о матери, о деве, о величии материнства и чистоте девственности веками были неразрывно связаны с Б. Она являлась наиболее традиционным образом для выражения всех этих понятий, и пролетарский поэт поддался влиянию, по существу ему чуждому, которому он должен и мог бы противостоять.
Интересный пример словообразования, где представление, связанное с Б., утеряв свой первоначальный смысл, становится только словом, мы встречаем в солдатской песне эпохи войны 1914–1918. Свистят пули, и солдат просит деревцо:
«Припокровь головушку победную,
Припокровь руки-ноги рабочие».
(Ср. с обращением к покрову Б.). Здесь мы сталкиваемся с тем же явлением, что и у современных кустарей, бывших иконописцев. Жизнь дала им новые темы, но технические приемы остались прежние, освященные вековыми обычаями. Изображают пахаря, но и он сам, и его костюм, и его лошадь — совсем, как на иконе. Пахарю нужно только взять копье и сесть верхом на этого же коня, чтобы получился Георгий Победоносец. Но под старой внешностью совсем иное содержание. — Даже в наши дни Б. сохранилась не только как слово, но и как образ — в частушках. Частушки в данном случае служат доказательством от противного. Высмеивая Б., они тем самым показывают, что образ этот имеет еще какую-то живучесть и упругость, с которыми приходится бороться.
Традиция живуча как в жизни, так и в литературе. И Б. близка и выросшему из самых корней патриархального быта, с его реакционной мистикой, Клычкову («над головой раскинуто вышитое сусальными звездами... домотканное небо, и по середине его катится... золотым канительным колесом солнце мира, и... держась за него рукою, с блаженной и скорбной улыбкой смотрит вниз на землю пречистая мати») и «заумному» В. Хлебникову («или когда, как божья мать, хоронишь сына от учета... трепещет рана, вся в огне, путь пули через богородиц»). Живой ток нашей литературы одолеет это чуждое влияние.