И.А. Суханова
Любой автор, пишущий о романе «Доктор Живаго», неизбежно касается в той или иной степени знаменитого образа свечи, проходящего лейтмотивом по страницам романа, как в прозаических главах, так и в последней, стихотворной главе. Попробуем, тем не менее, добавить свои наблюдения к тому, что выявлено и описано нашими предшественниками [см. 1,2,3, и др.].
Проводя систематический лексико-семантический анализ интертекстуальных связей романа с его основным источником - Четвероевангелием, мы пришли к выводу, что текст романа построен по принципу тем и вариаций, что огромную роль в его структуре играет частичное наложение текстовых семантических полей, взаимодействующих как друг с другом, так и с основными лейтмотивами произведения [см. наши работы 4, 5, 6, 7]. Мы рассматривали подробно текстовое семантическое поле непогоды и текстовое семантическое поле враждебности, в результате частичного наложения друг на друга которых в романе возникает уникальный образ бушующей черной земной бури, бури черной червивой земли - метафора смерти, могилы, гроба, сближающая эти понятия с понятиями пещера, подземелье, подвал, подпол, овраг, с одной стороны, и с такими образами, как снежная буря, метель, вьюга — с другой [7]. Рассмотрим, как взаимодействует с этими образами самый известный лейтмотив романа - лейтмотив свечи. (Мы используем термин «лейтмотив» в узком значении: «образ или оборот художественной речи, повторяющийся в произведении как момент постоянной характеристики героя, переживания или ситуации»)[8. С. 178].
Образ свечи, настойчиво повторяемый на протяжении всего романа, возможно, восходит к следующим евангельским текстам: «Да будут чресла ваши препоясаны и светильники горящи» [Лк 12:35]; «И зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме» [Мф 5:15]. [См. также Мк 4:21, Лк 8:16, 11:33].
Образ свечи, светильника непосредственно связан в Евангелиях с противопоставлением свет/тьма: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин 1:5).
В романе «Доктор Живаго» свеча впервые появляется в третьей части, где действие происходит во время святок, вскоре после Рождества. Паша Антипов зажигает свечу по просьбе Лары в той самой комнате в Камергерском переулке, где Ларе суждено прощаться с Юрием Андреевичем спустя почти 20 лет.
«…Зажги свечу и потуши электричество. //Лара любила разговаривать в полумраке при зажженных свечах. Паша всегда держал для нее про запас их нераспечатанную пачку. Он сменил огарок в подсвечнике на новую целую свечу, поставил на подоконник и зажег ее. Пламя захлебнулось стеарином, постреляло во все стороны трескучими звездочками и заострилось стрелкой. Комната наполнилась мягким светом. Во льду оконного стекла на уровне свечи стал протаивать черный глазок» [9. III. 9.С.88-89].
В это время по Камергерскому проезжают на елку к Свентицким Юра и Тоня, и Юра видит протаявший «глазок» с улицы:
«Они проезжали по Камергерскому. Юра обратил внимание на черную протаявшую скважину в ледяном наросте одного из окон. Сквозь эту скважину просвечивал огонь свечи, проникавший на улицу почти с сознательностью взгляда, точно пламя подсматривало за едущими и кого-то поджидало. // «Свеча горела на столе. Свеча горела…» - шептал Юра про себя начало чего-то смутного, неоформившегося, в надежде, что продолжение придет само собой, без принуждения. Оно не приходило»[9. Ш. 10. С.91]. Замысел «Зимней ночи» с ее лейтмотивом появляется одновременно с замыслом «Рождественской звезды»: «…а просто надо написать русское поклонение волхвов…» (там же). Этот святочный вечер вспомнится в ч. XV, в момент прощания Лары: «И она стала напрягать память, чтобы восстановить тот рождественский разговор с Пашенькой, но ничего не могла припомнить, кроме свечки, горевшей на подоконнике, и протаявшего около нее кружка в ледяной коре стекла. //Могла ли она думать, что лежавший тут на столе умерший видел этот глазок проездом с улицы и обратил на свечу внимание? Что с этого, увиденного снаружи пламени, − «Свеча горела на столе, свеча горела» - пошло в его жизни его предназначение?» [9. XV.14.С.482-483].
Появление мотива свечи, как правило, обусловлено ситуацией, но значение только бытовой детали свеча имеет очень редко, можно указать, пожалуй, единственный случай такого рода: «Купе, куда вошел Живаго, ярко освещалось оплывшей свечой на столике, пламя которой колыхала струя воздуха из приспущенного окна» [9. V. 14. С.161]. Тем не менее, и этот контекст способствует закреплению образа свечи в тексте путем еще одного повтора. «Да будут чресла ваши препоясаны и светильники горящи» [Лк 12:35] - если учесть этот вполне возможный интертекст, то настойчивое повторение мотива свечи окажется связанным с темой бодрствования [см. нашу работу 6].
Чаще всего, не теряя значения бытовой детали, образ свечи подвергается разной степени символизации. Начнем с небольшой степени. Так, в вопросе Ан-типова-Стрельникова о свечах, имевшихся в его запасах в Микулицынском доме, ясно слышится отсылка к ч.III, к разговору Лары и Паши на святках - Стрельников собирается говорить с доктором о Ларе. Разговор при свечах - символ того лучшего, что было в его отношениях с Ларой: «…Если вы спалили еще не все мои свечи - прекрасные, стеариновые, не правда ли? - давайте поговорим еще чуть-чуть. Давайте проговорим сколько вы будете в состоянии, со всей роскошью, ночь напролет, при горящих свечах. //− Свечи целы. Только одна пачка начата» [9. XIV. 16. С.445].
Родственным свече предметом оказывается в части XIV, гл.2 такая деталь «немыслимого быта», как «переносная докторская светильня» - пузырек с касторкой, в которую опущен фитиль. Она противопоставлена темноте, которая входит в ряд тяжелый дубовый буфет -темнота за окном - присутствие Кома-ровского — то есть все то, что угнетает. Противопоставление светильни этим предметам способствует утверждению образа Комаровского как злой, враждебной силы, вроде «темы о волках» в следующих главах, трансформировавшейся в образ дракона в стихотворении «Сказка». (Заметим, что Комаровский не только является злым гением обоих главных героев, но и обладает какой-то сверхъестественной способностью не стареть и не умирать). «Было уже поздно. Освобождаемый временами от нагара фитилек светильни с треском разгорался, ярко освещая комнату. Потом все снова погружалось во мрак. Хозяевам хотелось спать и надо было поговорить наедине. А Комаровский все не уходил. Его присутствие томило, как давил вид тяжелого дубового буфета и как угнетала ледяная декабрьская темнота за окном» [9. XIV. 2.С.410].
Довольно традиционно свечи символизируют человеческие судьбы в сцене венчания Лары и Паши: «Потом она сказала, чтобы Лара держала свечу высоко, тогда она будет в доме верховодить. Но, жертвуя своей будущностью в пользу Пашиной, Лара опускала свечу как можно ниже, и все понапрасну, потому что сколько она ни старалась, все выходило, что ее свеча выше Пашиной» [9. IV. 3. С. 105]. Этот почти банальный символ (судьба), сталкиваясь с другими, еще более банальными - выше/ниже — приобретает в контексте романа новое качество: естественная жизнь без претензий на особую роль, приятие своей судьбы оказывается выше, значительнее самонадеянного стремления жизнь переделать. Такое противопоставление принципиальных жизненных позиций выводит банальные символы на уровень архетипа: «Ибо всякий возвышающий сам себя унижен будет; а унижающий себя возвысится» [Лк4:11].
Еще большая степень символизации свечи происходит в ч.III «Елка у Свен-тицких». Здесь све чи присутствуют в огромном количестве, причем обилие елочных свечей переходит в обилие свечей погребальных (смерть Анны Ивановны), сближая, таким образом, Рождество и смерть. «Когда свечи на елке догорали, их уже больше никто не сменял» [9. III. 14. C.94]. Несколько ранее елка названа "жарко дышащей" [9. III. 11. C.91]. Далее, в гл. 15, где речь идет о панихидах по Анне Ивановне, упомянут «ослепляющий свет свечей днем и ночью» [9. III. 15. C.96]. В стихотворении «Рождественская звезда», замысел которого пришел Юрию Живаго вместе с замыслом «Зимней ночи» и в котором отразилось то, что поэту «подсунула жизнь», в ряду метонимических обозначений праздника Рождества встречается «Весь трепет затепленных свечек» [9. XVII. 18. C.523]. Разговорный суффикс (именно свечек, а не свеч) и множественное число подчеркивают, что речь идет о бытовом предмете, но эпитет затепленных и общий контекст Рождества как начала истории и просто начала жизни человека выводит эту деталь на определенный уровень символизации: затепленные − то есть только что зажженные - свечки символизируют также начало.
Гаснет свеча в стихотворении «Дурные дни» в момент воскрешения Лазаря в подвале - гробнице: «И спуск со свечою в подвал, /Где вдруг она гасла в испуге, /Когда воскрешенный вставал» [9. XVII. 22. C.528]. Это последнее упоминание свечи в романе. Таким образом, если Рождеству - началу жизни, началу истории соответствуют затепленные свечки, то Воскрешению Лазаря (прообразу Воскресения Христа) − гаснущая свеча, видимо, потому, что смерть побеждена и ее «не будет»: «Смерти не будет, говорит Иоанн Богослов, и вы послушайте простоту его аргументации. Смерти не будет, потому что прежнее прошло…а новое есть жизнь вечная» [9. III. 3. C. 79].
Очень редко, практически только в двух случаях, слово свеча выступает как чистый символ. Это происходит в прямой речи героев. Стрельников говорит о революции: «…поднялся неизгладимо огромный образ России, на глазах у всего мира вдруг запылавшей свечой искупления за все бездолье и невзгоды человечества» [9. XIV. 17.C.447] Несколько ранее, в этой же части: «В это время проснулась Лара. // − А ты все горишь и теплишься, свечечка моя ярая! - влажным, заложенным от спанья шепотом тихо сказала она» [9. XIV. 8. C.425] Без контекста, без вечного повторения первый фрагмент может показаться достаточно банальным, второй - и вовсе издержкой вкуса. Однако высокая степень концентрации сходных образов, постоянные повторы, варьирование придают словам дополнительные, текстовые коннотации, каждое новое словоупотребление «помнит» множество предыдущих. «Фольклорное» обращение Лары в таком контексте может ассоциироваться с евангельскими словами Иисуса об Иоанне Крестителе: «Он был светильник, горящий и светящий…» [Ин 5:35].