И Уайльд, и Северянин осознают собственную жизнь как феномен искусства, создают свою жизнь по образу и подобию искусства.
Поэтическое преобразование реального мира в антимир Северяниным нивелировало ценности реального мира, поэтому в поэзии Северянина появляется ирония, травести - основы comedia dell'arte. Но если Уайльд видит обнаженный трагизм действительности и в противовес реальности создает иной эстетический мир, то в творчестве Северянина дореволюционной поры открытая социальная рефлексия чрезвычайно редка. Лишь в 1919 году появляется цикл стихотворений, в котором поэт сбрасывает маски, - это «Вервэна».
Уайльд считал, что проблема выживания искусства куда более важная, нежели ответ на вопрос, кто победит в политической схватке:
Нет, я не с теми, кто, сжимая камень,
Вздымают красный флаг над мостовой.
Под грубой их пятой померкнет пламень
Искусств, Культуры, Благородства, Чести…
(Уайльд;«Libertatis sacra fames», пер. Н. Пальцева)
Жизненное кредо Северянина, так же как и Уайльда, − theoretikos - наблюдатель и созерцатель. Северянин вслед за Уайльдом считает, что не в силах изменить исторический ход событий, хоть и «жалко» «наш островок»: «ему уже не сродно/Теперь все то, что гордо, благо-родно,/И лавр его похитил некий враг» (О. Уайльд). Не веря в человека - созидателя реальности, Уайльд обращается к поэту:
Торгуют мудростью, благоговеньем, А чернь идет с угрюмым озлобленьем На светлое наследие веков. Мне жалко это; и, поверив чуду Искусства и культуры, я не буду Ни с Богом, ни среди Его врагов. (Уайльд;«Theoretikos», пер. Н. Гумилева)
Оставаясь созерцателями реальности, поэты уходят в свой вымышленный мир - поэзию и прозу, в котором искусство и культура − всегда и извечно − непреходящие ценности.
Итак, можно считать, что в основу жизнетворчества Игоря Северянина легла эстетическая идея возможности преобразования мира в художественном творчестве, принадлежащая Оскару Уайльду.
Кроме идеи жизнетворчества Уайльд разрабатывает закономерное ее продолжение − вытекающую из нее идею мифотворчества, что нашло отражение в цикле стихов Уайльда «Impressions de Theatre» («Театральные впечатления»), а особенно, − в стихотворении «Phedre» («Федра»), посвященное выдающейся французской актрисе Саре Бернар, исполнительнице роли Федры.
На первый взгляд, в статье о Федре - Саре Бернар Уайльд выступает перед читателем в качестве оригинального театрального критика, делится впечатлениями от сыгранной актрисой роли, описывает мастерскую игру Сары Бернар в роли Федры в трагедии Расина. Но это лишь надводная часть айсберга.
Поэт создает образ актрисы, которую отождествляет с Федрой. Именно Федрой XIX столетия видит Уайльд Сару Бернар. По сути, поэт создает новый миф о Федре в современном ему мире, который будет потом развит и подхвачен в русской поэзии и драматургии Серебряного века [4].
Как скучно, суетно теперь тебе со всеми,
Тебе, которой следовало быть
В Италии с Мирандоло, бродить
В оливковых аллеях Академий.
Федра - Сара Бернар - актриса, человек, попадает по воле рока не в свое время.
О да! Наверно, некогда твой прах Таился в урне греческой, и снова Ты в скучный мир направила свой шаг, Возненавидев сумрака оковы, Унылых асфоделей череду И холод губ, целующих в Аду. (О.Уайльд; «Федра», пер. Н. Гумилева)
Итак, Уайльд творит миф о Саре Бернар - Федре, отчасти этот миф рожден вдохновением актрисы и совпадает с ее внутренним «Я».
Но, конечно, прежде всего, миф о Федре глубоко родствен самому Уайльду. Не столько для Сары Бернар в жизни, сколько для Уайльда оказались важными три пространства «Федры», совпавшие с его собственной ролевой деятельностью в жизни − пространство смерти, пространство бегства, пространство События.
Миф о Федре, преступно любящей, осужденной и обреченной на одиночество, парадоксально отразился в судьбе самого Уайльда.
Уход со сцены (из творчества) для героя, так или иначе, равнозначен смерти. В жизни Уайльда было немало «пороговых», или пограничных ситуаций. Арест и тюремное заключение Уайльда − не что иное, как уход со сцены. Это пространство смерти, за которым следует пространство бегства из Великобритании во Францию, в Париж.
В дореволюционной биографии Северянина не было трагических потрясений, однако поэт любил надевать маску русского Оскара Уайльда. Театральный мир поэзии Северянина так же, как и Уайльда, - рефлексия на мир реальный. В лирике Уайльда за веревочки марионеток дергает Некто, фантом: Порою фантом заводной Обнимет нежно плясуна.
Марионетка из дверей Бежит, покурит поскорей, Вся как живая, но страшна.
(О.Уайльд; «Дом блудницы», пер. Ф. Сологуба)
В лирике Северянина марионетками управляет либо сам поэт, либо «гривуазная» героиня, как в «Марионетке проказ». Но и в «Доме блудницы» Уайльда, и в «Марионетке проказ» Северянина за ниточки дергает все тот же Некто. У Северянина он в облике «кружевной, капризной властелина жены», «самки», «капризницы», прихотью которой стал «оборванец, красивее всех любовников замка»:
Повелела капризница посадить оборванца
На подушку атласную прямо рядом с собой…
(«Марионетка проказ») Итог таких дьяволических игрищ и у Уайльда, и у Северянина схож - «марионетки проказ» просто выбрасываются как старые, ненужные куклы, и как куклы они мертвы изначально, их гримасы и движения страшны в своей механичности… Уайльд говорит о них: «Пришли покойники на бал», а северянинская
Утомленная женщина, отшвырнув голенища,
Растоптала коляскою марьонетку проказ…
Эстетика игры Северянина - наследница эстетики Уайльда. И Уайльд, и Северянин, в отличие от Бодлера, с его эстетикой безобразного, видят пошлый и уродливый мир в его подробностях, но не осуждают его. Чувствовал ли Северянин дисгармоничность мира, в котором жил?
В жизни, по Уайльду, все цельно, − и уродство, и красота. Человек платит за свои желания, прихоти, причем часто -жизнью.
Смелости, вызову, едкой иронии Северянин научился у великого и парадоксального англичанина Оскара Уайльда. В стихотворении «Оскар Уайльд. Ас-со-сонет» поэт создает портрет художника.
Вселенец, заключенный в смокинг дэнди,
Он тропик перенес на вечный ледник, -
И солнечна была его тоска!
Палач-эстет и фанатичный патер, По лабиринту шхер к морям фарватер, За красоту покаранный Оскар!
В теоретических работах О. Уайльда важную роль играет внешний покров эпатажа, антивикторианской бравады, склонность к парадоксам. С их помощью теоретик эстетизма стремится сломать существующие догмы, стереотипы об ис-кусстве. Автор эссе «Упадок лжи» заявляет читателю коренной принцип своей эстетики: «Искусство не выражает ничего, кроме самого себя!». Искушенного искусствоведа, критика того времени такое заявление вряд ли удивило, так как еще с середины XIX века появилась «Парнасская» школа поэзии, принципом которой было: «Искусство для искусства». Но Уайльд идет дальше: он утверждает, что «искусство - это наш духовный протест, наша галантная попытка указать природе ее истинное место». Именно эта идея вызывает бурю споров, критики.
Поэтические программы Уайльда и Северянина во многом близки.
Северянин восхищался Уайльдом-эстетом и чтил его как певца Красоты. Так же, как и Уайльд, Северянин возводит Красоту в идеал. Жить ради Красоты, наслаждаться Красотой - вот гедонистический принцип эстетизма Северянина, доставшийся по наследству от Уайльда. Эстет Уайльд «любил Любовь» («Апология», пер. А.Парина), красоту женщины, влюбленность, любовные страдания ставил выше святого таинства причастия к плоти и крови Бога («Quia multum amavi», пер. Ю. Мориц). По-уайльдовски звучит в стихотворениях Северянина богохульный мотив превознесения себя над Богом, своих мирских страстей над страстями Господними:
Когда священник пылкий, молодой Из тайны тайн вкушает в первый раз Плоть Бога -узника гармонии святой -И с хлебом пойло пьет, войдя в экстаз,
Нет, даже он не в силах испытать, Что было в ночь, когда глаза мои Метались на тебе, и протоптать Я пред тобой колени мог свои.
(О.Уайльд; «Quia multum amavi», пер.Ю. Мориц)
Северянин, конечно же, не заходит в богохульстве так далеко, как Уайльд или Бодлер, он не эпатирует попиранием святынь, но восклицает: «Я Богом пренебрег», то есть «пренебрег» этикой ради эстетики, ради «Наслаждения и Красоты» (Эгополонез), и жертвы приносятся Северяниным не во имя бога, а во имя Эго: «Все жертвы мира во имя Эго!/Живи живое! - поют уста», то есть во имя себя-эстета Эгобога.
Список литературы
1. Булгаков С. Искусство и теургия// Русская мысль. 1916. Декабрь. С. 17.
2. Уайльд О. Избранные произведения. В 2 т. Т.2. М., 1993.
3. Уайльд О. Эссе// Уайльд О. Избранное. В 2 тт. Т. 2. М., 1993. С. 218-343.
4. Стоит указать на мотивы «Федры» в творчестве И. Анненского (переводившего трагедию Еврипида об Ипполите), по мотивам «Федры» Н. Гумилевым была создана пьеса «Отравленная туника»; О. Мандельштам сравнивал с Федрой Ахматову («Вполоборота, о печаль…») и также пробовал переводить трагедию Расина; М. Цветаева создала пьесу с тем же названием. В русле этой традиции и спектакль А.Я. Таирова «Федра» в Камерном театре с Алисой Коонен в заглавной роли − перевод трагедии Ж.Расина был выполнен К. Бальмонтом (1922). Мифообразующий элемент в этих произведениях был стержневым и центральным.