А.А.Гудкова
История изучения творческого наследия М. Ю. Лермонтова насчитывает более полутораста лет. Лермонтоведение как самостоятельная область исторического литературоведения имеет мало аналогов по числу исследований самого высокого уровня компетентности. Сложившаяся ситуация с обилием трудов, освещающих вопросы биографии и творчества Лермонтова, ставит задачи подведения некоторых итогов.
Первоочередная цель статьи состоит в разграничении представлений о Лермонтове как о личности бытовой (реальной) и “мифологической” (суммировавшей литературно-критические и экстралитературные воззрения на его личность и творчество). На мой взгляд, целостное освещение вопросов творческой самореализации Лермонтова-художника и вытекающая из этого общая интерпретация его творчества станут наиболее плодотворными в русле психологического подхода, определяющего смысл творчества художника “для себя”, в свете его самосознания себя как личности. Иные подходы, рассматривается ли ими лермонтовское творчество на микроуровне (как частное звено литературного процесса) или на макроуровне (как самостоятельная художественная система), объясняют смысл его творчества “для других”, или культурные смыслы. Хотя Лермонтов остаётся и наследником традиции, и человеком своей эпохи, суть его творчества, на мой взгляд, определена собственными его психологическими константами, величинами его психологического портрета.
Творческий акт в искусстве предполагает два результата, два продукта одного процесса. Творец создаёт творение, творение создаёт творца. Произведение искусства самим фактом своего существования превращает личность художника в “образ художника”, субъекта творчества в миф о творце. Взаимоотношения “образа” творца и его художественного наследия в общекультурном поле складываются неоднозначно. Порой творческий пласт заслоняет в восприятии миф о личности, сводя к минимуму его культурную ценность. Известны прецеденты, когда мифология личности перерастает созданные художником произведения.
В случае с Лермонтовым продукты творчества и образ творца слиты в единую мифосистему. Основные характеристики её таковы:
— уникальная полярность оценок деятельности Лермонтова и даже её содержания (“основоположник радикально-гражданской поэзии”, “ницшеанец до Ницше”, “певец демонических страстей”, “православный подвижник”, “байронист-эпигон”, “основоположник русской психологической прозы” и т.д.) ;
— факт обращения к произведениям и к самой личности Лермонтова специалистов-не-филологов (например, статьи М.Еселева и П.Сцепуро “Чем болел Печорин?” и Б.Нахапетова “Г.А.Печорин — акцентуированная личность”) ;
— попытки наложить смысловую оппозицию Пушкин — Лермонтов на типологию русской культуры вообще;
— системный характер так называемых “распространённых заблуждений”, касающихся, главным образом, биографии поэта;
— абсолютизация индивидуалистической окраски всего его творчества (мнение, что роман “Герой нашего времени” есть сугубо автобиографическое произведение) и т.д.
Очевидно, через осознание мифа могут быть сопоставлены различные позиции и взгляды интерпретаторов. Наука о Лермонтове есть в определённой мере мифология Лермонтова; авторские исследования, посвящённые ему, суть база и одновременно составляющая универсального мифа, реализация индивидуального мифотворчества, характеризующая всеобщность творения мифа. Я следую концепции, предложенной А.Ф.Лосевым, который мифом называет любую интеллигибельную действительность, окрашенную личностным характером выражения и обладающую свойствами абсолютной реальности для её носителя, а также принципиальной законченностью и структурой. Противопоставление мифологического мышления научному неправомерно. “Если “наука” разрушает “миф”, то это значит, что одна мифология борется с другой мифологией” (12. С.33).
Предмет подобного исследования — личность художника — в данном случае объективно недоступен никакому эмпирическому исследованию, он лишь опосредуется интерпретационным полем. Границы взаимообусловленности личностного и собственно творческого аспектов феномена творческой личности могут быть перенесены в методологический план. Представления о внутреннем мире творца опосредуются:
— через восприятие теоретической мысли;
— через восприятие современников;
— через творческое наследие самого художника.
Обратимся сначала к теоретико-эмпирическому восприятию образа Лермонтова.
Индивидуальные авторские концепции, которые можно объединить в понятии “лермонтоведение”, задействуют области литературной критики (В.Белинский, В.Соловьёв, Д.Мережковский), текстологии и истории литературы (Б.Эйхенбаум, В.Ходасевич, И.Андроников, П.Вайль и А.Генис), философии (историофилософии — Д.Андреев), психологии и социологии (Н.Михайловский), публицистики (А.Герцен), а также художественного творчества, тематически соотнесённого с личностью и биографией Лермонтова (А.Голубкина, К.Паустовский, К.Тренев, Ю.Герман, Н.Бурляев и многие другие). В данной статье, в конспективном изложении, я упомяну лишь некоторые концепции, обозначая диапазон суждений о поэте.
Заслуга В.Г.Белинского состоит в том, что он впервые оценил масштаб лермонтовского дарования, ибо этот вопрос тогда ещё не был бесспорным: “Первые опыты его пророчат в будущем нечто колоссально великое” (4). Он также впервые зафиксировал противоположность личностных и творческих доминант Пушкина и Лермонтова: первый “объективен”, второй “субъективен” в поэзии (4. С.22). Белинский наметил подходы к одной из центральных проблем лермонтоведения — к вопросу о психологической “неслиянности и нераздельности” Лермонтова и его героя, Печорина. Позднее критика Белинского в функции непререкаемого авторитета стала ярким примером мифологического по сути учения.
А.И.Герцен внёс в восприятие Лермонтова новую ноту — ностальгическую. Вынужденная дистанция, вероятно, способствовала тому, что в своей заграничной деятельности он неизменно эмоционально реконструировал образ Лермонтова в сугубо публицистических и политически заданных работах. “Совмещение в оценке Лермонтова двух планов — реальной личности и художественно обобщённого образа — привело к некоторому раздвоению его облика” (6. С.154). С одной стороны, Герцен первым заговорил о трагическом “демоническом скептицизме” как о причине его “мученичества” (6. С.154), с другой — акцентировал самоотверженный обличительный пафос его поэзии. Этот план разработан им в исчерпывающей мере.
Н.К.Михайловский обозначил социальный тип Лермонтова — деятеля, предельного индивидуалиста. “С очень раннего возраста его манила роль первого в своём роде человека, та власть, которая не опирается ни на какое положительное право”(14. С.405). Глубоко личные мечты “прирождённо властного человека” он объективирует в созданном им типе героя от Вадима, Орши и Пушкина в “Смерти Поэта” до Печорина, в котором “слишком переплелись поэзия и фактическая биография” (14. С.407). Кавказская или историческая тематика у Лермонтова — это побег от безвременья современности. Бесконечно бросая косной среде несостоятельный вызов, он сам накалял вокруг себя атмосферу ненависти, которая в результате погубила его (14. С.408).
Полемика о Лермонтове В.С.Соловьёва и Д.С.Мережковского носит контекстуальную общность и единство принципов оценки: творчество неотделимо от биографии и этического облика художника; “путь Лермонтова” (действие, бунт, “несмиренность и несмиримость” (13. С.88)) явно или скрыто сопоставляется с противоположной ценностно-эстетической установкой, которая ассоциируется в русской культуре с именем Пушкина (созерцание, гармония). Наконец, подразумевается для культуры в целом возможность некоторого действительного выбора такого пути. Миф осваивается в “прикладном” порядке. Соловьёв произнёс Лермонтову этический приговор, Мережковский же отличил “зло Лермонтова” от “обыкновенной человеческой пошлости”, уподобив поэта Иакову или Иову, ибо его бунт есть опыт забытой христианством “святости богоборчества”, дающей право на религиозное самоопределение.
В высказываниях о Лермонтове, содержащихся в “Розе Мира” Д.Л.Андреева, мы имеем дело с мифологией “во второй степени”. Впервые назвав само существование Лермонтова миссией, Андреев внёс поправку в обычное противопоставление его и Пушкина, категорически утверждая первенство младшего поэта. “Смерть Пушкина — великое несчастье, смерть Лермонтова — катастрофа для всех других метакультур... Миссия Лермонтова — одна из глубочайших загадок нашей культуры” (1. С.192).
Не только в творчестве, но и в фактах “внешней биографии” Лермонтова переплелись богоборчество и “светлая задушевная вера” (1. С.195). Для Андреева очевидно, что легендарная безнравственность в жизни Лермонтова — именно мифотворчество и игра с маской, не только пассивное свидетельство о процессах, запечатлённых глубинной памятью в предсуществовании, но и средство трудного продвижения на его духовном пути.
Деятельность И.Л.Андроникова была особенно плодотворной в сфере популяризации творчества Лермонтова — в печати, на эстраде, в документальных фильмах. Его монография посвящена пребыванию поэта в Грузии в 1837 г. С именем И. Л. Андроникова связано уникальное явление в отечественном литературоведении — Лермонтовская энциклопедия — первый персональный справочник такого масштаба и компетентности. Лермонтовская энциклопедия содержит анализ и комментарии к наиболее значимым художественным текстам, биографические материалы о современниках поэта и критико-биографические — об авторах, писавших о нём. Она снабжена словарём рифм Лермонтова и частотным словарём, а также биографической летописью. Таким образом, энциклопедия явилась концентрированным выражением завершённого “научного знания”, представшего в глазах среднего читателя в общедоступном и упорядоченном виде.