Одним словом, - «что за крики, что за хруст, уважаемый Прокруст?» - давно пора прекратить эти безобразия.
На мой взгляд, интерактивность – явление, чужеродное природе романа. Теоретики интерактивности – творческие люди, и как всякие люди, обладающие талантом, переоценивают его значение для других. Жадный человек не верит, что в мире есть другие ценности, кроме денег, мошенника невозможно убедить в том, что существуют честные и бескорыстные люди, футбольный фанат отказывается признать, что на свете существуют вещи важнее футбола. Творческий человек органически не способен поверить в то, что кто-то не желает участвовать в процессе созидания. Однако это действительно так – большинство людей вполне устраивает отведенная им роль потребителя, а не творца.
Тенденцией развития современного общества является дифференциация труда и профессионализм, - не соединение созидателя и потребителя, а их разделение. Читатель и писатель, как это правильно подмечено в известном анекдоте о чукче, – слишком разные амплуа.
То, что нужно читателю - не равное партнерство с автором или совместное творчество, а конечный продукт – хорошая книга. Ему интересен не процесс, а результат. Творческие потребности масс – не более, чем иллюзия. Часть людей реализует себя в работе, большинству же вполне хватает послеобеденных кроссвордов, игры «что-где-когда», компьютерных стратегий, обсуждения матча любимой команды – и хорошей книги (не интерактивной – самой обыкновенной). Сторонники интерактивности утверждают, что современный человек уже приучен к ней Интернетом, который предоставляет своим пользователям возможность своеобразного «серфинга» - перескакивания с сайта на сайт, с одного блока информации на другой в любой последовательности и в любом направлении.
Наверное, это так - однако кто сказал, что задача литературы – бежать, задрав штаны, за компьютерной реальностью? Цель автора состоит не том, чтобы читатель без малейшего ущерба для себя совершал различные манипуляции с книгой – читал с любой страницы и в любом порядке (справа налево и слева направо, от начала к концу и от конца к началу, снизу, сверху, наискосок и т. д.), откладывал в сторону и снова принимался за чтение. Задача писателя прямо противоположна. И заключается она в том, чтобы открывший книгу человек не выпускал ее из рук до тех пор, пока не прочитает до конца - и не в том порядке, как ему заблагорассудится, а так как это задумал автор. Книги Павича читают – но не потому, что они интерактивны или нелинейны, а потому что они талантливы.
Имитация романом структуры «гипертекста» - торопливая капитуляция, произведенная в тот момент, когда противник еще только начал наступление и силы сторон практически равны. То, чего должен добиваться роман – не позорная сдача, а почетный мир.
Главный недостаток такого подхода - не в том, что он не нужен пока читателю (в конце концов, читатель – существо убеждаемое), а в том, что имитируя компьютерную реальность, он нарушает то, что Ортега –и-Гассет назвал «герметичностью пространства романа».
Х. Борхес когда–то писал, что литературное произведение - это попытка придать правильную форму тому хаосу, которым является мир. Родившись, как и вся литература, из жизни, из незатейливых рассказов древнего человека про охоту на мамонта, со временем жанр превратился в то, что Павич назвал «державой романа» со всеми атрибутами, присущими великой державе. Как и любое цивилизованное государство, роман не может существовать без законов, норм и правил.
Интерактивный роман, уничтожая существующие ценности и нормы, делает попытку вернуть роман к его истокам. Вопрос о то, что из себя представляет эта попытка – разрушение жанра и возврат к хаосу или трансформацию и переход на новый, более совершенный виток развития (фаза «отрицания отрицания» по Гегелю) - остается открытым.
Павич прекрасно понимает разницу между бунтом и революцией. Бунт, мятеж – это попытка возврата к изначальному хаосу, проявление стихийной реакции граждан на несправедливость общественных порядков. Революция – стремление установить новый порядок. Павич хочет быть не мятежником, а революционером. Расстояние между литературой и жизнью, литературой и читателем он предлагает если не уничтожить, то предельно сократить, устаревшие, обветшалые формы, которыми жанр роман отделил себя от народа - разрушить. Однако просто их уничтожить, не предложив взамен ничего, нельзя. Потому что интерактивность романа – это, по существу, не новая норма, а разрушение старой. Новый закон Павича – это поиск индивидуальной формы для каждого романа. Спрашивается, где ее искать? Везде, кроме прошлого!
Пока писатели шлифовали форму романа, остальное человечество тоже не дремало. И придумало много интересных и полезных вещей. Чтобы систематизировать знания, люди изобрели словари и энциклопедии, а чтобы отвлечься от повседневных забот –игральные карты и кроссворды. Вот вам и новая форма - роман-словарь («Хазарский словарь»), роман-кросворд, роман –картежная игра.
Достаточно просто оглядеться вокруг. Обыденный материальный мир таит в себе массу открытий. Вещи, которые нас окружают, - если и не содержание романа, то его готовая форма. Тот же «ящик для письменных принадлежностей» (название еще одного романа «первого писателя 21 века»).
Постмодернизм – это игра. Давайте будем воспринимать это определение буквально. И создавать романы в форме, напоминающей различные виды игр. Тематика карт таро, использована, но существует и масса других карточных игр, не говоря уже о разнообразных спортивных играх и увеселениях.
Для скрещивания с романом подходит практически любое духовное или материальное явление окружающего мира. Ящик письменного стола отслужил свою службу – существуют и другие предметы мебели, интерьера или гардероба, еще не вовлеченные в литературный оборот. В наш техногенный век могут пригодиться и разнообразные технические устройства. Роман-карбюратор, роман-холодильник или роман-утюг – чем не тема? Тем более, что в последнем случае линию сходства романа с прообразом можно продолжить. Вес бумажной версии романа можно сделать сопоставимым с весом утюга, а его стоимость приравнять к стоимости его наиболее экономичных моделей. Или придумать способы прочтения романа, основанные на использовании принципов действия утюга - производимое по желанию читателя падение и возрастание эмоционального накала действия романа, выбросы пара и воды в форме избыточного текста и т. д.
Простые предметы и технические устройства, вроде утюга и автомата Калашникова, отслужили свою службу – не беда. Мир науки и техники неисчерпаем. Роман-уравнение, роман-формула, роман-теорема, роман-микросхема или чип, роман-изобретение – вполне в духе времени. Использование географических карт – вчерашний день литературы. Роман должно смотреть в строго определенном направлении – в будущее. На очереди - карта звездного неба, марсианские каналы и лунные кратеры, далекие галактики.
Весь мир, а теперь уже и вселенная – не то только интертекст, но и интер-форма для романа.
Не исключено, что классический жанр романа – просто не амплуа Павича, который, будучи талантливым человеком, сумел превратить свою слабость в идеологию, создав теорию «нелинейного романа». Разрушив одно из важнейших качеств романа – замкнутость его пространства, он предложил заменить его новой формальной структурой, заимствованной извне литературного жанра. Какая-то структура действительно необходима, чтобы окончательно не уничтожить роман, запутавшийся и завязнувший в плотных сетях интерактивности – но в чем ее преимущества перед классической моделью?
Я далек от мысли, что всякое новое заведомо хуже старого. Теория «золотого века» (все великое осталось в прошлом), исповедуемая китайскими мудрецами, привела некогда великое государство к застою и упадку. Быть может, я ошибаюсь, и за интерактивным романом - будущее. Но для этого, кроме книг первого и пока единственного интерактивного писателя 21 века должны появиться новые литературные шедевры.
В одном я уверен - модернисты и реформаторы литературе необходимы. В живописи модернизм обычно связывают с конкретными художественными направлениями (импрессионизм, авангардизм, кубизм, сюрреализм и др.). Последующие эпохи часто обнаруживают, что на самом деле направлений как таковых не было – были только имена.
То же самое происходит и в литературе. Эпоха модернистской литературы прошла, оставив произведения немногих гениев. И заставив задуматься – была ли она реальностью, или виртуальным творением литературоведов? Может быть, не было ни эпохи, ни школы, а были только гении, каждый из которых шел своим собственным путем и делал свои собственные открытия?
Сравнивать находки литераторов с изобретениями в сфере науки и техники не слишком корректно. И все- таки судьбы всех великих творений человеческого духа имеют много общего. Открытия гениальных ученых, - даже такие, польза от которых достаточно очевидна, - далеко не сразу внедряются в жизнь. Для практического освоения изобретения необходимо провести прикладные научные исследования и разработки, осуществить опытно-конструкторские и лабораторные работы, провести испытания и тестирования.
Чтобы принять или отвергнуть новации писателей-модернистов, обществу также требуется время.
Есть ли у романа будущего другие альтернативы, кроме интерактивности?