Для понимания содержания "Письма…" важно ясно представлять, что самодержавие являлось для Тютчева единственно возможной и целесообразной формой правления в России - той формой, которая органично сложилась в процессе ее истории и покоилась на глубоко воспринятых народом православных традициях. Не выражая сомнений в христианских основах и нравственных началах самодержавия, а, напротив, стремясь укрепить их, он в своих письмах 50 - 60-х гг. резко критикует "нелепости" государственной политики, "пошлость", "подлость", "скудоумие", "тупоумие" "во имя консерватизма", "безнадежную глупость", "полнейшую бессознательность", паразитический характер чиновничьей "клики", присосавшейся к "помазаннику Божию". Поэт полагал, что "пошлый правительственный материализм", "убийственная мономания", боязнь диалога с союзниками, недоверие к народу, стремление в идейной борьбе опираться лишь на грубую силу подтачивали открытую и незамутненную мощь христианской империи, давали козыри ее противникам, служили не альтернативой, а пособничеством "революционном материализму". Среди подобных следствий "правительственного материализма" Тютчев особо выделял чрезмерный произвол по отношению к печати, жертвами которого зачастую становились не столько либерально-демократические, сколько славянофильские издания. В русле расширения по инициативе правительства гласности "в пределах благоразумной осторожности" и появления массы новых изданий единомышленники Тютчева открывали во второй пол. 50-х гг. свои журналы и газеты ("Русская беседа", "Молва", "Сельское благоустройство", "Парус"), которые претерпевали цензурные сокращения и задержки и в конечном итоге закрывались.
Для понимания внутренней логики "Письма…" важно еще иметь в виду происходивший во второй половине XIX в. своеобразный поиск адекватного отношения к нарождавшимся в России феноменам общественного мнения, гласности, свободы журналистики, которые осмыслялись такими, например, государственными деятелями, как в 60-х годах П.А. Валуев или позднее К.П. Победоносцев. В определенной степени они являлись единомышленниками Тютчева по прогрессивному консерватизму и рассматривали прессу как новую неоспоримую силу, становящуюся универсальной формой цивилизации и действующую в условиях падения высших идеалов, исторических авторитетов и, говоря словами самого поэта, "самовластия человеческого я" (при этом сознательно или бессознательно, но закономерно превращающуюся в инструмент подобных процессов).
В такой ситуации оппозиционные либеральные, демократические, революционные, легальные и нелегальные издания в России и за рубежом (особенно "Колокол" и "Полярная звезда" А.И. Герцена) получали и известные моральные преимущества, ибо сосредотачивались на критике реальных недостатков и злоупотреблений существовавшего строя, хотя в своей положительной программе исходили из идеологической риторики невнятного гуманизма и прогресса, утопически уповавшей на внешние общественные изменения. Выступая против цензурных излишеств, Тютчев ратует за уравнивание в свободных условиях с оппозиционной печатью тех журналистов, которые остаются не у дел, но способны создать "мощное, умное, уверенное в своих силах направление", основанное на многократно подчеркнутых им христианских ценностях и утверждающее соответствующее государственное и общественное устройство.