Гоголевский герой действительно чем-то напоминал своего небесного покровителя: был кроток и безответен, безропотно сносил насмешки и злые шутки молодых чиновников. Однако он не был святым: его безответность была вынужденной, а не осознанно свободной, что характерно для христианских подвижников, а его послушание доходило до автоматизма. Весьма выразителен следующий эпизод. Желая вознаградить Акакия Акакиевича за долгую службу, ему поручили не обыкновенное переписывание, а нечто более сложное: изменить заглавный титул, поставить другое лицо в глаголах. Это «творческое» задание так его измучило и испугало, что он от него отказался и вернулся к прежнему бездумному переписыванию. Автоматическое свое занятие он исполнял ревностно, с любовью – «некоторые буквы были у него фавориты». Акакий Акакиевич был делателем буквы, а не духа. А после смерти, в отличие от своего святого покровителя, он стал делателем бунта, а не послушания. Бунт же произошел от страсти, а страсть – настоящая страсть! – возникла в бедном маленьком чиновнике… к новой шинели.
Гоголь призывает нас и сострадать своему герою, и в то же время всматриваться в его духовную проблему. Да, шинель действительно была насущной вещью для него: автор мастерски описывает петербургский промозглый ветер, который дует одновременно со всех сторон. Проходит полгода с начала пошива новой шинели, а лютая зима, кажется, и не думает кончаться – писателю важно показать, что в Петербурге, северной столице, царит «вечная зима», что холод пронизывает и духовную атмосферу города: тоскливо, зябко, одиноко в ней душе человека. Сослуживцы Акакия Акакиевича порой развлекались тем, что сыпали ему на стол бумажки, с канцелярским остроумием называя их снегом. Он терпел, и только когда злые шутки могли повредить делу, когда его толкали под руку, с какой-то особой интонацией произносил: «Оставьте меня! Зачем вы меня обижаете?» Лишь один из них услышал в этих проникновенных словах другие: «я брат твой», и эти слова перевернули его сердце и жизнь.
Таким образом, новая шинель нужна была Акакию Акакиевичу не только для того, чтобы прикрыть бренное тело, но еще более для того, чтобы почувствовать себя человеком, осознать себя равным среди других людей. И его существование действительно заметили, наконец, благодаря шинели (по одежке встречают!) и осчастливили, включив в свое сообщество, но как же мало это сообщество напоминало человеческое братство! Пошумели вокруг обновки, уговорили ее обмыть, заманили, напоили и… забыли за картами и пустой болтовней. К двенадцати часам ночи новая шинель валялась на полу, и бедный Акакий Акакиевич, снова одинокий и робкий, отправился в холод и мрак навстречу беде: бандиты отняли у него новую шинель, а будочник, этот страж порядка, проявил полное безразличие к происшедшему и полное нежелание вмешиваться. В так называемом «полицейском государстве» граждане беззащитны, брошены на произвол судьбы – увы, традиции эти проявляются по сей день …
Гоголь с большой духовной проницательностью показывает, что разного рода опасности и соблазны подстерегали Акакия Акакиевича с момента его призрачного «триумфа» (в связи с появлением новой шинели) на каждом шагу: чуть только воспрял он духом, чуть только поднял голову и посмотрел по сторонам с торжеством – и уже взгляд упал на витрину, где была выставлена картинка с игривым сюжетом, и уже выпил лишнего, и уже на обратном пути «побежал было вдруг, неизвестно почему, за какою-то дамою, которая, как молния, прошла мимо и у которой всякая часть была исполнена необыкновенного движения». Впрочем, опомнившись, он подивился своей «неизвестно откуда взявшейся прыти».
Между прочим, подобным же образом ведет себя в финале повести «значительное лицо»: проведя приятный вечер у знакомого, выпив, как и Акакий Акакиевич, два стакана шампанского, он почувствовал «расположение к разным экстренностям» и, уютно закутавшись в дорогую шинель, повелел кучеру везти себя не домой, а к немке Каролине Ивановне, которая была ничуть не моложе и не лучше его жены. Тот, кто недавно кричал бедному Акакию Акакиевичу: «Понимаете ли вы, кто стоит перед вами?» - и перечислял все промежуточные инстанции, которые следовало пройти, чтобы добраться до высшей ступени бюрократической лестницы, на которой он утвердился, - этот самый человек на лествице духовной, пожалуй, еще и не стоял, а если и стоял, то наверняка пониже запуганного им маленького чиновника. Они – антиподы по социальному статусу и собратья по человеческим немощам. И потому автор, жалея бедного Акакия Акакиевича, с неменьшей духовной жалостью говорит и о «бедном значительном лице». Сорванная с его плеч призраком Акакия Акакиевича генеральская шинель обнажила обыкновенную слабость и обыкновенный страх. На «значительном лице» не было лица, когда он прибыл домой. И если с тех пор он приподнялся над своей прежней человеческой ничтожностью, то потому только, что стал реже выкрикивать свои грозные фразы и лучше выслушивать людей.
И, наконец, последнее. Нам важно понять, как смотрит писатель на фантастическое окончание истории маленького чиновника, который, словно в отместку за свою неприметно прожитую жизнь, заставил после своей смерти весь Петербург с ужасом говорить о себе как о грозном призраке-похитителе чиновничьих шинелей.
Тайна посмертной участи героя связана с тайной его рождения. Литературовед В.Е.Ветловская, наиболее подробно и глубоко изучавшая житийные источники гоголевской «Шинели», обращает внимание на то, что на 22 марта приходится память святого мученика Василия, с которого во времена Юлиана Отступника медленно, с методической жестокостью сдирали кожу за то, что он остался верным Небесному Царю и обличил предательство царя земного.
Используя метафору «тело-одежда», которая нередко употребляется в христианской литературе, Ветловская обращает внимание на тот факт, что в повести у Акакия Акакиевича сначала была отнята шинель, а потом его лишили и последнего, что у него еще было – кожи и тела. И все же это еще не самое последнее – у героя оставалась небесная душа, которая, считает исследователь, незримо облачена в царскую порфиру (имя Василий в переводе означает «царственный»).
Однако «ужасная», по слову Достоевского, трагедия маленького героя Гоголя нам видится как раз в том, что ему эта вечная царская порфира была не нужна: даже посмертно душа его жаждала… шинели. Еще при жизни шинель – вещь, разумеется, необходимая, но все-таки всего лишь вещь – стала для него целью существования и «вечной идеей». Она оказалась предметом страстной любви и заменила ему «приятную подругу жизни». Ради нее он шел на любые жертвы, совершал в течение нескольких месяцев настоящий подвиг аскезы. Ради нее, в конечном счете, он отдал жизнь. Теперь, после смерти, тело уже не нуждалось ни в тепле, ни в прикрытии, но зато душа оказалась привязанной к тому, что всецело владело ею на земле. Оттого-то она и не могла оторваться от земли, где испытывала столько страданий, не могла подняться вверх, в небесные обители .
Акакия Акакиевича много жалели душевно, с позиций гуманизма. Но он, безусловно, нуждается и в самой главной - духовной жалости: душа его была слишком привязана к миру с его ложными ценностями, его табелью о рангах, она совсем забыла о вечности и находилась в плену у земли и земной вещи даже посмертно.
Существует евангельская притча о званых и избранных. Царь призвал на пир званых гостей, но они один за другим с извинениями отказывались прийти из-за житейских забот: один купил дом, другой – вола, третий только что женился. Тогда царь, разгневавшись, послал слуг, чтобы пригласили они всех, кого найдут на дороге: нищих, слепых, хромых, убогих. И те с готовностью собрались на пир, оказавшись в числе избранных. Был, однако, среди этих убогих счастливцев один, пришедший не в брачных одеждах. Царь изгнал этого человека во тьму внешнюю… А теперь зададимся вопросом: как отнесся бы царь к бедняку, который вместо брачных одежд («царской порфиры») предпочел прийти на небесный пир… в отнятой генеральской шинели? Пусть этот вопрос останется открытым – не нам судить.
И еще одно замечание. Те, кто интересовался тайной даты рождения героя и житийными источниками «Шинели», пока что не обратили внимания на следующее знаменательное совпадение: 22 марта, когда родился Акакий Акакиевич, празднуется память еще одного святого, Исаакия Далматского. Его имя упоминается в святцах также и на день 30 мая, когда родился император Петр I. Поэтому святой Исаакий считается небесным покровителем великого основателя города, в его честь воздвигнут Исаакиевский собор. Если дата рождения Акакия Акакиевича выбрана не случайно, то тогда можно предположить, что через имя общего святого Гоголь прозревал некую связь между создателем новой столицы и маленьким чиновником - ее невинной жертвой. Без них обоих немыслимо представить себе существование великого города, они его неотъемлемые полюса. Кстати, в повести однажды мелькнул силуэт знаменитого Медного всадника, но в очень сниженном виде – затасканном чиновничьем анекдоте о коменданте города, которому пришли сказать, что подрублен хвост у фальконетова монумента. Однако есть в этом анекдоте и что-то символическое: подрубленный хвост – это ведь утраченная точка опоры. Петр, «вздернув» Россию, нацелив ее на временные ценности, отвернув ее от вечных ориентиров и тем самым лишив надежных нравственных опор, подорвал устойчивость государства, запрограммировал грядущие бунты.