Писарев (Дмитрий Иванович) - даровитый критик, родился 2 октября 1840 г. в родовом селе Знаменском, на границе Орловской и Тульской губерний. До 11 лет он рос в семье, единственным любимым сыном; воспитывался под влиянием матери - бывшей институтки; к 4-летнему возрасту уже читал и бегло говорил по-французски.
Мальчику пресечены были всякие сношения с крепостным народом; его готовили к блестящей светской карьере. Во время учения в гимназии (в Санкт-Петербурге) Писарев жил в доме дяди и воспитывался на его счет, окруженный той же барской обстановкой, как и в деревне. Он отличался образцовым прилежанием, беспрекословной покорностью старшим, по его собственному выражению, "принадлежал к разряду овец" и в 16 лет окончил курс с медалью, но с крайне посредственными знаниям и весьма невысоким умственным развитием.
В автобиографической статье "Наша университетская наука" Писарев рассказывает, что при окончании гимназии любимым его занятием было раскрашивание картинок в иллюстрированных изданиях, а любимым чтением - романы Купера и, особенно, Дюма. "История Англии" Маколея оказалась для него непреодолимой, критические журнальные статьи производили впечатление "кодекса гиероглифических надписей"; русские писатели были известны юноше только по именам. На историко-филологический факультет Писарев поступил не по сознательному выбору, а с единственной целью избежать ненавистной ему математики и юридической сухости. В университете Писарев томится под гнетом схоластики, именуемой чистой наукой, вынужден переводить немецкую книгу, содержание которой ему недоступно и неинтересно ("Языкознание Вильгельма Гумбольдта и философия Гегеля"), изнывать над переводом Страбона или, по рекомендации профессора, удовлетворять свое влечение к истории изучением первоисточников и чтением энциклопедического словаря. Впоследствии Писарев находил, что даже чтение "Петербургских" или "Московских Ведомостей", отнюдь не блиставших литературными достоинствами, принесло бы его умственному развитию гораздо больше пользы, чем первые два года университетской науки. Литературное образование также мало двигалось вперед: Писарев успел только познакомиться с Шекспиром, Шиллером, Гете, имена которых беспрестанно пестрели у него на глазах во всякой истории литературы.
На третьем курсе Писарев принимается за литературную деятельность, в журнале для девиц - "Рассвет". На его обязанности лежит вести библиографический отдел; в первый же год сотрудничества он дает отчет об "Обломове" и "Дворянском гнезде". "Библиография моя, - говорит Писарев, - насильно вытащила меня из закупоренной кельи на свежий воздух". Университет оставляется с этих пор совершенно в стороне; Писарев решает не покидать литературного поприща. Библиографическая работа в девичьем журнале не могла, однако, отличаться особенной свободой. Писарев узнавал много фактов, запоминал чужие идеи, но лично оставался по прежнему в "разряде овец". В статье: "Промахи незрелой мысли" "довольно крутой переворот" в умственном своем развитии Писарев относит к 1860 г., в статье: "Наша университетская наука" эпохой "умственного кризиса" называет лето 1859 г. Последнее определение следует признать более точным. Этим летом разыгралась романтическая драма, глубоко потрясшая Писарева, - несчастливая любовь к двоюродной сестре. Ни сам предмет увлечения, ни родственники не сочувствовали этой страсти, и Писареву пришлось пережить жестокую борьбу с неудовлетворенным чувством. Страдание сделало для идейного движения Писарева гораздо больше, чем его книжные опыты. В одном из писем к матери он ставит свою сердечную неудачу в непосредственную связь со своими новыми настроениями. "Я решил, - пишет он, - сосредоточить в себе самом все источники моего счастья, начал строить себе целую теорию эгоизма, любовался на эту теорию и считал ее неразрушимой. Эта теория доставила мне такое самодовольствие, самонадеянность и смелость, которые при первой же встрече очень неприятно поразили всех моих товарищей". "В порыве самонадеянности" он взялся за вопрос из науки, совершенно ему чуждой. Это показывает, какую большую роль в миросозерцании Писарева играли аффекты. В его жизни нет истории нравственного мира, постепенно, шаг за шагом, вырабатывающего свое содержание, а есть ряд взрывов, немедленно отражающихся на идейном процессе писателя.
Вчерашняя "овца" сегодня чувствует себя "Прометеем". Идиллическая покорность старшим внезапно сменяется неограниченным скептицизмом, доходившим до отрицания солнца и луны. Вся действительность производила на юношу впечатление мистификации, а его "я" возросло до грандиозных размеров. В припадке мании величия Писарев принялся за изучение Гомера, с целью доказать одну из своих "титанических идей" о судьбе древних. Мания окончилась настоящим умственным недугом; Писарева поместили в психиатрическую больницу. Здесь он два раза покушался на самоубийство и затем, спустя 4 месяца, бежал. Его увезли в деревню; здоровье его восстановилось, но некоторые "странности и чудачества" (выражения г. Скабичевского ) остались до конца жизни; осталась и привычка к самым решительным толкованиям. Позднейший излюбленный предмет Писарева - естествознание - всякий раз грозил ему промахами и неосновательными увлечениями, когда популяризатор брал на себя смелость сказать свое слово в каком-нибудь научном споре, достаточно вспомнить статью "Подвиги европейских авторитетов", уничтожавшую презрительной иронией Пастера во имя будто бы научной истины о произвольном зарождении. Весной 1861 г. Писарев кончил курс в университете, получил серебряную медаль за рассуждение "Аполлоний Тианский". Еще раньше в "Русском Слове" (под редакцией Благосветлова ) был напечатан Писаревым перевод поэмы Гейне: "Атта Троль", а вскоре началось усиленное сотрудничество Писарева в этом журнале, хотя еще в апреле 1861 г. Писарев искал сотрудничества в "Страннике", органе более чем консервативном. Когда Писарева впоследствии укоряли за этот шаг, он оправдывался тем, что до близкого знакомства с Благосветловым "не имел понятия о серьезных обязанностях честного литератора".
Сотрудничество в "Русском Слове" было для Писарева разрывом с ближайшими университетскими товарищами, считавшими публицистику изменой науке. "Беззаботно и весело пошел Писарев по скользкому пути журналиста" и обнаружил изумительную деятельность, поставляя в год до 50 печатных листов. Весной 1862 г. Писарев подвергся преследованию за статью, напечатанную в подпольном журнале, был посажен в крепость и оставался в заключении более 4 лет; но писательство его не прекращалось, а наоборот, развивалось еще энергичнее, так как оно являлось единственным делом и развлечением заключенного. Писарев не жаловался на свое положение и находил в нем даже ту хорошую сторону, что оно располагает к сосредоточенности и серьезной деятельности. В первые два года работы в "Русском Слове" Писарева является, по нравственному миросозерцанию, эпикурейцем, не лишенным точек соприкосновения с эстетикой. Он "уважает" Майкова, как "умного и развитого человека, как проповедника гармонического наслаждения жизнью". Эта проповедь именуется "трезвым миросозерцанием" (ст. "Писемский, Тургенев и Гончаров"). Пушкин , столь ненавистный Писареву впоследствии, теперь для него автор романа, стоящего "на ряду с драгоценнейшими историческими памятниками" и, вместе с Ульрихом фон-Гуттеном, Вольтером, Гете, Шиллером, образец публициста. Характернейшая статья этого периода - "Базаров". Писарев так увлекся романом Тургенева , что сознается в "каком-то непонятном наслаждении, которого не объяснить ни занимательностью рассказываемых событий, ни поразительной верностью основной идеи"; оно вызвано, следовательно, только эстетическими чувствами - "кошмаром" позднейшей критики Писарева. Он превосходно понимает сильные и слабые стороны базаровского типа, подробно указывая, где Базаров прав и где он "завирается".
Писарев понимает и источник "завирательства": крайний протест против "фразы гегелистов" и "витания в заоблачных высях". Крайность понятна, но "смешна", и "реалистам" надлежит вдумчивее относиться к самим себе и не провираться в пылу диалектических сражений. "Отрицать совершенно произвольно, - говорит Писарев, - ту или другую, естественную и действительно существующую в человеке потребность или способность - значит удаляться от чистого эмпиризма... Выкраивать людей на одну мерку с собой значит впадать в узкий умственный деспотизм". Этими словами Писарева впоследствии пользовались его противники, когда он принялся "разрушать эстетику". Теперь Писарев еще не безусловный поклонник Базарова, каким он скоро станет; он признает его "человеком крайне необразованным", стоит за "безвредные (т. е. эстетические) наслаждения" и не согласен с Базаровым, будто человек осужден жить исключительно "в мастерской"; "работнику надо отдохнуть", "человеку необходимо освежиться приятными впечатлениями".
В заключение Писарев восхищается автором романа как художником, "человеком бессознательно и невольно искренним" - следовательно, признает бессознательное творчество, также один из "кошмаров" его в будущем. Помимо явно эстетических тенденций, Писарев в этот период проявляет и культурное миросозерцание, совершенно отличное от позднейшего. Обсуждая взаимные отношения личности и среды, Писарев решающей силой считает среду, общество: отдельные личности "не заслуживают порицания", как продукты окружающих условий. Отсюда - великий интерес художественных типов, в которых воплощены люди мелкие, бессильные и пошлые: они - иллюстрация общественной атмосферы. Собственно "писаревских идей" за это время высказывается им еще немного. Писарев восстает против умозрительной философии, стоит за удовлетворение нужд толпы "простых смертных", т. е. за демократизацию и полезность знания. Все это - доказательство истины, удачно сформулированной самим критиком: "у нас всегда случается, что юноша, окончивший курс учения, становится тотчас непримиримым врагом той системы преподавания, которую он испытал на себе самом". Писарев подвергает жестокой критике классическую систему и доходит до проповеди естествознания как основы гимназической программы (впоследствии Писарев круто изменит свое мнение и потребует удаления естественных наук из гимназического курса). Перемена атмосферы ясно чувствуется со статьи: "Цветы невинного юмора". Здесь резко поставлен вопрос о всеобъемлющей культурной роли естествознания; идея Бокля царит безраздельно и неограниченно; естествознание - "самая животрепещущая потребность нашего общества", популяризация естественных наук - высшее назначение "мыслящих людей". В следующей статье: "Мотивы русской драмы" та же идея выражена очень образно: молодежь должна проникнуться "глубочайшим уважением и пламенной любовью к распластанной лягушке... Тут-то именно, в самой лягушке, и заключается спасение и обновление русского народа". Новое миросозерцание раскрывается во всей полноте в статье "Реалисты". Это миросозерцание - не что иное, как всестороннее развитие идей и психологии Базарова. Автор неоднократно ссылается на тургеневского героя, отождествляет его с понятием "реалист", противопоставляет "эстетикам" и даже Белинскому . Определение "строгого и последовательного реализма" как "экономии умственных сил" подтверждается раньше опровергнутым изречением Базарова на счет природы - мастерской. Отсюда идея полезности, идея того что нужно. А нужны прежде всего пища и одежды; все остальное, следовательно, "потребность вздорная". Все вздорные потребности можно объединить одним понятием: эстетика. "Куда ни кинь - везде на эстетику натыкаешься"; "эстетика, безотчетность, рутина, привычка - это все совершенно равносильные понятия".