По поводу строф, описывающих Одессу, К. Зеленецкий, живший там в 30-х годах, писал в 1854 г.: "Описание Одессы, оставленное Пушкиным в его "Онегине", чрезвычайно верно и дышит поэтическим впечатлением действительности...
Я б мог сказать: в Одессе грязной.
В 1824 г., даже позднее, разные места на одесских улицах, где можно было погрязнуть по шею, были огораживаемы для предостережения пешеходов и экипажей. Особенно топко было низменное место между лицеем и Казенным садом, место, по которому Пушкину часто приходилось проходить от себя в дом графа [Воронцова].
Лишь на ходулях пешеход
По улице дерзает вброд.
В то время многие дамы, да и мужчины во время грязи носили на ногах род котурнов, так называемые галензи.
Но уж дробит каменья молот.
С первого же своего приезда в Одессу в 1823 г. М. С. Воронцов приказал мостить улицы Одессы туземным известняком, по системе [английского инженера] Мак-Адама.
Еще есть недостаток важный;
Чего б вы думали? — воды!
Потребны тяжкие труды...
В то время по улицам Одессы беспрестанно разъезжали водовозы с криком: воды, воды!
Особенно, когда вино
Без пошлины привезено.
В Одессе в то время много было греческих и молдавских вин.
Бывало, пушка заревая
Лишь только грянет с корабля —
с брандвахты, которая каждой весной приходит в Одессу из Севастополя, чтобы содержать караул между Практической и Карантинной гаванью, и уходит поздней осенью.
С крутого берега сбегая,
Уж к морю отправляюсь я.
В то время купальня помещалась у "Камней". Теперь камни срыты, сделана набережная, а купальни перенесены под бульвар. К купальне ходили по крутой прибрежной отлогости...
A prima donna? а балет?
При Пушкине на одесской сцене отличалась Каталани, сестра знаменитой певицы.
Толпа на площадь побежала...
на Театральную, вблизи которой жила тогда большая часть посетителей театра.
А мы ревем речитатив.
Слова, буквально верные в отношении ко многим из нашей немузыкальной молодежи".
Ср. в письме М. П. Розберга (одесского литератора) от 5 декабря 1830 г. Пушкину: "Надо вам сказать, что Одесса совсем уже не такова, как была при вас. Правда, здесь та же пыль, хотя менее грязи; те же очаровательные звуки Россини кипят и блещут в опере; те же славяне, греки, итальянцы, турки на улицах; тот же Оттон; та же золотая луна по вечерам рисует светлый столб в ясном зеркале моря, но мало жизни, действия..."
<Как Цицероновы авгуры,
Мы рассмеялися тишком...>
Насколько Пушкин был начитан в античной литературе и как точно передавал "анекдоты" в сочинениях античных писателей, подтверждает это сравнение. У Цицерона в его сочинении "О гадании" (книга 2, глава 24) Пушкин запомнил указание римского писателя: "Давно известно замечание Катона (старшего), который удивлялся, что два авгура могут глядеть друг на друга без смеха".
<Недолго вместе мы бродили
По берегам Эвксинских вод.>
Так называлось у античных греков Черное море; Э в к с и н с к о е море — в переводе на русский язык Г о с т е п р и и м н о е море.
<Судьбы нас снова разлучили
[И нам назначили] поход.
Онегин, очень охлажденный,
И тем, что видел, насыщенный,
Пустился к невским берегам,
А я от милых южных дам,
От [жирных] устриц черноморских,
От оперы, от темных лож
И — слава богу — от вельмож,
Уехал в тень лесов Тригорских,
В далекий северный уезд.
И был печален мой приезд.>
Пушкин из Одессы уехал 30 июля 1824 г. (или 1 августа, согласно "Летописи жизни и творчества", т. 1, с. 427. М.,1999. ¾ А.А.) и 9 августа прибыл в село Михайловское (Псковской губернии, Опочецкого уезда). Здесь он попал, помимо надзора местных властей светских и духовных, еще под специальное наблюдение отца своего. Это привело к резким вспышкам и ссорам в семье, закончившимся отъездом родителей и одиночеством поэта. "Затворник опальный" нашел приют в Тригорском, имении П.А. Осиповой (находившемся верстах в трех от Михайловского), в многочисленном женском обществе, в обществе ее сына А. Н. Вульфа и товарища Вульфа — Н.М. Языкова, студентов Дерптского университета.
<…>
<О, где б судьба не назначала
Мне безыменный уголок,
Где б ни был я, куда б ни мчала
Она смиренной мой челнок;
Где поздний мир мне б ни сулила,
Где б ни ждала меня могила, —
Везде, везде в душе моей
Благословлю моих друзей.
Нет, нет! Нигде не позабуду
Их милых, ласковых речей, —
Вдали, один, среди людей,
Воображать я вечно буду
Вас, тени прибережных ив,
Вас, мир и сон Тригорских нив.
*
И берег Сороти отлогий,
И полосатые холмы,
И в роще скрытые дороги,
И дом, где пировали мы —
Приют, сияньем Муз одетый,
Младым Языковым воспетый,
Когда из капища наук,
Являлся он в наш сельский круг, —
И нимфу Сороти прославил
И огласил поля кругом
Очаровательным стихом.
Но там и я мой след оставил,
Там ветру в дар, на темну ель
Повесил звонкую свирель.
Ср. в послании "П. А. Осиповой":
Но и вдали, в краю чужом,
Я буду мыслию всегдашней
Бродить Тригорского кругом,
В лугах, у речки, над холмом,
В саду под сенью лип домашней.
Когда померкнет ясный день,
Одна из глубины могильной
Так иногда в родную сень
Летит тоскующая тень
На милых бросить взор умильный.
(Село Михайловское, 25 июня 1825 г.)
С о р о т ь — река в том пушкинском уголке б. Опочецкого уезда Псковской губ., где были имения Михайловское, Тригорское, воспетые поэтом. Языков в 1826 г. посвятил П.А. Осиповой стихотворение "Тригорское", в котором находятся, между прочим, следующие строки:
В стране, где Сороть голубая,
Подруга зеркальных озер,
Разнообразно, между гор,
Свои изгибы расстилая,
Водами ясными поит
Поля, украшенные нивой, —
Там, у раздолья, горделиво
Гора трехолмная стоит;
На той горе, среди лощины,
Перед лазоревым прудом,
Белеется веселый дом,
И сада темные куртины
Село и пажити кругом.
Приют свободного поэта,
Не побежденного судьбой,
Благоговею пред тобой,
И, дар божественного света,
Краса и радость лучших лет,
Моя надежда и забава,
Моя любовь и честь и слава,
Мои стихи — тебе привет.
……………………………
Туда, туда, друзья мои!
На скат горы, на брег зеленый,
Где дремлют Сороти студеной
Гостеприимные струи;
Где под кустарником тенистым
Дугою выдалась она
По глади выгнутого дна,
Песком усыпанной сребристым.
Одежду прочь! Перед челом
Протянем руки удалые
И бух! — блистательным дождем
Взлетают брызги водяные.
Какая сильная волна!
Какая свежесть и прохлада!
Как сладострастна, как нежна
Меня обнявшая Наяда.
Дышу вольнее, светел взор,
В холодной неге оживаю,
И бодр и весел выбегаю
Травы на бархатный ковер.
Что восхитительнее, краше
Свободных, дружеских бесед,
Когда за пенистою чашей
С поэтом говорит поэт.
Жрецы высокого искусства,
Пророки воли божества, —
Как независимы их чувства,
Как полновесны их слова!
Как быстро мыслью вдохновенной,
Мечты на радужных крылах,
Они летают по вселенной
В былых и будущих веках!
Прекрасно радуясь, играя,
Надежды смелые кипят,
И грудь трепещет молодая,
И гордый вспыхивает взгляд.
Певец Руслана и Людмилы,
Была счастливая пора,
Когда так веселы, так милы
Неслися наши вечера.
Там, на горе, под мирным кровом
Старейшин сада вековых,
На дерне мягком и шелковом,
В виду окрестностей живых...