Английская сказка даёт нам возможность побывать в детстве, причём не просто в детстве, не в детстве своего или какого-то другого ребёнка, а в своём собственном. Вирджиния Вулф писала о сказках Кэрролла, что это не детские книги, но книги, в которых мы становимся детьми20 . И эти её слова можно распространить на всю английскую сказку. В реальной жизни леди Мюриель Брайтон-Дженс и Премьер-министр вряд ли бы встретились. "Взрослая" жизнь не даёт возможности исправить сделанную ошибку, шарик можно выбирать лишь один раз...
Неоднократно подчёркивалось, что английская сказка близка к фольклору. Но это не совсем так. Она почти не обращается к традиционным сказочным сюжетам, а если и обращается, то, как правило, переосмысливает их в пародийном плане, как мы видели выше. Единственный фольклорный источник, из которого черпает литературная сказка, - это "Сказки матушки Гусыни". Вот к их героям и традициям она охотно обращается. Стихи Лира как бы прямо взяты из той книги. Излюбленные глупцы и чудаки английского фольклора населяют мир Кэрролла, Трэверс, Биссета. Здесь мы встречаем и Шалтая-Болтая, и короля Коля, и корову, которая подпрыгнула выше Луны.
В остальном же литературная сказка предпочитает обращаться не к сказке фольклорной, а к её основе - мифологии. Толкиен, создавая свой мир, обращается к скандинавской мифологии, а Льюис - к христианской, античной, а также в какой-то степени к мирам Древнего Востока. В сказках Киплинга непосредственно действуют Джин, египетский Анубис, австралийский Нконг, Виланд, Тор, Пак. Да и сами "Просто сказки" - это, в сущности, мифы, что явствует уже из названий ("Откуда взялись броненосцы", "Отчего у верблюда горб"). Скорее мифическим, чем сказочным героем является Питер Пэн. Этот персонажсовершенно чётко восходит к шекспировскому Доброму Малому Робину, а тот - к древнегреческому Пану. Питер имеет даже те же атрибуты: дудочку и козла, на котором он разъезжает верхом. Позднее Питер Пэн оденется в плащ из сухих листьев, но в первой повести Барри он наг, как и полагается божеству. Питер Пэн - мифический герой, и под стать ему мир, в котором он живёт, - мир, сочинённый Барри и юными Дэйвисами, с его феями, говорящими деревьями и птицами и мудрым вороном Соломоном, который посылает женщинам детей.
Второй источник, к которому обращается сказка, - это эпос. Возьмем, к примеру, "Книгу Джунглей" Р. Киплинга. Постоянные эпитеты, герои, каждый из которых имеет своё амплуа, сохраняемое им на всём протяжении книги (Шер-Хан - убийца, Волчица - заботливая мать, Балу - учитель, Хатхи - мудрец), строгие правила, запечатлённые в Законах Джунглей, определяющие всю жизнь их обитателей, плавное, размеренное повествование, то в стихах, то в прозе - всё это черты, присущие эпосу.
Книги Киплинга "Пак с холма Пука" и "Награды и Феи" представляют из себя своеобразное переплетение мифа, исторических преданий и средневековых легенд. Вспомним "Бегство из Димчера". Будь это сказка, сыновья вдовы, спасшие народ холмов, прозрели бы и заговорили, но это не сказка, и они лишь получают дар, являющийся одновременно благом и проклятием. В рассказе "Нож и меловые холмы" из того же сборника юноша, добывший для своего племени нож, не получает в награду за свой подвиг любимую девушку, ибо он стал богом и может только благословить её на брак с другим с высоты своего могущества и одиночества. Миф, эпос суровее, жёстче, правдивее, и литературная сказка следует именно ему. Эльфы, гномы, гоблины английской сказки гораздо ближе к своим мифическим, чем сказочным предшественникам. Это вовсе нелегкомысленные существа с крылышками, порхающие с цветка на цветок, против которых так восставал Толкиен, нет, это древние и мудрые создания, ведающие Первоначальную Магию.
И, может быть, именно благодаря этому обращению к тем временам, когда чудесное ещё не было чудом, а было так же естественно, как свет солнца, приход весны, пение птиц, английская сказка обладает каким-то неуловимым волшебством, чем-то, чего уже нет в нашем мире, но что мы ещё помним в наших снах и грёзах. Это что-то невозможно объяснить, это музыка, звучащая в словах и названиях, это аромат, доносящийся с, казалось бы, мёртвых страниц. Оно исчезает, умирает, когда мы пытаемся его отсечь, вычленить, определить. Крылья фей и струны эльфийских арф, так же как золото гривы Аслана и белые цветы, дождём осыпающиеся в джунглях Индии, - слишком тонкая материя, она не выдерживает критического анализа. И мы только можем вместе с Сэмом Скромби потрясённо бормотать: "Раньше я думал, что если эльфы, то надо, чтоб ночь ... чтобы тёмный лес, и луна, и звёзды... А тут нате-ка вам - белый день ... да светлей светлого, да ярче яркого!.. И оно им, оказывается, в самый раз подходит! Вроде ты не сам по себе, а в песне ... если вы понимаете, про что я толкую".
Английская сказка и не пытается объяснить это чудо. Единственным, кто пытался это сделать, был Льюис, но и у него ничего не получается, когда он пытается не вызвать, а пересказать то самое чувство, кроме жалкого лепета: "Представьте себе, что вы в комнате, окно которой выходит на чудесный морской залив, и на противоположной стороне висит зеркало. Когда вы отворачиваетесь от окна, вы видите в зеркале и море, и долину; в каком-то смысле они те же самые, и в то же время другие - глубже, удивительнее, словно отрывок из повести, которую вы никогда не читали, но очень хотите узнать ... Я не могу описать этого лучше, если вы окажетесь там, вы поймёте, что я имею в виду". И это ещё раз доказывает подлинность этого волшебного мира, над магией которого не властен даже его создатель.
И поэтому, на взгляд автора, литературным наследникам Толкиена не следовало публиковать его "Сильмариллион", и, может быть, даже самому Толкиену - "Лист кисти Ниггля". Читатель должен видеть чудо - но не должен знать, как это делается.
Большинство авторов и не пытаются объяснить нам созданный ими мир. Более того, они специально не договаривают, не рассказывают нам всего, и мы можем только гадать, что ещё было в волшебной книге Кориакина, которую листала Люси, и какие легенды не рассказал Маугли старый Хатхи, и откуда королевская кобра знает Мэри Поппинс, и звёзды ли делают из серебряной бумаги или серебряную бумагу - из звёзд? "Истории никогда по-настоящему не кончаются. Просто в каком-то месте их перестают рассказывать".
Сам язык английской сказки обладает этой магией. Читая строки элифийских песен (даже не на русском и не на английском, а на эльфийском языке), мы видим и свет звёзд, и струение золотых волос Нимродэли, слышим шорох листьев в ветвях мэллорнов и далёкий ропот моря, из которого всё пришло и куда когда-то всё уйдёт. Недаром на Западе существуют научные работы, посвящённые исследованию эльфийского и других языков Средиземья. Это есть и у других авторов. Размеренный напев Законов Джунглей, Песня Угрозы Сельчанам, за словами которой мы слышим шуршание стеблей, оплетающих обречённую деревню, Песнь Чиля с её запахом разложения и смерти. Медведь у Киплинга говорит так, как мог бы говорить только медведь, а волк - как волк. Это тоже тайна английской сказки, "кто-то произносит слова, которые вам непонятны, но вы чувствуете, что в словах заключён огромный смысл ... они кажутся прекрасными, настолько прекрасными, что вы помните их ... всю жизнь".
И так же естественно и необъяснимо волшебство происходящего, так же лёгок и естествен переход в этот мир. Юстэс говорит: "Теперь я знаю, что все эти круги и слова - просто чушь", надо просто попросить его, и поверить, и повернуть стрелку компаса, и в полночь выбежать за старым бурым медведем из детской, и легко шагнуть за зеркало. И чудо свершится само собой.
И потому герои сказки так часто и так легко летают. Им не нужно для этого ни ковров-самолётов, ни сложных заклинаний, ни волшебного зелья. Только лёгкость, которой они и так обладают в избытке. Летает Питер Пэн, летает Мэри Поппинс, дядюшка Паррик, невесомая принцесса, мисс Прайс, Алиса. И они не только летают сами, они помогают взлететь другим, даже мисс Персимон и парковому сторожу.
Но полёт этот проистекает не только от лёгкости героев, но и от совершенно иных их качеств. Недаром королева из рассказа Макдональда восклицает: "Легковерный - это не похвала... Избыток лёгкости в мыслях - это хуже не придумаешь". Избыток лёгкости в мыслях вызывает полёт, но он же является причиной бессердечия. Дети могут летать лишь потому, что они "весёлые, непонимающие и бессердечные". Невесомая принцесса летала, пока ничто не заставило её страдать, и обрела вес, когда впервые в жизни заплакала над чужим горем. А какое средство предлагает дядюшка Паррик своим гостям для того, чтобы спуститься на землю, в прямом и переносном смысле, - подумать о чём-нибудь грустном.
Жизнь, к счастью ли, к несчастью, проходит не в воздушной стране, а на Земле с её силой тяготения. И поэтому в английской сказке, несмотря на всё её волшебство и искрящуюся лёгкость, всегда есть горечь. Да настоящего чуда и не могло бы быть без этой светлойпечали. Ведь обретение невозможно без потерь, встреча - без разлуки. Уходит третья эпоха Средиземья со своими королями и героями, уходит из взрастивших его джунглей Лягушонок Маугли, вместе с разговором деревьев и голосом ветра уходит детство от Барбары иДжона Бэнкс. Но если мы прикроем глаза, то перед тем, как море серовато-голубой воды, представшее нам, заполыхает красным огнём, мы увидим Русалочью лагуну и услышим шум прибоя у того берега, на который нам уже не дано ступить.