К. В. Пигарев, Г. М. Фридлендер
Антиох Дмитриевич Кантемир (1708-1744), сын молдавского господаря, был человеком широко и разносторонне образованным, крупным политическим деятелем, одним из наиболее даровитых русских дипломатов той эпохи. Его пребывание на посту русского посланника в Лондоне (1732-1738) и Париже (1738-1744) было заметной вехой в развитии отношений передовой мысли России и Запада эпохи Просвещения. В Париже Кантемир близко познакомился с философом-просветителем Б. Фонтенелем, трактат которого «О множестве миров» перевел на русский язык до отъезда за границу (перевод этот, имевший большое просветительное значение и направленный против догматов церкви, опубликован в 1740 г.; спустя шестнадцать лет был запрещен Синодом). Дружба связывала Кантемира с Ш. Монтескье (сделанный Кантемиром перевод «Персидских писем» не сохранился), драматургом Нивелем де Лашоссе, математиком Мопертюи. Переписывался Кантемир и с Вольтером.
Начало литературной деятельности Кантемира относится ко второй половине 20-х годов: в это время он сочиняет не дошедшие до нас любовные песни. Позднее Кантемир с осуждением отзывался о своих ранних опытах, считая, что его призвание - писать не любовные, а сатирические стихи. Свое литературное творчество зрелый Кантемир подчинил воспитательным задачам. «Все, что я пишу, пишу по должности гражданина, отбивая все, что согражданам моим вредно быть может», - заявлял он. Осознание писательского дела как дела высокого, гражданско-патриотического стало, начиная с Кантемира, в России традицией, подготовленной историей предшествующей древнерусской культуры и письменности.
Сатиры писать Кантемир начал на рубеже 20-30-х годов. До отъезда в Англию им было создано пять сатир. За границей сатирик упорно работал над ними, добавил четыре новых. В результате переработки в первых пяти сатирах конкретизируется и углубляется критика социальных зол русской действительности, ослабляется абстрактно-моралистическое начало: сатирические образы приобретают силу ярких и емких типических обобщений, а язык - необычайную меткость, силу и выразительность.
Признавая связь своего творчества с античной и западноевропейской традицией, Кантемир писал, что «наипаче Горацию и Боалу, французу, последовал, от которых много занял, к нашим обычаям присвоив». Ту же мысль он выразил в стихотворном афоризме: «Что взял по-галльски, заплатил по-русски». Кантемир не ошибся в своей самооценке. Заимствование отнюдь не носило в его сатирах характера следования готовым образцам, а было самобытной, творческой их переплавкой. Опираясь на опыт предшественников, Кантемир отзывался на те мотивы древнеримской и французской стихотворной сатиры XVII в., которые были созвучны его времени и отвечали публицистическим и воспитательным задачам его творчества. Так, например, в сатире второй - «На зависть и гордость дворян злонравных» (1730) - Кантемир доказывает, что не «порода», а собственные заслуги дают человеку право считаться «благородным». И хотя тема этой сатиры - тема личного благородства, противопоставленного знатности рода и доблести предков - не была открытием Кантемира (к ней обращались и Ювенал, и Буало), в России она приобрела особое значение после недавно введенной Петром «Табели о рангах» (1722). Родовитое дворянство восприняло этот акт петровского законодательства как посягательство на свои былые привилегии. Но значение сатиры Кантемира было шире: провозглашенная им идея, созвучная идеалам Просвещения, на протяжении всего XVIII в. требовала постоянного о себе напоминания. Ее вслед за Кантемиром будут повторять в России Сумароков, Новиков, Фонвизин, Державин, Радищев, Карамзин, молодой Крылов, в творчестве которых она служит то целям воспитания дворянства в духе гуманности и уважения к человеку, а то и утверждению идеала внесословной ценности человеческой личности - от дворянина до крепостного «раба».
Сатира Кантемира стоит у истоков многих тем, мотивов и образов, прошедших через всю русскую литературу XVIII в. Так, нарисованный в уже названной второй сатире щеголь был первым в ряду образов многочисленных французоманов и «петиметров», которые под разными именами возродились на страницах сатирических журналов екатерининской эпохи, выводились на сцену в комедиях того времени, высмеивались в лубочных картинках. В сатире седьмой («О воспитании», 1738) впервые широко поставлена тема, которая станет одной из центральных тем литературы периода русского Просвещения, - об ответственности родителей за умственное и нравственное воспитание детей, тема, к которой будут обращаться самые выдающиеся русские писатели XVIII в. «...в них все страсти всякого чина людей самым острым сатирическим жалом проницаются», - писал о сатирах Кантемира Ломоносов.
Бичуя каждый из наблюдаемых им пороков русской общественной жизни своего времени, Кантемир имел перед глазами его конкретного социального носителя. Но в соответствии с эстетикой классицизма «подлинник» служил ему материалом не для портретного или памфлетного изображения, а для создания типического обобщения, где индивидуальные и национальные черты обогащали уже сложившуюся и устоявшуюся сатирическую традицию. Благодаря этому, несмотря на обобщенность и условные имена сатирических персонажей, современники узнавали в них реальные прототипы. Вот почему сатиры Кантемира впервые были изданы в России только спустя два десятилетия после смерти писателя, в 1762 г. Первые пять сатир, написанные до отъезда за границу, охотно переписывались и распространялись уже современниками в рукописи. Посмертно были изданы и переводы Кантемира из Горация и Анакреонта.
Отражая вступление русской литературы на путь творческого соревнования с литературами передовых европейских стран, сатиры Кантемира сохранили тесную, органическую связь с отечественными литературными источниками - антиклерикальной рукописной демократической сатирой XVII в., проповедями Феофана Прокоповича, а порою и с «грубыми и почти деревенскими шутками» народных «игрищ» (несмотря на пренебрежительные отзывы о них самого сатирика). И язык сатир Кантемира свидетельствует о внимании и близости автора к языку простого народа, хотя синтаксис, изобилующий инверсиями по образцу латинских классиков, и делает сатиры Кантемира часто трудными для восприятия человека нашего времени. Эти трудности связаны с тем, что стих Кантемира-сатирика - силлабический тринадцатисложник: ему суждено было уже вскоре стать вчерашним днем в истории русского стиха.
В «Письме Харитона Макентина к приятелю о сложении стихов русских» (1743) Кантемир защищал свою позицию силлабика в споре с Тредиаковским и остался ей верен до конца. Все же введение Кантемиром в последних сатирах (как и в переработанных редакциях первых пяти сатир) дополнительного ударения в силлабическом стихе - на пятом или седьмом слоге - было первым шагом на пути к реформе русского стихосложения.
Острота, меткость, новизна содержания сатир Кантемира обусловили уже при жизни сатирика интерес к его творчеству за рубежом. В 1749 и 1750 гг. был издан французский перевод его сатир, сделанный другом Кантемира - аббатом Гуаско; ближайшее участие в подготовке этого издания принимал Монтескье. С французского был выполнен немецкий перевод (1752). Оба они вышли в годы, когда в России сатиры Кантемира оставались еще неизданными.