Содержащийся в тетради-рукописи первоначальный вариант эпиграфа "Любовной песни Дж. Альфреда Пруфрока" обозначает тему любви, алкающей "пустых отрад", тему плотского вожделения как одну из основных тем поэмы. Кульминацией ее развития стал фрагмент, не вошедший в опубликованный окончательный вариант поэмы, под названием "Ночное бдение Пруфрока" ("Prufrock's Pervigilium"). "Ночное бдение Пруфрока" представляет собой поэтический фрагмент, располагавшийся между семьдесят второй и семьдесят третьей строками "Любовной песни Дж. Альфреда Пруфрока". В настоящее время он опубликован в сборнике "Фантазии мартовского зайца" ("Inventions of the March Hare", 1996). Это современный, урбанистический вариант латинского текста "Ночное празднество Венеры". Всеобщий космический праздник любви, "непрерывный жизни ток" трансформируются в скрытый эротизм, подавленные желания Пруфрока. Блуждания по городу героя, всматривающегося в женские силуэты на улицах, его бессонница, темное пространство комнаты, заполненное ночными фантазиями, являются пародийной парафразой языческого гимна: "Без помехи жаждет каждый брачный заключить союз". Приведем отрывок из "Ночного бдения Пруфрока" с подстрочным переводом:
Аnd when the dawn at length had realized itself
А когда рассвет в конце концов очнулся
And turned with a sense of nausea, to see what it had stirred:
И вернулся с ощущеньем отвращения увидеть, что же привело в движенье
The eyes and feet of men -
Ноги и глаза мужчин -
I fumbled to the window to experience the world
Я пробрался ощупью к окну, чтобы взглянуть на мир
And to hear my Madness singing, sitting on the kerbstone
И услышать, как поет мое Безумие, сидя на бордюре,
[A blind old drunken man who sings and mutters,
[Пьяный слепой старик поет, бормочет
With broken boot heels stained in many gutters]
В башмаках со стоптанными задниками, в грязи сточных канав]
And as he sang the world began to fall apart…54 .
Пока он пел, мир начал распадаться…
Латинское "Ночное празднество Венеры" заканчивается всепобеждающей песней любви певчих птиц, "Ночное бдение Пруфрока", - бормотанием "пьяного чудовища", олицетворяющего безумие, душевный мрак и психологические комплексы героя. Звуки пьяной песни слепого бродяги пародируют соловьиные трели на рассвете. Выступающий из темноты издевательский призрак напоминает безобразного слепого из "Госпожи Бовари" Г. Флобера, с которым Т. С. Элиота сближают не только эстетические взгляды. Оба художника не приемлют как романтизм в искусстве, так и романтическую модель поведения в реальности. Для них характерно особенное чутье на пошлость и фальшь живущих в обществе стереотипов, в том числе на романтизацию адюльтера. Эмма мечтала о герое-любовнике, "слезах и поцелуях", "челнах, озаренных лунным светом", "соловьином пении в рощах" и т. д. В действительности вместо пения соловья ее сопровождает вопль слепого бродяги. "Голос его, вначале слабый, как у новорожденного, постепенно становился пронзительным. В ночной темноте он звучал тягучим нечленораздельным воплем какого-то непонятного отчаяния. Что-то бесконечно одинокое было в этом щемящем звуке, как бы издалека доходившим до слуха Эммы сквозь шум деревьев, звон бубенцов и тарахтенье пустого кузова. Он врывался к ней в душу, как вихрь врывается в глубокую теснину, и уносил ее на бескрайние просторы тоски"55 . Пруфрок, чьи "нервы спроецированы на экран" (Элиот. С. 22), не питает иллюзий, его романтические порывы, едва возникнув, погибают. В его "соловьиной роще" дамы "тяжело беседуют о Микеланджело", хихикает швейцар, завывает пьяница, поют русалки. В поэзии Т. С. Элиота соловьи лишены привычной для современного читателя романтики. Поэт счищает позолоту времени с древнего мифа, обнажая его темные корни, теряющиеся в глубинах первобытного хаоса.
Список литературы
1 Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура. М.,1991. С. 169.
2 Eliot T. S. "Ulysses", Order and Myth // Selected Prose of T.S. Eliot. San Diego; N.Y.; L., 1975. Р. 177.
3 Юнг К. Г. О психологии бессознательного // Юнг К. Г. Собрание сочинений. Психология бессознательного. М., 1994. С. 141.
4 Бахтин М. М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике// Бахтин М. М. Литературно-критические статьи. М., 1986. С. 150.
5 Вышеславцев Б. П. Этика преображенного Эроса. М., 1994. С. 43.
6 Там же. С. 320.
7 Более подробно см.: Кессиди Ф. Х. Гераклит. М., 1982.
8 Досократики. Минск, 1999. С. 137.
9 Frye N. Words with Power. Being a Second Study of "The Bible and Literature". San Diego; N.Y.; L., 1990. Р. 183.
10 Тахо-Годи А. А. Аэдона// Мифологический словарь. М., 1990. С. 83.
11 Веселовский А. Н. Историческая поэтика. М., 1989. С. 293.
12 Гомер. Одиссея. М., 1986. С. 205.
13 Аполлодор. Мифологическая библиотека. Л., 1972. С. 72.
14 Грейвс Р. Мифы Древней Греции. М., 1992. С. 128.
15 Там же. С. 127.
16 Овидий. Метаморфозы. М., 2000. С. 198.
17 В представленной Ф. Ф. Зелинским аттической сказке "Соловьиные песни" Прокна, превращенная в соловья, рассказывает своему племяннику Кекропу, сыну Эрехтея, свою печальную повесть, подчеркивая, что именно страсти сгубили всех персонажей этой трагической истории. "Тетя, как же это могло случиться? - спросил он, когда она кончила свою песню. - В пылу страсти, мой милый. - В пылу чего? - В пылу страсти…". Далее Прокна, развертывая цепь свершившихся преступлений объясняет, что и гнев, и жажда мести, и оргиастическое исступление во время таинств Диониса - все это страсти, несущие в себе зерно разрушения. Превращение же в птиц освободило героев от власти страстей. "…Превратясь в птиц, мы спустились ниже страстей. - Ниже страстей? - Да. Вот ты слышал, как я в песне оплакивала моего Ития, которого сама убила; да, я грущу о нем. И эта грусть никогда меня не покинет. Но грусть - это не отчаяние, не страсть; грустить и мы, птицы, можем, но отчаиваться - нет. То же и с гневом: какой у птицы гнев? Ощетинит перышки - а в следующую минуту и забыла. Нет, настоящие страсти только у вас бывают, у людей" (цит. по: Зелинский Ф. Ф. Сказочная древность Эллады: Мифы древней Греции. М., 1993. С. 299-300).
18 Овидий. Указ. соч. С. 189.
19 Там же. С. 196.
20 Элиот Т. С. Суини Эректус // Элиот Т. С. Бесплодная земля: Избр. стихотворения и поэмы. М., 1971. С. 35. В дальнейшем ссылки на цитаты из произведений Т. С. Элиота будут приводиться в тексте статьи по указанному изданию в переводе А. Сергеева и будут обозначаться: Элиот.
21 Овидий. Указ. соч. С. 245.
22 Там же. С. 440.
23 Образ Навзикаи - один из самых загадочных в греческой мифологии. Р. Грейвс следом за С. Батлером допускает, что автором "Одиссеи" была женщина, а именно Навзикая.
24 Муравьев В. Примечания // Элиот Т. С. Бесплодная земля. С. 158.
25 Теплые чувства Навзикаи, возникшие к чужеземцу и стремление видеть его своим супругом отмечаются повествователем при каждой встрече ее с Одиссеем. Описывая изумление царской дочери, Гомер выдает ее тайные мысли: "О, когда бы подобный супруг мне нашелся, который, /Здесь поселившись, у нас навсегда бы остался!". Отец Навзикаи, царь Алкиной, также мечтает об этом браке: "Если б нашелся подобный тебе, в помышленьях со мною/ Сходный, супруг Навсикае, возлюбленный зять мне, и если б/ Здесь поселился он…". Наконец, на прощание Навзикая просит Одиссея помнить о ней: "Радуйся, странник, но в милую землю отцов возвратяся,/ Помни меня; ты спасением встрече со мною обязан". На что многоумный Одиссей отвечает прекрасноцветущей дочери Алкиноя: "Буду там помнить тебя и тебе ежедневно, как богу, / Сердцем молиться: спасением встрече с тобой я обязан" (Гомер. Указ. соч. С. 64, 72, 82, 83). Д. Джойс начинает в 1919 и заканчивает в 1920 году тринадцатый эпизод романа "Улисс". В "Навзикае" он в числе других мотивов обыгрывает в иронически-пародийном ключе мотив несбывшихся надежд. "Она слабо улыбнулась ему, улыбкой нежной и всепрощающей, улыбкой, готовою перейти в слезы, - и они расстались… Мистер Блум смотрел, как она ковыляет прочь. Бедняжка!.. Покинутая красотка" (Джойс Д. Улисс. М., 1993. С. 285). "Jilted beauty" (Joyce J. Ulysses. N.Y., [S.a.]. Р. 368.
26 Cuddy L. A. T. S. Eliot and the Poetics of Evolution. Sub/Versions of Classicism, Culture and Progress. Lewisburg; L., 2000. Р. 181.
28 См.: Eliot T. S. Inventions of the March Hare. Poems 1909-1917 / Ed. By Ch. Ricks. N.Y.; San Diego; L., 1996. Р. 41.
29 Nagy G. Poetry as Performance. Homer and Beyond. Cambridge, 1996. Р. 35-36.
30 Т. Кэрью, "Песня": "Не вопрошай, зачем с ветвей, / К кому слетает соловей. / Он ищет для своих рулад/ То, чем твой голос так богат". Д. Драйден, "На смерть мистера Генри Перселла": "Но если близко ночи наступленье, / И Филомела меж ветвей/ Вступает со своей/ Мелодией небесной, / Тогда они смолкают в тот же миг,/ Впивая музыки живой родник…" (цит. по: Европейская поэзия семнадцатого века. М., 1977. С. 106, 148.). А. Поуп, "Пасторали": "Когда мы слышим Филомелы трели, / Немеют наши скудные свирели!" (Поуп А. Поэмы. М., 1988. С. 30.)
31 "Соловей еще сильнее прижался к шипу, и острие коснулось наконец его сердца. И все тело его вдруг пронзила жестокая боль. Все мучительнее и мучительнее становилась боль, все громче и громче раздавалось пенье Соловья, ибо он пел о любви, которая обретает совершенство в Смерти, о той Любви, которая умирает в могиле" (см.: Уайльд О. Избр. произв.: В 2 т. Т.1. М., 1993. С. 246.)
32 Квинт Гораций Флакк: "Вьет гнездо и зовет жалобно ласточка: / "Итис, Итис, вернись!" Прокна злосчастная/ Опозорила род местью кровавою/ Сладострастному варвару". Публий Овидий Назон: "Только б вину искупить, под стропилами крыш хлопотливо/ Ласточка, грешная мать, гнездышко птенчикам вьет" (цит. по: Античная лирика. М., 1968. С. 416, 449). Пентадий: "Стон Филомелы летит, недостойной, по Итису - сыну, / Что на съедение дан, стон Филомелы летит" (цит. по: Поздняя латинская поэзия. М., 1982. С. 453).