Так находит себе объяснение отмеченная выше концентрация античных мотивов в творчестве П. последних лет жизни и их особый характер. Первая треть XIX в. в целом характеризуется изживанием антично ориентированного компонента европейской культуры и выходом на передний план более непосредственно жизненных сторон культурно-исторического процесса. В этой атмосфере наглядно сопоставлялись две системы критериев и ценностей. С античным наследием связывалось представление о высокой гражданской норме (в виде прямой верности ей или в виде демонстративных и условных от нее отклонений), о классическом равновесии субъективного и объективного начал в жизни и искусстве, о совершенстве эстетической формы как выраженном единстве личного таланта художника и воздействия его на общество. Мировоззрение, шедшее на смену, строилось на понимании ценности рядового человека, важности условий его повседневно-трудовой жизни, народно-национальной субстанции его существования. Культура, выигрывая в гуманизме, теряла в историческом масштабе и чувстве своего мирового единства; искусство, выигрывая в остроте и точности передачи личного переживания, теряло в гармонизирующей силе прекрасного. Время П. знаменует момент краткого неустойчивого равновесия этих двух начал; не случайно именно оно составило содержание величайшего произведения П., открывающего заключительный период его творчества, — «Медного всадника», и именно оно представлено в культурном контексте позднего П.
Дальнейшее историческое движение означало сдвиг от первого из этих полюсов ко второму, тем самым — нарушение их равновесия и, следовательно, исчезновение основы, на которой строились высшие духовные достижения эпохи, в их числе творчество П. и сама его жизнь. Особенности античного материала в прозе и поэзии П. 1833–1836: повышенная, как бы прощальная интенсивность; ориентация на перевод, т. е. на непосредственный контакт с художественной плотью эпохи; восприятие ее в кризисных, предсмертных или посмертных, проявлениях; появление стихотворений антологического типа, где античный мир оглядывался на себя в своем несколько безжизненно-застылом эстетическом совершенстве; обилие произведений, начатых автором, тут же утративших для него интерес и потому оставленных в черновике, — указывает на владевшее П. в эти годы кризисное чувство: с одной стороны, ощущение своей неразрывной связи с античным каноном европейской культуры и его модификациями — с XVIII в., с петровско-екатерининско-петербургской фазой русской истории; с другой — невозможности далее мыслить и творить на их основе. Речь шла не о теоретических проблемах, а о жизненном самоощущении. Кризисное чувство, связанное с судьбой античного наследия, было органичной и важнейшей частью той духовной атмосферы расхождения с обществом и властью, с временем, которая окутывала последние годы жизни поэта и сыграла роковую роль в его гибели. Поэтому создавая свое поэтическое завещание – «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...» — и посвятив его расхождению своему с обществом и властью, с временем, П. лишь тогда переписал его набело, т. е. счел законченным и совершенным, когда открыл его переводом двух строф оды Горация III, 30 — тоже прощальной.
Список литературы
Любомудров С. И.
1) Античный мир в поэзии Пушкина. М., 1899. (Отд. отт. из кн.: Календарь Лицея в память цесаревича Николая на 1899/1900 уч. год. Сер. II. Год VI. М., 1899);
2) Античные мотивы в поэзии Пушкина. 2-е изд. СПб., 1901;
Черняев П.
1) А. С. Пушкин как любитель античного мира и переводчик древнеклассических поэтов. Казань, 1899;
2) А. С. Пушкин и античный мир // Гимназия. 1899. № 3. С. 1–16; № 6. С. 17–48;
Малеин А. И. Пушкин и античный мир в лицейский период // Гермес. 1912. № 17 (103). С. 437–442; № 18 (104). С. 467–471;
Гельд Г. Г. Пушкин и Афиней // ПиС. Вып. 31/32. С. 15–18;
Сироткин М. С. К вопросу об отношении А. С. Пушкина к античности // Изв. Азерб. ун-та им. В. И. Ленина. Обществ. науки. 1927. Т. 8–10. С. 35–39, Прилож.;
Немировский М. Я. Пушкин и античная поэзия: (Из блокнота читателя-филолога) // Изв. Сев.-Кавказ. пед. ин-та. Орджоникидзе, 1937. Т. 13. С. 75–93;
Дератани Н. Ф. Пушкин и античность // Учен. зап. Моск. пед. ин-та. Каф. истории всеобщей лит. 1938. Вып. 4. С. 5–34;
Толстой И. И. Пушкин и античность // Учен. зап. ЛГПИ. 1938. Т. 14. С. 71–86;
Покровский М. М. Пушкин и античность // П. Врем. Т. 4/5. С. 27–56;
Якубович Д. П. Античность в творчестве Пушкина // Там же. Т. 6. С. 92–159;
Тимофеева Н. А. Пушкин и античность // Учен. зап. Моск. гос. пед. ин-та им. В. И. Ленина. 1954. Т. 83. Кафедра классической филологии. Вып. 4. С. 3–18;
Burgi R. Puškin and the Deipnosophists // Harvard Slavic Studies. Cambridge, Mass., 1954. P. 266–270;
Дружинина Н. М. К вопросу о традициях античной драматургии в «Маленьких трагедиях» Пушкина // Учен. зап. ЛГПИ. 1957. Т. 150. Ист.-филол. фак. Вып. 2. С. 3–18;
Алексеев М. П.
1) К источникам «Подражаний древним» Пушкина // Врем. ПК. 1962. С. 20–28 (То же // Алексеев. П. Сравн.-ист. исслед. С. 393–400; [2-е изд.] С. 403–410);
2) Стихотворение Пушкина «Я памятник себе воздвиг…»: Проблемы его изучения. Л., 1967 (То же // Алексеев. П. и мировая лит-ра. С. 5–265);
Ванслов Вл. В. А. С. Пушкин о «золотом веке» римской литературы // Учен. зап. Калинин. гос. пед. ин-та им. М. И. Калинина. 1963. Т. 36. С. 3–47;
Costello D. P. Pushkin and Roman Literature // Oxford Slavonic Papers. 1964. Vol. 11. P. 46–55; BuschW. HorazinRussland. Műnchen, 1964. S. 154–164;
Суздальский Ю. П. 1) Пушкин и некоторые вопросы классической филологии начала XIX века // Межвуз. науч. конф. литературоведов, посвящ. 50-летию Октября: Программа и краткое содерж. докл.: 15–22 ноября 1967 года. Л., 1967. С. 106–110; 2) Символика античных имен в поэзии А. С. Пушкина // Русская литература и мировой литературный процесс: Сб. науч. тр. Л., 1973. С. 5–42; 3) Античный мир в изображении А. С. Пушкина: К вопросу о традициях и новаторстве) // Страницы русской литературы середины XIX века. Л., 1974. С. 3–33;
Тахо-Годи А. А. 1) Эстетико-жизненный смысл античной символики Пушкина // Писатель и жизнь: Сб. историко-литературных, теоретических и критических ст. М., 1968. Вып. 5. С. 102–120; 2) Жанрово-стилевые типы пушкинской античности // Писатель и жизнь. М., 1971. Вып. 6. С. 180–200;
Tschizewskij D. Morgen in der Grossstadt: Puškin und Kallimach (Lesefrüchte, III. Reihe, Nr. 16) // Die Welt der Slaven. 1970. Bd. 15. S. 288–291;
Reeder R. F. The Greek anthology and its influence on Pushkin’s poetic style // Canadian-American Slavic Studies. 1976. Vol. 10. P. 205–227;
Бонди С. М. Пушкин и русский гекзаметр // Бонди. О Пушкине. С. 310–371 (2-е изд. С. 307–370);
Мальчукова Т. Г. 1) Античное наследие и современная литература. Петрозаводск, 1988. С. 14–22; 2) Античность и мы: Кн. для учителя. Петрозаводск, 1991. С. 21–29; 3) Античные и христианские традиции в поэзии А. С. Пушкина. Петрозаводск, 1997. Кн. 1–2;
Митрохина М. И. Функция античных образов в произведениях А. С. Пушкина // Актуальные проблемы исторических наук. М., 1988. С. 80–82; Albrecht M. von. Rom: Spiegel Europas. Heidelberg, 1988. S. 207–280, 433–472;
Wes M. Classics in Russia, 1700–1855. Leidene.a., 1992. P. 128–172;
Таривердиева М. А. Латынь в творчестве А. С. Пушкина как отражение роли античности в светском образовании в России // П. и слав. мир. С. 94–95;
Кнабе Г. С. 1) Пушкин и античность // Кнабе Г. С. Русская античность: Содержание, роль и судьба античного наследия в культуре России. М., 1999. С. 145–153 (То же // Кнабе Г. С. Русская античность: Содержание, роль и судьба античного наследия в культуре России: Программа-конспект лекционного курса. М., 2000. С. 145–153); 2) Пушкин и античность: Годы перелома // Slavic almanach: The South African Year Book for Slavic, Central and East European Studies. 1999. Vol. 5. № 7/8. P. 32–50;
Пушкин и мир античности: Материалы чтений в «Доме Лосева» (25–26 мая 1999): [Сб. ст.]. М., 1999;
Раскольников Ф. Место античности в творчестве Пушкина // РЛ. 1999. № 4. С. 3–25.
Г. С. Кнабе