Любя музыку, он не довольствовался только мелодикой своих стихотворений, знание музыкальной композиции он воплощал и в своих прозаических произведениях, таких как «Игра в бисер», «Степной волк» (это произведение Гессе многие литературные критики, да и он сам, называли «сонатой в прозе»), «Сиддхартха» и другие. Музыкальность произведениям Гессе придавала не только музыкальная композиция, но и его неповторимый слог, язык и стилистическое единство, которые имели для писателя огромное значение.Он оттачивал свой язык, пытаясь выразить невыразимое, восклицая в минуты отчаяния: «Будь я музыкантом, я без труда мог бы написать двухголосую мелодию, мелодию, состоящую из двух линий, из двух тональностей и нотных рядов, которые бы друг другу соответствовали, друг друга дополняли, друг с другом боролись, друг друга обусловливали, во всяком случае, в каждый миг, в каждой точке ряда находились бы в теснейшем и живейшем взаимодействии и взаимосвязи» [8, с.187]. Эту двухголосость и «вечно движушуюся антитезу, эту двойную линию» и стремился выразить Гессе с помощью слов, пытаясь снова и снова, стремясь достичь невозможного, недосягаемого. Он хотел бы "найти выражения для двуединства», хотел бы «написать главы и периоды, где постоянно ощущалась бы мелодия и контрмелодия, где многообразию постоянно сопутствовало бы единство, шутке серьезность» [8, с.187]. Единственно в этом состояла для него жизнь – «в таком раскачивании между двумя полюсами, в непрерывном движении туда и сюда между двумя основами мироздания» [8, с.187]. Гессе сознавал, что ему не удасться «пригнуть оба полюса жизни к друг другу, записать на бумаге двухголосность мелодии жизни» и все же, следуя «смутному велению изнутри», он снова и снова отваживался на такие попытки [8, с.189].
По его словам, «только в чистой лирике возможно порою достичь того блаженного совершенства, того преисполненного жизни и чувства идеала формы, которые составляют, впрочем, лишь таинство музыки» [3, с.42].
Забота об «идеале формы» была для Гессе одной из главнейших. Он очень строго относился к редактированию своих произведений и защищал каждую букву, считая, что ее отсутствие если и не нарушит смысла высказывания то изменит нечто другое: «Произнесите фразу вслух – и Вы убедитесь, что совершенно изменится ритм, мелодия. Пропущенная буква преображает фразу, делает ее совсем иной, но не по смыслу, выражаемому ею, а по музыкальности звучания. А музыка, конкретно и совсем особо – музыка прозы, одно из немногочисленных воистину магических, воистину волшебных средств, имеющихся у литературы и поныне» [3, с.153]. Гессе считал,что «крошечные прибавленные или опущенные слоги, поддержанные, когда необходимо, пунктуацией, несут чисто поэтические или, точнее музыкальные функции и значения» [3, с.153].
Так же проникновенно писал он и о самой музыке, которую называл «самым женственным и сладчайшим из искусств» [9, с.118]: «...и вдруг я вспомнил забытую мелодию того пиано, она, сверкая, поднялась во мне, как маленький мыльный пузырь, блеснула, уменьшенно и ярко отразив целый мир, и снова мягко распалась. Если эта небесная маленькая мелодия тайно пустила корни в моей душе и вдруг снова расцвела во мне всеми драгоценными красками прекрасного своего цветка, разве я погиб окончательно?» [8, с.220].
Музыка играла в произведениях Гессе особую символическую роль. Как отмечает Н.Гучинская, музыка является для Гессе «высшим синтезом, символом духовно-душевного, религиозно-философского единства» [7, с.20]. По словам А.Г.Березиной, философия музыки – «элемент мировоззрения Гессе», продолжающего традиции романтизма, но музыка для писателя – «не способ бегства от мира и жизни, а возможность достижения гармонии в самой жизни и человеке» [1, с.19-20]. Подобно Гете, Гессе в своих произведениях строит свою систему воспитания на музыке, стремясь к гетевскому цельному, ясному восприятию музыки во всем богатстве звуков и их сочетаний.
Музыка для Германа Гессе являлась путем к поэзии. В сказке «Поэт» он описывает учение начинающего поэта: «Мастер не говорил ему почти ни слова, только молча обучал его искусству играть на лютне, пока все существо ученика н прониклось музыкой. (...) по происшествии года Хань Фу почти в совершенстве овладел игрой на лютне, зато искусство поэзии стало в его глазах еще трудней и возвышенней» [5, с.439-440]. Затем ученик овладел игрой и на других музыкальных инструментах и только позже стал сочинять стихи по указаниям Мастера. Он овладел «искусством говорить вещи на первый взгляд простые и неприметные и, однако, волновать ими души слушателей, как ветер гладь воды. (...)...но для слушателей это было не одно лишь солнце, или игра рыб, или шепот ив; нет, казалось, будто всякий раз небо и мир гармонически звучат, сливаясь на миг в совершенной музыке...» [5, с.439-440].
Музыка помогает родиться стихам, а стихи, в свою очередь, рождают музыку. И вместе они рождают образы, которые, в свою очередь, может запечатлеть художник..
Картины Германа Гессе – музыка без звука, поэзия без слов. Яркие пейзажи, четко обозначенные контуры, нарисованные как будто детской рукой. Дома и природа, природа и дома. Сотворенное Богом и сотворенное людьми, и расцвеченное художником. Яркие краски напоминают полотна Николая Рериха, особенно его гималайские мотивы. Тот же праздник красок, только смягченный сельскими ландшафтами, тогда как у Рериха чувствуется необъятность космоса, начинающегося в Гималайских хребтах. Кроме красочной палитры обоих художников объединяет увлечение Индией, Востоком, философией жизни и страдания, самоотречения перед могуществом бытия, бытия, освященного Богом, как бы он не назывался. Для обоих Индия была второй родиной.
Каждый в картинах Гессе может найти что-то свое, близкое только ему и открывающееся только ему. Кого привлечет именно буйство красок, кого-то резко контрастирующее к остальным картинам изображение в пастельных тонах. Но равнодушным оно оставить не может никого. Возможно потому, что именно такими ландшафтами любовались и не могли от них оторваться Кнульп и Гольдмунд, возможно потому, что именно такое видение природы писателем и поэтом Германом Гессе помогает лучше понять его самого и его произведения.
Гессе начал заниматься живописью в тяжелое для него время, омраченное смертью отца, событиями первой мировой войны. Писатель лечился от депрессии у ученика Юнга – доктора Й-Б.Ланга, который и посоветовал ему делать зарисовки своих снов. В 1917 году Гессе занимается интенсивно своими автопортретами, а в 1918 году продолжает свои занятия живописью, изображая пейзажи в долинах Тессина, одного из кантонов Швейцарии. Он делает наброски карандашом, но все чаще прибегает к акварели, которая является одним из самых поэтичных видов живописи. Не напрасно называют акварелью лирическую, полную светлых и ясных образов литературную зарисовку или новеллу. С ней сравнивают и музыкальное сочинение, чарующее нежными, прозрачными мелодиями. Акварель позволяет запечатлеть кратковременные явления природы, но ей доступны и произведения капитальные, графические и живописные, камерные и монументальные, пейзажи и натюрморты, портреты и сложные композиции. Художнику при этом необходимы зоркий глаз, твердая рука, знание материалов и владение техникой этого вида живописью.
Можно писать по сухой или сырой бумаге сразу, в полную силу цвета. Можно работать в многослойной технике, постепенно уточняя цветовое состояние, каждую частность. Можно избрать смешанную технику: идти от общего к детали или, напротив, от детали к общему. Но в любом случае нельзя или почти нельзя исправить испорченное место: акварель не выносит малейшей затертости, замученности, неясности. Главные ее качества – насыщенность, прозрачность, светоносность.
Гессе рисует в основном пейзажи. Он отдает отчет своему дарованию художника и рисует то, что получается у него лучше всего. Рисование становится его хобби, занятием, приносящем радость и отдохновение: «..живопись чудесное времяпровождение, она делает тебя веселее и терпеливее» [2, с.45]. Он не задумывается о ценности своих творений, для него это еще одно погружение в мир искусства, утешение, которое поэзия уже не дает. В одном из писем к свое знакомой Хелене Вельти (1919) он пишет: «Мои маленькие акварели – своего рода поэтические творения или сны, они являются лишь отдаленными воспоминаниями «действительности» и изменяют ее в соответствии с личными чувствами и потребностями (...), то что я всего лишь дилетант, я не забываю.» В письме к Францу Карлу Гинцкею (1920) Гессе пишет о том, какое значение имеют для него занятия живописью: «Творение пером и кистью для меня как вино, опьянение которым так согревает жизнь и делает ее такой прелестной, что она становится переносимой».
Гессе рисует свои сказочные пейзажи, на которых, по его словам, « у деревьев есть лица, а дома смеются или танцуют, или плачут, но большей частью невозможно разобрать, является дерево грушей или каштаном». Он принимает эти упреки и признает также, что и его собственная жизнь часто предстает перед ним как сказка: «.... по временам я вижу и ощущаю внешний мир в таком согласии, в таком созвучии с моей душой, которое могу назвать только магическим» [2, с.46].
Теме живописи Гессе посвящает ряд своих прозаических и лирических произведений: стихотворения «Радость художника», «Магия красок», «Стихотворения художника», стихотворение к художнику Гансу Пурманну, рассказы "Художник", «Последнее лето Клингзора», роман «Росхальде» и ряд эссе.
Особо следует отметить создание Гессе самодельных рукописных сборников стихов с иллюстрациями. Гессе начал делать их еще в годы первой мировой войны и использовал вырученные средства для ветеранов войны. Книжечки эти не отличались совершенством, иллюстрации тоже не имели никакой художественной ценности, но изготовление таких сборников и в дальнейшем позволяло Гессе оказывать материальную поддержку своим нуждающимся друзьям. Вот как описывал Гессе процесс изготовления этих книжечек: «Я вынимал листы, вырезал ножом нужный формат, подыскивая подходящий кусок картона для обложки и начинал свою работу. Сначала я всегда рисую титульный лист и картинки, не собразуясь с текстом, который выбираю позже. Первые пять-шесть картинок, небольшие пейзажи или венок из цветов, я рисую на память по знакомым мотивам, для следующих подыскиваю подходящие образцы в своих папках. (...) Это милая игра, и мне не совестно, что эти маленькие картинки лишены художественной ценности» [4, с. 183].