«Специфика пришвинского метафорического образа в том, что материал его – особый и всегда один, - отмечает Г.П. Трефилова. – Писатель, всю жизнь известный как путешественник, открыватель того, что невидимо для нас происходит рядом – в лесу и в поле, на болоте и на озере, в любой части родной страны, именно знание русской природы испольховал для создания своего образа. «Мне необходимо нужен какой-нибудь кончик природы, похожий на человека», – говорил Пришвин»[74]: «С утра до вечера дождь, ветер, холод. Слышал не раз от женщин, потерявших любимых людей, что глаза у человека будто умирают иногда раньше сознания, случается, умирающий даже и скажет: «что-то, милые мои, не вижу вас» – это значит, глаза умерли и в следующее мгновение, может быть, откажется повиноваться язык. Вот так и озеро у моих ног, в народных поверьях озера – это глаза умерли, и тут вот уж я знаю там наверное – эти глаза раньше всего умирают и чувствуют умирание света, и в то время, когда в лесу только-только начинается красивая борьба за свет, когда кроны иных деревьев вспыхивают пламенем и, кажется, сами собою светятся, вода лежит как бы мертвая и веет от нее могилой с холодными рыбами»[75].
Вряд ли еще у кого-нибудь «природная метафора№ фигурирует так часто и разработана с такой тщательностью, как у Пришвина. Мышление этого художника в своей первооснове есть мышление образами природы.
«Реализм, которым занимаюсь я, - писал Пришвин в одной из своих миниатюр, - есть видение души человека в образах природы.
Аналогия, взятая из жизни природы и приобретающая переносный, метафорический характер, оказывается в произведениях писателя инструментом познания и объяснения мыслей автора или душевных движений героя.
«Пришвин не только чувствовал и понимал явления родной природы, - отмечает К.Н. Давыдов. – Наша русская природа нашла в нем передатчика своих настроений. Его мятущаяся душа сливалась с душой природы, проникалась ее порывами, ее размахом. Читая Пришвина, каждый невольно почувствует, что автор говорит языком природы, мыслит ее мыслями. Живя всеми своими чувствами в связи с природой, Пришвин в то же время ставил себе основной задачей искать в природе прекрасные черты человеческой души.«Человеческое от природы неотделимо, - говорил он, - она есть часть человеческого общества.» «Я пишу о природе, а сам только о человеке и думаю»[76]. Сам хорошо зная родные поля и леса, особенности их растительного и животного мира, Пришвин призывает к созерцанию и соучастию читателя – своего земляка, того человека, который, как и он, внимателен к красотам природы: «Все, кто ходил по еловому лесу, знают – корни у елки в землю не погружаются, а плоско, как бы на блюдце, лежат»[77].
Пришвин считал, что человек должен прислуживаться к окружающему миру, чтобы научиться жить в дружбе с самим собой[78]. Человеку должно быть присуще «активное сознание эволюции природы и мира, когда человек признается ответственным за ее дальнейший ход»[79].
Пришвин призывал, чтобы каждый человек охранял родную природу, оберегал и защищал ее.
Окружающая Пришвина жизнь была сложной: жесткой и радостной. Радость приносила сопричастность к миру природы, ее красоте, что впоследствии стало важной темой пришвинского творчества. Пейзаж, его первозданность, его красота составляли дивную прелесть жизни писателя. Естественность природы запечатлевалась в слове, откладывалась навсегда в душе, чтобы затем стать мотивами рассказов, романа «Кащеева цепь» и других произведений.
Жажда творчества, талант заставляли Пришвина постоянно обращаться к образам природы. Корни великих литературных открытий уходят в родную почву, в ее поэтическую первозданность и глубину.
До конца дней писатель хранил он память сердца, память родины, родного края, который был наполнен глубочайшей поэзией и питал его творчество.
…К каждому я стремился как к другу.
М.М. Пришвин.
Через все творчество Пришвина – рассказы, повести, роман «Кащеева цепь», дневники разных лет – проходит изображение характеров людей, с которыми Пришвину довелось жить в елецком крае: членов семьи, друзей, учителей, крестьян. Особенно яркими предстают женские образы.
Образ матери Курымушки, «органично входящий в текст произведения, непосредственно связан с солнцем, его восходом, знаменующим прекрасный день»[80].
«Мать моя вставала рано, до солнца. Я однажды тоже встал до солнца, чтобы на заре расставить силки для перепелок. Мать угостила меня чаем с молоком <…> Это угощение решило мою жизнь в хорошую сторону: я начал вставать до солнца, чтобы напиться с мамой вкусного чаю. Мало-помалу я к этому утреннему вставанию так привык, что уже не мог проспать восход солнца. Потом и в городе [Ельце] я в ставал рано, и теперь пишу всегда рано»[81].
Мать Пришвина, вставая чуть свет, хлопотала на скотном дворе, в саду, на огородах, в поле, на току. Резкая и решительная, она отдавала распоряжения, бранилась с мужиками, вела во всем жесткую экономию.
«Конечно, как хозяйка, мать была скуповата, - писал Пришвин, - но нам казалось, что плохой кусок доставался не от нее, а от самой курицы, утки, индейки». А мать была героическая здоровая женщина, как бы созданная для трудовой победы над отцовским наследством. Я был любимым сыном своей матери, мне кажется, она передала мне свой завет: продолжать эту борьбу за жизнь»[82].
Родина и мать в сознании Пришвина были неразделимы. «Конечно, и тело, и душа родины была моя мать – высокая, загорелая, как мне казалось, всемогущая женщина… Яблоки в саду, и ягоды, и птицы, и небо, и воля полей, и лесная таинственная тень, и вся природа – это все было в матери. Понимаю теперь в этом, - писал Пришвин впоследствии, - первое прикосновение к моей детской душе чувства родины, потому что потом, взрослым вынужденный учиться за границей, испытывал то же самое чувство, что называется тоской по родине»[83].
Рядом образом матери Пришвин ставит образ Дунечки. Он писал в 1947 году о фильме «Сельская учительница»: «Я смотрю на этот фильм, как на памятник близкому мне человеку, может быть даже и матери моей»[84]. «Дунечка», Евдокия Николаевна Игнатова, образ которой находим в романе «Кащеева цепь», имела большое внимание на писателя и способствовала формированию его личности, определить его вкусов и выбору занятий с самого раннего возраста[85].
Евдокия Николаевна показана в романе как умная, образованная женщина. После неудач, постигших ее в Москве, куда она поехала учиться, Дунечка решила «нести свет в деревню» – стать сельской учительницей.
Евдокия Николаевна начала свою деятельность в снятом ею флинеле в одном из имений Елецкого уезда (в 20 верстах от пришвинского Хрущева). Сначала дети шли неохотно, но постепенно доверие было завоевано, и через два года произошла совсем необыкновенный для тех времен случай. От одной из ближних деревень явилась делегация крестьян с предложением устроить школу на земле, выделенной ими для этого из общины. Евдокия Николаевна взяла деньги из своего приданного. Школа была выстроена; вместе с учениками был посажен фруктовый сад. Из учеников Евдокии Николаевны некоторые становились учителями, были и арономы.
Дунечка в своей работе шла без всякой помощи со стороны. Выписывала книги по педагогике и постепенно овладела искусством преподавания. Дети проверили у нее все вечера, воскресенья, праздники. Она им читала вслух, рассказывала о сторонах, где сама бывала с отцом, составляла с ними разные естественнонаучные коллекции.
Образ Дунечки в романе «Кащеева цепь», как и образ Марьи Ивановны, глубоко поэтичен. Дунечка – воплощение нового, свежего, перемены в жизни человека: «Бывает, ландыши запахнут тем, что для человека считается позорным, а бывает, от стены, облитой животными, повеет чистыми ландышами; зимой станет тебе, как весной, а летом покажется зима <…>. Так показалось вдруг Алпатову, когда он вступил в цветущий Дунечкин сад, будто он пробудился зимой, когда выпадает пороша и становится светло в комнатах. Кругом была сирень, цвели молодые яблони, на высокой траве ползали пчелы – весна, но чувство зимней свежести, скользнув, не прошло, а нарастало…»[86].
Дунечке Пришвин, как он сам признается, обязан теми основами поведения, которые – хочу этому верить, а отчасти и знаю – определяют характер моего жизненного творчества»[87].
Дунечка, через полвека с начала своей учительской деятельности собрала возле себя огромную семью учеников, которые стали учителями, агрономами, врачами…
Поэтично и глубоко в романе представлен образ Маши, марьи Моревны, дочери бывшей владелицы усадьбы.
«Голубой услышал Курымушку, улыбнулся ему: в дом вошла прекрасная девушка, у нее были солнце и месяц во лбу и звезды в тяжелых косах – настоящая Марья Ивановна»[88].
«Никто не мог так радоваться гостям, - пишет Пришвин в главе «Марья Моревна», - как мать, она вся сияла, встречая, и шептала Дунечке про дочь: «Вот настоящая «тургеневская женщина!»[89].
Пришвин создает «многогранный и в то же время целостный поэтический образ, который затем служит основой всей его поэтической системы: реальная действительность ассоциируется с миром с миром народной фантазии (прежде всего с русской сказкой) и с устоявшимся миром литературных героев (в данном случае с образами прекрасных тургеневских женщин.)»[90]. Подобное лирическое преображение реальных, жизненных наблюдений усиливает поэтическую направленность пришвинской прозы.