Главные усилия секундантов в России сводились к тому, чтобы поставить противников в равные условия. Для этого и требовался свод твердых правил. Такого, писанного и утвержденного какими-либо авторитетами, дуэльного кодекса не было. Пользовались традицией, прецедентами - это оказывалось достаточно расплывчато. Такого писанного и утвержденного кодекса не существовало и в Европе - до 1836 года.
Такой кодекс появился во Франции, на которую после революции 1830 года обрушилась дуэльная лавина. В ситуации внезапно возросшей свободы печати появилась необходимость ввести публичную полемику в пределы исключающие личные оскорбления. С тридцать второго по тридцать пятый год в Париже зафиксировано было 180 «журналистских поединков».
В России подобный повод для дуэли казался нелепым. На прямые оскорбления, которым подвергался Пушкин, он никогда не думал отвечать вызовом. Дуэль для него была средством разрешения конфликтов куда более серьезных, чем литературные склоки. Он прямо об этом писал: «Если уж ты пришел в кабак, то не прогневайся - какова компания, таков и разговор ; если на улице шалун швыряет в тебя грязью, то смешно тебе вызывать его биться на шпагах, а не поколотить его просто». Он писал с уважением об английском аристократе, который равно готов и к благородному поединку, и к кулачному бою с простолюдином. Но особенность русской дуэли была ему ясна: в Англии для защиты чести человек располагал полным арсеналом правовых средств, в самодержавной , деспотической России - только дуэлью...
В Париже дело обстояло иначе. И знаменитый аристократический Жокей - клуб обратился к графу Шатовильяру с предложением составить и издать дуэльный кодекс. Кодекс, составленный Шатовильяром на основе традиции и рукописных правилах, подписали около ста аристократов, известных своей щепетильностью в делах чести, и он стал непререкаемым руководством для секундантов и дуэлянтов. На его основе изданы были кодексы и других европейских стран.
Ко времени последней пушкинской дуэли кодекс этот, быть может, и дошел до Петербурга. Основные его положения в России знали давно, но корректировали смело. Одно из основополагающих правил гласило: «За одно и то же оскорбление удовлетворение можно требовать только один раз». Раненый Пушкин сказал: «Когда поправимся, начнем сначала». Одной из главных задач европейских кодексов было не допускать заведомо смертельного характера дуэли: «Ни в коем случае не должны секунданты предлагать дуэль «на жизнь или смерть» или соглашаться на нее». В России такие поединки происходили постоянно.
В России дуэль подразумевала наличие строгого и тщательно исполняемого ритуала. Дуэль начиналась с вызова. Ему, как правило, предшествовало столкновение, в результате которого какая-либо сторона считала себя оскорбленной и в качестве таковой требовала удовлетворения (сатисфакции). С этого момента противники уже не должны были вступать ни в какое общение: это брали на себя их представители - секунданты. Выбрав себе секунданта, оскорбленный обсуждал с ним тяжесть нанесенной ему обиды, от чего зависел и характер будущей дуэли - от формального обмена выстрелами до гибели одного или обоих участников. «Сам оскорбленный должен решить (правильное решение свидетельствует о степени его владения законами чести): является ли бесчестие настолько незначительным, что для его снятия достаточно демонстрации бесстрашия - показа готовности к бою (примирение возможно поле вызова и его принятия - принимая вызов, оскорбитель тем самым показывает, что считает противника равным себе и, следовательно, реабилитирует его честь) или знакового изображения боя (примирение происходит после обмена выстрелами или ударами шпаги без каких-либо кровавых намерений с какой-либо стороны). Если оскорбление было более серьезным, таким, которое должно быть смыто кровью, дуэль может закончиться первым ранением (чьим - не играет роли, поскольку честь восстанавливается не нанесением ущерба оскорбителю или местью ему, а фактом пролития крови, в том числе с своей собственной). Наконец оскорбленный может квалифицировать оскорбление как смертельное, требующее для своего снятия гибели одного из участников ссоры. Существенно, что оценка меры оскорбления - незначительное, кровавое или смертельное - должна соотноситься с оценкой со стороны социальной среды (например, с полковым общественным мнением). Человек, слишком легко идущий на примирение, может прослыть трусом, неоправданно кровожадный - бретером».1 После этого секундант направлял противник письменный вызов (картель).
Роль секундантов сводилась к следующему: как посредники между противниками, они должны были приложить максимальные усилия к их примирению. Даже на поле боя они должны были предпринять последнюю попытку в этом. Если примирение оказывалось невозможным, как это было в дуэли Пушкина с Дантесом, секунданты составляли письменные условия и тщательно следили за строгим исполнением всей процедуры. Условия дуэли Пушкина с Дантесом были максимально жестокими (дуэль была рассчитана на смертельный исход).
Дуэльный кодекс, вобравший в себя мудрость и опыт поединков, подробно описывал все связанное с дуэлями: субъекты дуэли, степень тяжести оскорблений, права оскорбленного, роды дуэлей, правила их проведения. Например в одном из пунктов написано: «Поражать упавшего противника есть бесчестный поступок, влекущий за собой законные последствия».1
Страшной особенностью русской дуэли, требовавшей от поединщика железного хладнокровия, было право сохранившего выстрел подозвать выстрелившего к барьеру и расстрелять на минимальном расстоянии как неподвижную мишень. Поэтому-то дуэлянты высокого класса не стреляли первыми. Так обычно поступал и Пушкин.
Даль писал: «Я слышал, что Пушкин был на четырех поединках, из коих первые три кончились эпиграммой, а четвертый смертию его. Все четыре раза он стрелялся через барьер, давал своему противнику, где можно было, первый выстрел, а потом сам подходил к барьеру и подзывал противника». Европейский кодекс требовал: «Кто выстрелил, тот должен остановиться и выждать выстрел в совершенной неподвижности». Это требование было внесено в условия последней пушкинской дуэли по настоянию д’Аршиака, ориентированного на европейский гуманный кодекс.
Европейский кодекс требовал: «Для всех дуэлей на пистолетах одно и то же правили: Дистанция между противниками никогда не должна быть менее 15 шагов». 15 шагов было для Европы минимальным расстоянием, а обычным считалось 25 - 35 шагов.
В русских поединках минимальным расстоянием было 3 шага, как собирался стреляться Чернов, дуэли на 6 шагах не были экзотикой, а средним расстоянием считалось 8 - 10 шагов. 15 шагов как минимальное расстояние, а тем более 25 - 35 шагов не встречались никогда. 20 шагов в дуэли Лермонтова с Барантом в 1840 году были явной уступкой французской стороне. В европейском дуэльном кодексе дуэль на 10 шагах считалась столь же «необычайной», как и дуэль с одним заряженным пистолетом. Подобные варианты секундантам предлагалось «решительно отвергать». По имеющейся статистике, во Франции при обилии поединков погибало в год (с 1839 по 1848) не более шести человек. Это говорит о том, что составители европейских дуэльных правил думали прежде всего именно о демонстрации готовности участников поединка к риску, к бою. В европейской дуэли оставался смертельный риск, но все возможное было сделано для того, чтобы кровавый исход оказывался уделом несчастного случая.
В русской дуэли все ставилось так, что бескровный вариант был уделом счастливой случайности. Идея дуэли-возмездия, дуэли-противостояния государственной иерархии, дуэли как мятежного акта, требовала максимальной жестокости.
Когда в николаевские времена оказалась размыта эта идея, с нею одрябли и прежние представления о дуэли. Жестокость осталась. Ушел высокий смысл...
С петровских времен репутация офицера прочно зависела от мнения сослуживцев. Петр понимал, что для нормального функционирования жесткая государственная структура, схваченная единой самодержавной волей, должна иметь некий противовес. Этот противовес он видел в принципе коллегиальности. Принцип этот положенный им в основу деятельности юридических, дипломатических и экономических учреждений, распространялся и на армию. Во время войны все крупные решения Петр предварительно отдавал на обсуждение военных советов. И хотя неизменно торжествовала его собственная точка зрения, но генеральское самочувствие много выигрывало от возможности бесстрашно изложить свою позицию. В отсутствие же царя военные советы приобретали реальный смысл.
Петр чувствовал, что самоуважение каждого офицера - основа боеспособности армии. И с другой стороны, подавляя это самоуважение полным бесправием их перед лицом самодержца, он - с другой - пытался возместить это правом коллегиальности решений, касающихся офицерской репутации. С 1714 года производство в следующие чины штаб-офицеров производилось только по согласию «всей дивизии генералитета и штаб-офицеров», а для производства обер-офицеров требовалось свидетельство штаб- и обер-офицеров соответствующего полка. В скором времени для замещения вакантных должностей введено было баллотирование - при участии всех офицеров. То есть решающим при определении профессиональной и человеческой репутации офицера становилось общественное мнение. Принцип баллотирования был отменен Павлом.
Владимир Раевский вспоминал о начале двадцатых годов: «Аркачеев не успел еще придавить или задушить привычных гуманных и свободных митингов офицерских. Насмешки, толки, желания, надежды... не считались подозрительными и опасными».
Особенно сильно было влияние офицерских союзов в гвардии, где интелектуальный и моральный уровень офицерства был достаточно высок.
Для Николая понятие чести дворянина было чем-то глубоко второстепенным по отношению к его верноподданическим и чисто служебным обязанностям. «Что вы мне со своим мерзким честным словом!» - крикнул он декабристу, пытавшемуся объяснить ему, что предательство против чести. Представления офицерских сообществ о чести - даже деморализованных расправой с авангардом - существенно не совпадали с новой моралью. Исходивший из принципа максимальной концентрации всякой власти Николай не собирался допускать рассредоточения и нравственного авторитета. Он хотел быть - лично и через доверенных начальников - единственным судьей и в делах чести. В двадцать девятом году полномочия офицерских собраний выносить приговоры по делам чести были официально ликвидированы.