Два "Возвращения Будды" (стр. 2 из 3)

Можно сказать, что эпиграфы "взрывают" повествовательный поток, уводят его в сторону культурных ценностей, повесть приобретает многоуровневый характер, а своей философичностью явно выходит за рамки революционной литературы того времени. Сам Вс.Иванов так оценивал в письме к М.Горькому свои эстетические поиски: "Пришел я к убеждению, что все, что я раньше написал, — ерунда. Не так работать надо. И новым методом написал "Возвращение Будды""

Гайто Газданов движется в том же направлении, но иным путем, открывая свои художественные стилевые решения.

Современная писателю русская эмигрантская литература обращалась к жанру феноменологического романа, о чем свидетельствует, например, роман И.Бунина "Жизнь Арсеньева"

5. Основные структурные элементы этого жанра отличают и роман Газданова "Возвращение Будды". Прежде всего объективная реальность изображается через субъективное восприятие и переживание ее героем, своего рода происходит "втянутость" объекта во внутреннее, психологическое бытие личности. Модель романа можно обозначить как снятие оппозиции субъект/объект, внешнее/внутреннее благодаря переносу объективного, внешнего в субъективный мир личности. Герой романа существует в своем внутреннем хронотопе, прошлое переживается как настоящее, хотя и отмечено сигналами памяти: "помню", "как вспоминается", "возникла в памяти картина" и т.д. Так, например, эпизод кавалерийской атаки противника во время гражданской войны воспроизводится в потоке душевных эмоций героя, наблюдавшего поле боя в бинокль, а теперь, через много лет вновь пережившего эту ситуацию уже здесь, в Париже, на мосту через Сену. Конкретные детали боя возникают в видении героя во всей своей первозданной силе, так как выражены они в системе сенсорики, духовно-эмоционального спектра восприятия: рассказчик ощущает победительную силу молодости и мускулов летящей кавалерийской лавы и одновременно появляется чувство смертельного сожаления от предвидения того, что через секунду эта живая телесная масса погибнет, встреченная ураганным огнем. Поток образов внутреннего зрения всплыл потому, что движущиеся пятна света по темной воде напомнили герою два стеклянных круга полевого бинокля.

Строй феноменологического романа, как отмечает Л.А.Колобаева, "крепится вязью памяти, созерцания и воображения по ассоциативно-присоединительному типу повествования"

Интенциональность, направленность сознания во вне и одновременно "смыслосозидающий акт сознания" или "трансцендетальная редукция" (термин Гуссерля) выступают в рефлексии непосредственных переживаний. Мысль героя героя от конкретного эпизода переходит на более обобщающий уровень, к сущности бытия и значимости смерти: "Для того, кто знал эту холодную притягательность бытия, — что могла значить эта биологическая дрожь существования? "И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали и моря уже нет". И то, что происходит сейчас, здесь, если смотреть на это со стороны, как-то особенно нелепо: зима, февраль, Париж, мост над Сеной, глаза, которые смотрят на темную реку, и безмолвный поток мыслей, образов, слов, в невероятном смешении времен и понятий — Павел Александрович Щербаков, Лида и вся ее жизнь, Будда, Святой Иероним и Откровение Иоанна, кавалерийская атака, бинокль и случайный физический облик человека (...), та хрупкая матерьяльная оболочка, в которой воплощена часть этой таинственной совокупности движений"

Столь обширная цитата необходима для того, чтобы подчеркнуть, как важен для феноменологического текста принцип описания, перечисления явлений, поскольку в индивидуальном восприятии явление совпадает с сущностью. Видение героя воспаряется над обыденностью через обозначение, слова становятся мыслеобразами со всем шлейфом значений, а мысль сосредоточивается на тайне бытия.

Однако и в жанре феноменологического романа Газданов находит новые повороты, которые характеризуют писателя как создателя виртуального художественного письма. Виртуальный аспект рецепции разработан в середине ХХ в. Х.Р.Яуссом и В.Изером. Создатели рецептивной эстетики, продолжавшие идею интенциональности творческого сознания, выявили и некоторые особенности виртуальных структур художественного повествования, отражающих незаконченность, непредсказуемость и сложные взаимоотношения рациональных и иррациональных начал письма.

Виртуальный роман нарушал привычные модели романных форм, устанавливая нелинейное письмо или гипертекст, который отказывается от детерминистических связей и однозначности сообщения. Как писал Х.Борхес в "Саду расходящихся тропок", герой выбирает не одну какую-нибудь возможность, а все разом, и эти варианты истории героя существуют одновременно, чем и объясняется фрагментарность повествования, пересечения сюжетных тропинок

8. Кроме того, виртуальный роман в его классическом виде, он как бы есть и как бы его нет, так как большую часть поля занимают другие тексты, комментарии, критические обзоры, "чужие" культурные знаки, вставки, аллюзии и т.д. Читателю приходится конструировать возможный сюжет, восстанавливать его и домысливать, что активизирует работу читательского восприятия, но одновременно и превращает чтение в игру.

Роман "Возвращение Будды" далек от такой крайности, автор не уходит целиком от традиций классической романной структуры, поскольку "я" героя ведет повествование от начала до конца. Однако виртуальные элементы изменяют изнутри привычный романный стереотип, что, впрочем, осуществляется в это время не только Газдановым, но и В.Набоковым (роман "Бледное пламя"), М.Пришвиным (дневниковая повесть "Мы с тобой") и тем же Вс.Ивановым (роман "У").

Нелинейность письма Газданова выражена не столько в повествовательных формах, интертекстуальных связях, сколько в сюжетно-фабульном развороте, то есть во множестве "тропинок", которые обозначают вариативные судьбы героя.

Герой-рассказчик не просто вспоминает прошлое, но постоянно оказывается в иной реальности, которую диктует ему его же подсознание. Виртуальное существование столь же убедительно и по-своему логично, как и подлинная реальность. "Я" живет как бы в двух измерениях, двух мирах одновременно: в настоящей жизни он, студент парижского университета, вынужденный зарабатывать литературной поденщиной; в виртуальном мире его "я" оказывается в другом теле, другом времени и другой судьбе. Своего рода реинкарнация в духе буддийского учения. Поэтому в архитектонике романа возникают две формы наррации.

Один тип повествования связан с событиями парижской жизни героя-рассказчика, из которых главные — встреча и дружба с Павлом Александровичем Щербаковым, обвинение героя в убийстве друга и последующая детективная история разоблачения подлинных убийц. Суд над преступником явно соотносится с картиной судебного заседания в "Братьях Карамазовых". Газданов вслед за Достоевским обнажает субъективизм демократического суда, несовпадение истин прокурора и защитника с подлинной правдой.

Герои этого первого уровня повествования достаточно определены и в характерах, и в своей прототипике. Можно утверждать, что прототипом и для рассказчика, и для его друга взят один из интересных людей для Газданова — писатель М.Алданов. Некоторые моменты реальной биографии художника, его интерес к истории, "философия случая", его душевная болезнь в конце жизни и, наконец, пессимистические взгляды на будущее Европы своеобразно преломились в основных персонажах "Возвращения Будды". Рассказчику писатель отдает серьезные занятия историей и душевные расстройства, одиночество Алданова. Павел Николаевич Щербаков, другой герой романа, имеет тот образ джентельмена, с которым ассоциируется у Газданова личность исторического романиста. Объясняя "загадку Алданова", автор "Возвращения Будды" в основных чертах набрасывает и портрет своего героя

Вместе с тем писатель никак не хотел замкнуть образы своих персонажей на тех или иных реальных фигурах-прототипах. Классический текст истории героя нарушается особыми врезками, привычный нарративный сюжет постоянно перебивается другими эпизодами, сюжетными вариациями, историями пяти превращений. Другими словами, художественный текст не столько отражает действительность, сколько вторгается в нее.

Во всех пяти перевоплощениях возникает пограничная ситуация, угроза смерти. Конфликт жизни и смерти заставляет человека интенциировать, напрячь свою волю и осмыслить проблему с философских позиций. Так феноменологическое письмо переплетается с нелинейным, порождая новые смыслы.

Первая виртуальная ситуация, которой и открывается роман, происходит где-то в горах, на юге. Герой, карабкающийся по крутому склону к вершине, срывается и падает в пропасть, задержавшись на несколько секунд за сухую ветку. Вот эти растянутые мгновения наполнены предсмертным состоянием ужаса, переходящим в душевную агонию: ледяное томление и непобедимая тоска. "Я умер". С этой "скандальной речевой фразы" (термин Ролана Барта) начинается роман, заставляя невольно вспомнить соответствующий текст новеллы Эдгара По

10.