С точки зрения Гумилева, это явление формируется в результате столкновения двух этнически разных культур. Чаще всего такое столкновение ведет ко взаимной аннигиляции культур и к возникновению на их месте антикультуры, которую Гумилев именует химерической культурой; она уродливо сочетает в себе черты и той и другой, лишенные присущего им ранее содержания.
Если формы государственного бытия и бытия ГУЛАГа (а это, как показывает Солженицын, явления вполне смежные) рассмотреть в качестве химеры, возникшей в результате культурной аннигиляции, то мы неизбежно окажемся перед вопросом: в результате чего она появилась? Какие две культуры (или несколько культурных пластов) столкнулись и пришли к полному взаимоотрицанию, испепелив друг друга, так что на их месте сложилась чудовищная химера архипелага?
Гумилев писал о возникновении антисистемы в результате столкновения этнически различых культур. Но русская действительность ХIХ - ХХ веков, при всей ее насыщенности самыми разными этническими традициями, обусловленными многонациональным характером Российской Империи, а потом Советского Союза, все же не дает материала для размышлений о неком фатальном столкновении с иной национальной культурой. При том, что Россия включала в себя более полутораста народов и народностей, культурного конфликта не возникало, что обусловлено самой исторической судьбой русских, ставших, по мысли Солженицына, "народом объемлющим, как бы протканной основой многонационального ковра" ("Россия в обвале", с.114): русские включали в себя иноземцев, передавали им свою культуру и перенимали у них; были народом творящим и творимым.
Вероятно, мы должны говорить о напряжениях, переросших в разрушительные конфликты, внутри самой русской культуры. Но где их истоки? Что наполняет их зарядом взаимоотрицания? Когда оно возникло и обнаружило себя?
Разделение русской национальной жизни на два несоприкасающихся пласта ощущалось на рубеже ХХ века как национальная трагедия. Размышляя об оторванности элитарной русской культуры (которая не перестает быть национальной культурой и национальным достоянием) от народной, писательница серебряного века, известная в эмиграции как мать Мария, Е.Кузьмина-Караваева писала: "Мы жили среди огромной страны, словно на необитаемом острове. Россия не знала грамоту - в нашей среде сосредоточилась вся мировая культура: цитировали наизусть греков, увлекались французскими символистами, считали скандинавскую литературу своею, знали философию и богословие, поэзию и историю всего мира, в этом смысле были гражданами вселенной, хранителями великого культурного музея человечества. Это был Рим времен упадка... Мы были последним актом трагедии - разрыва народа и интеллигенции. За нами простиралась всероссийская снежная пустыня, скованная страна, не знающая ни наших восторгов, ни наших мук, не заражающая нас своими восторгами и муками".
Эта пропасть, разделившая русских, сделалась предметом размышлений Блока, который рассматривал отношения между интеллигенцией и народом не только как ненормальные и недолжные. "В них есть нечто жуткое; душа занимается страхом, когда внимательно приглядишься к ним", - писал он, размышляя о возможном исходе противостояния народа и интеллигенции, двух культур, двух реальностей русской жизни: "полтораста миллионов, с одной стороны, и несколько сот тысяч - с другой; люди, взаимно друг друга непонимающие в самом основном". Блок больше чем кто-либо осознал, что противостояние Невского проспекта и бескрайних русских полей не могло кончиться добром для русской цивилизации в целом. Уже в 1918 году он спрашивал у своих соотечественников: "Что же вы думали?.. что так "бескровно" и "безболезненно" и разрешится вековая распря между "черной" и "белой" костью, между "образованными" и "необразованными", между интеллигенцией и народом?" Вековая распря разрешилась столкновением двух русских культур, взрывом, приведшим ко взаимной аннигиляции и возникновению химерической конструкции на том месте, где сошлись в последнем акте своей вражды кость "белая" и "черная".
Но это был уже последний акт трагедии, двинувшей страну к революции. Где был первый акт?
С точки зрения Солженицына, исток трагического разветвления русской культуры на два потока, со временем все дальше друг от друга удаляющихся, восходит к церковному расколу ХVII века, а затем к петровской эпохе. "Расколом была произведена та роковая трещина, куда стала потом садить дубина Петра, измолачивая наши нравы и уставы без разбору" ("Россия в обвале", с.167). На протяжении двух столетий, предшествовавших 1917 году, дворянская культура становилась все более противопоставленной "необразованной" крестьянской культуре, которую не затронул ни петровский век, ни век просвещения, ни век ХIХ. Она существовала обособленно, не имея возможности знать, что происходит с культурой элитарной, дворянской. Возникла ситуация, драматичная по сути своей. В рамках одного языка, одного вероисповедания, одного народа развивались параллельными путями, не совпадая, почти не перекрещиваясь, две субкультуры, как бы не замечающие существования друг друга. Это вовсе не значит, что одна была более русская, другая менее, одна была лучше, другая хуже. Это не значит, что путь народной культуры был более прямым и естественным для русского сознания, чем путь культуры дворянской, культуры, созданной Петром и поддержанной Екатериной. И та, и другая состоялись в истории и дали великие образцы - следовательно, были естественны и благотворны для России. Но в самом факте их существования содержался глубинный конфликт, проявившийся и в пугачевщине, и в революции 1917 года, и в гражданской войне. Заимствовав, по словам Н.Г.Чернышевского, на Западе европейскую культуру, архитектуру, литературу, формы социального бытия и государственного устройства, Петр программировал столкновение патриархальных, исконных основ бытия с новыми.
Чем же были определены эти взаимное непонимание и враждебность между двумя этажами русского общества? Что лишало людей одной национальности, говорящих на одном языке, возможности контакта?
Думается, что это было в корне различное понимание человеческой личности. Ее места в этом мире. Ее назначения, прав, свобод. С момента национального раскола, с реформ Петра в русском народе на протяжении уже трех столетий активно взаимодействуют два национальных типа. Один из них прямо восходит к православно-византийскому менталитету, а на русской почве - к культурно-исторической традиции древнего Киева и Новгорода и актуализирует личностно-индивидуальный тип сознания. Выкованный христианской историей, пронесенный через средневековье, окрепший в эпоху Ренессанса и ставший основой западной системы ценностей в новое время, он актуализирует идею личной свободы человека как стержневой принцип социального бытия. Привнесенный на русскую почву Петром, западно-индивидуалистический тип сознания, восходящий к Ренессансу, все же не оказался инородным и дал свои очевидные всходы в русской цивилизации.
Иной тип - идущий от Поля, от Орды, связанный с неприятием индивидуального, личностного начала. Идеалом в таком случае является растворение личности в коллективе - будь то род, община, народ. Этот социо-культурный исторический тип историк и философ русского зарубежья Георгий Федотов называл московским. "В татарской школе, на московской службе выковывался особый тип русского человека - московский тип, - писал он в статье "Россия и свобода". - Этот тип, психологически, представляет сплав северного великоросса с кочевым степняком, отлитый в формы осифлянского православия... Мировоззрение русского человека упростилось до крайности... Он не рассуждает, он принимает на веру несколько догматов, на которых держится его нравственная и общественная жизнь... Свобода для москвича - понятие отрицательное: синоним распущенности, "ненаказанности", безобразия". По мнению Г.Федотова, московский тип стал основным типом, противостоящим образованному слою общества, интеллигенции; его-то и склонны были называть в начале века "народ". Сложившись в момент формирования вокруг Москвы централизованного русского государства, он обладал удивительной стойкостью и монолитностью: "От царского дворца до последней курной избы московская Русь жила одним и тем же культурным содержанием, одними идеалами. Различия были только количественные. Та же вера и те же предрассудки, тот же Домострой, те же апокрифы, те же нравы, обычаи, речь и жесты". Культурная расколотость петербургского, послепетровского периода и сложность человеческой личности, явленная, к примеру, Достоевским, немыслима в Москве. "Вот это единство культуры и сообщает московскому типу его необычайную устойчивость. Для многих он кажется даже символом русскости. Во всяком случае, он пережил не только Петра, но и расцвет русского европеизма; в глубине народных масс он сохранился до самой революции".
Каковы были возможные варианты сосуществования двух русских культур?
Обобщая, можно сказать, что их было два: синтез, плодотворное взаимодействие, с одной стороны, и взаимная аннигиляция, ведущая к созданию химерической культурной конструкции - с другой. В русской культуре постоянно реализовывались обе возможности: обострение конфликта сопровождалось обоюдным стремлением к синтезу. Чем больше и сильнее были устремления "синтетические", тем больше был запас прочности русской цивилизации. Так проявлялся механизм самосохранения национальной культуры, обреченной волею истории жить в мучительном расколе с самой собой, совмещать в себе два культурно-исторических типа. "Ткани" двух русских культур не только не отторгали друг друга, но, напротив, соединяясь, обнаруживали возможность интенсивного развития и плодотворного синтеза, способного в перспективе привести к слиянию в один общий поток. Феноменальный взлет русской литературы прошлого века обусловлен наметившимся синтезом. Стоит вспомнить опыт Пушкина, сделавшего предметом творческого познания и высший петербургский свет, и судьбу маленького человека, и опыт народной жизни, воплощенный в фольклоре: "Евгений Онегин", "Медный всадник", "Сказка о рыбаке и рыбке" в равной степени воплощают архетипы русской культуры и сознания любого русского человека. Две линии национальной культуры сосуществуют, органично синтезируются в творчестве Гоголя, автора "Миргорода", "Ночи перед Рождеством", "Страшной мести" - и "Невского проспекта", "Портрета", "Носа".