Интонационный строй и лексика данного стихотворения («Волна и дума», 1851) далеки от норм фольклорной поэтики, хотя его структурная основа им и не противоречит. В других случаях, как например в стихотворениях «О чем ты воешь, ветр ночной?», «Ты долго ль будешь за туманом Скрываться Русская звезда?», «Ты ль это, Неман величавый?» и т. д. «песенный» зачин переключается в русло медитативной или политической лирики. Бывает и третье: развернутый фольклорный образ, обогащенный психологическим содержанием, становится шедевром подлинно философской поэзии:
Что ты клонишь над водами,
Ива, макушку свою
И дрожащими листами,
Словно жадными устами.
Ловишь беглую струю?
Хоть томится, хоть трепещет
Каждый лист твой над струей,
Но струя бежит и плещет,
И, на солнце нежась, блещет
И смеется над тобой...
Не менее убедительное сходство с фольклорным психологическим параллелизмом находим мы и в тютчевском стихотворений «В душном воздуха молчанье» (1836). Его начало – картина душного летнего дня накануне грозы. Второй компонент аналогии – страдающая от переизбытка тяжелых душевных переживаний девушка: В последнем куплете поэт соединяет обе темы в один узел:
Сквозь ресницы шелковые
Проступили две слезы...
Иль то капли дождевые
Зачинающей грозы?..
Сознательная установка автора на фольклорность подчеркивается не только структурными особенностями стихотворения, но также и образом «шелковых ресниц», восходящим к народной поговорке: «Брови собольи, ресницы шелковые» [5].
Тютчевская поэзия охотно шла навстречу фольклорному анимизму и антропоморфизму, однако круг ее «общений» с народно-поэтическим творчеством был намного шире. У поэта не было, однако, и не могло быть тех близких взаимоотношений с антикрепостническим фольклором, которые отличали, скажем, Некрасова, знатока и певца народной жизни. Тютчев воздерживался от изображения социальных «низов», но происходило это из-за отсутствия тесного контакта с ними, а не вследствие равнодушного к ним отношения. Подтверждением известной его предрасположенности к воспроизведению народной жизни могут служить такие стихотворения (мы назовем только важнейшие), как «Эти бедные селенья», «Пошли, господь, свою отраду», «Слезы людские, о слезы людские», «Вот от моря и до моря».
Последнее из них написано в 1855 г. Доминанта авторского вдохновения в нем – образ русского солдата. Тютчев использует здесь (использует оригинально) неизменно вторгавшийся в русский фольклор на протяжении многих столетий (начиная от «Слова о полку Игореве») образ ворона, терзающего свою добычу – воина, погибшего «за други своя» и тем не менее оставленного на поживу хищным птицам и псам. Черный ворон садится на телеграфную нить, бегущую из Севастополя к Петербург, «от моря и до моря».
И кричит он, и ликует,
И кружится все над ней:
Уж не кровь ли ворон чует
Севастопольских вестей?
Стр. 201.
Примером внутреннего интереса Тютчева к социальным мотивам русского фольклора может служить также его знаменитое стихотворение «Слезы людские, о слезы людские». Представленное в нем сравнение людских слез с дождевыми струями (оно выполняет одновременно функцию гиперболы) вполне согласовано с эстетическими принципами русского фольклора, в котором уподобление человеческих слез течению ручья, реки и т. п. встречается довольно часто. Равнением на эти принципы характеризуются такие, например, образы Н.А. Некрасова, как: 1) «Прибитая к земле слезами... пыль» и т. д. («Тишина», 1857); 2) «Как дождь, зарядивший надолго, негромко рыдает она» («Мороз, Красный Нос», 1863). Ритмические особенности «Слез людских» Тютчева также родственны народной поэтике. Фольклорная напевность придается стихотворению отчасти дактилическим размером, но главное – дактилическими окончаниями 3-го и 4-го стиха. Именно фольклорные интонации и способствуют отождествлению слез людских со слезами народными. В стихотворении «Слезы людские» Тютчев в первый и последний раз обращается к дактилическому окончанию, но обращение это симптоматично. К моменту создания этого стихотворения (1849) дактилические окончания в русской поэзии еще не были так прочно, как впоследствии, закреплены за народно-крестьянской темой. Даже у Некрасова в этот период дактилические окончания носят еще нейтральный характер (см., например, его «Современную оду» и «Застенчивость»). В стихотворении «Слезы людские» Тютчев, таким образом, как бы предвосхищает проникновение в русскую «книжную» поэзию протяжно-минорных стихотворений на народную тему. В поэтическом наследии Тютчева, кроме ранее названных, есть ряд других стихотворений, в той или иной мере «перекликающихся» с народной поэзией («Утро в горах», «Весенние воды», «Ночное небо так угрюмо...» и др.). Стесненные заданным объемом статьи, мы лишены здесь возможности их проанализировать. Но даже изложенные выше наблюдения и факты позволяют сказать, что фольклор был для выдающегося русского поэта мыслителя не «запредельной», а родственной его духовному складу стихией. Фольклорность нащупывается в его стихах с трудом, – именно потому что она входит в них органически. Тютчев рассматривал, по-видимому, и фольклорные, и «архаистические» элементы собственного творчества как основу его национальной образности. И они не только не находились в противоречии с философичностью поэтических замыслов писателя, но и способствовали ее утверждению.
На фольклорности Тютчева лежит отпечаток его оригинальной личности. Ему были совершенно чужды экстенсивные формы использования фольклора (стилизация, заимствование и т. д.). Сущность отношений Тютчева к народнопоэтическому творчеству состояла в переосмыслении последнего, возведении его на уровень литературно-художественного творчества. Великий поэт, что подтверждается такими его стихотворениями, как «В душном воздухе молчанье» и «Ты волна моя морская», высоко оценил музыкально-звуковые возможности заложенные в русской народной песне. Поэзия Тютчева находилась в особенно тесном соприкосновении с теми пластами русского фольклора, в которых отразилось первобытно-поэтическое народное миросозерцание, его пантеистические и анимистические черты. Поэт не остался чужд, однако, и тем видам современного ему фольклорного творчества, в которых аккумулировались социальные интересы, общественные взгляды и этические представления народных масс. Во внимании Тютчева к социальным мотивам русской народной поэзии сказалась его близость к магистральным путям развития русской литературы XIX в.
Список литературы
[1] См.: Ф.Я. Прийма. Р.Ф. Тимковский как исследователь «Слова о полку Игореве». ТОДРЛ Института русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР, т. XIV, М.-Л., 1958, стр. 90.
[2] Н.П. Барсуков. Жизнь и труды М.П. Погодина, кн. 1. СПб., 1888, стр. 91.
[3] К. Пигарев. Жизнь и творчество Тютчева. М., 1962, стр. 271.
[4] Ф.И. Тютчев. Полное собрание стихотворении. Л., 1957 («Библиотека поэта», Большая серия, второе издание), стр. 68. Ниже ссылки на это издание приводятся в тексте.
[5] В. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка, т. 4. Второе издание. СПб.–М., 1882, стр. 93.